Мы должны ориентироваться на экономику инноваций, экономику знаний – этот призыв сегодня звучит на всех уровнях российской власти. От науки в этой связи ждут новых разработок, способных как-то изменить нашу жизнь. При этом учеными частенько недовольны – мол, занимаются в своих лабораториях никому не понятными исследованиями, а где прикладные инновации? Сами ученые в ответ тоже, бывает, жалуются – дескать, мы-то создаем, а вот внедрить созданное не всегда получается… Кто тут прав, а кто виноват? Видимо, свои проблемы есть у всех участников инновационного процесса.

В Советском Союзе существовал целый пласт отраслевых НИИ. Они служили своеобразным мостиком между фундаментальной наукой и производством. Именно через отраслевые институты советские ученые могли внедрять свои инновационные разработки (а ведь инноваций у нас тогда было ох как немало!) в практику. Но этот сектор нашей науки практически полностью исчез в пресловутые девяностые.

Сегодня государство возвращается к пониманию того, что сами по себе инновации в реальном секторе экономики не появятся – их туда надо продвигать. Для решения этой задачи в Татарстане, например, организованы Инвестиционно-венчурный фонд, целая сеть технопарков. Существуют различные конкурсы – например, “50 инновационных идей Татарстана”, проводятся венчурные ярмарки, где можно представить свои разработки… В общем, делается вроде бы немало. Система, позволяющая ценной идее дойти до конечного потребителя, создается, но, полагает руководитель секретариата президиума Академии наук Татарстана Исмагил Хуснутдинов, говорить о том, что она уже выстроена, нельзя.

– До сегодняшнего дня, на мой взгляд, большинство идей продвигалось в основном благодаря личным усилиям самих ученых, – полагает Исмагил Хуснутдинов. – Смог кто-то доказать, что его работа достойна серьезного внимания промышленников, – ее принимают на вооружение. Показательный пример в этом плане – деятельность президента нашей академии Ахмета Мазгаровича Мазгарова. Разработки возглавляемого им ВНИИУса (Волжского научно-исследовательского института углеводородного сырья. – Ред.) сегодня активно используются по всему миру.

Между тем, выступая нынче на праздничном собрании в честь Дня науки, заместитель министра образования и науки Альберт Гильмутдинов привел такие факты: согласно данным оргкомитета конкурса “50 инновационных идей Татарстана”, с каждым годом сюда поступает все больше заявок от вузовских ученых и все меньше – от Академии наук.

– Академия изначально была “заточена” на фундаментальные исследования, – комментирует эти данные Альберт Гильмутдинов. – Но в связи с утратой мощной сети отраслевых НИИ государство начало стимулировать прикладные разработки – в том числе и в академии. Процесс пошел, но идет он достаточно болезненно.

И здесь, полагает заместитель министра, ученые вправе рассчитывать на государственную поддержку: через продуманную систему грантов нужно задавать нашей научной мысли направление движения, чтобы ученые понимали, в каком русле вести разработки, что сегодня для страны является приоритетным. В противном случае есть опасность, что их труд окажется невостребованным. Но к этой стороне вопроса мы еще вернемся.

– А вообще, хорошая идея рано или поздно все равно пробьет себе дорогу, – считает Альберт Гильмутдинов. – Сегодня проблема часто в другом: средства на воплощение есть, а вот идей под них не хватает.

Кстати, в этом состоит одна из основных претензий, которые предъявляют к ученым промышленники, – нет идей!

– Это – следствие все той же ситуации девяностых годов, когда произошло вымывание кадров из науки, – говорит Исмагил Хуснутдинов. – И рассчитывать, что этот пробел восстановится за один – два года, нельзя.

– Но беда не только в том, что идей мало, а в том, что и те, что есть, подчас не востребованы, – обозначает следующую системную проблему на пути внедрения инноваций Альберт Гильмутдинов. – Позиция наших бизнесменов и промышленников проста: в разработку идеи, доведение ее “до ума” надо вкладывать средства. А зачем тратиться, если можно купить иностранную технологию “под ключ”? Это проще и удобнее…

– Экономика чужих знаний очень характерна для нашего менталитета, – продолжает тему Исмагил Хуснутдинов. – Хотя политика протекционизма в отношении собственных разработок используется многими странами. Совет-ский Союз, например, именно так действовал в космической и атомной отраслях – и это оправдало себя. Если взять сегодняшние примеры, то, скажем, во Франции не стали закупать американский тест на ВИЧ, разработали свой. И в нефтяной отрасли французы чужими технологиями тоже не пользуются…

Впрочем, у тех, кто имеет дело непосредственно с коммерциализацией научных идей, свой взгляд на проблему.

– Наши ученые не слишком хорошо знают рынок, – полагает заместитель директора Инвес-тиционно-венчурного фонда РТ Ренат Билалов. – Изобретают у себя в лаборатории, образно говоря, велосипед и считают, что лучше него не может быть ничего, хотя уже давным-давно существуют прекрасные зарубежные аналоги. А ведь мы входим в глобальное международное пространство, и от специализации здесь никуда не уйти. Так давайте сосредоточимся на том, в чем мы действительно сильны: нефтехимия, металлообработка, авиационное машиностроение, строительство, медицина…

Такой подход понятен и по-своему оправдан. Но он таит и некоторую опасность.

– Если собственная инновационная структура в той или иной области атрофируется, мы рискуем попасть в стратегическую зависимость от западных технологий, а это уже вопрос государственной безопасности, – поясняет Альберт Гильмутдинов. – Но когда экономика переполнена “легкими” сырьевыми деньгами, трудно ждать, что бизнес будет стимулировать инновации внутри страны. Почему, скажем, так сильна японская экономика? Потому что живут японцы, образно говоря, на голых камнях, и это сильно стимулирует инновационную деятельность.

Впрочем, дело не только в бизнесе. В конце концов, частные компании можно понять.

– Вложения в разработку собственной технологии могут быть колоссальными, а результат совсем не гарантирован, – поясняет нам Айрат Мухамадиев, заместитель директора по науке и технологиям группы компаний “Миррико”. В “Миррико” мы попали не случайно – именно эту компанию, активно работающую на рынке сервисных услуг в топливно-энергетическом комплексе, в Академии наук считают довольно прогрессивной в плане внедрения разработок республиканских ученых – в данном случае в основном химиков и нефтехимиков. Тем не менее, как выяснилось, и здесь не готовы браться за любую интересную идею. Львиная доля усилий, по признанию Айрата Мухамадиева, тратится на первичный отсев предлагаемых учеными технологий – в работу берутся только те, которые серьезными экспертами признаны перспективными.

Примерно теми же соображениями руководствуются и в Инвес-тиционно-венчурном фонде. По словам Рената Билалова, в 2007 году в фонд по разным конкурсным программам было подано более 700 заявок. К финансированию принято чуть более пятидесяти.

– Мы рассматриваем и фундаментальные идеи, в том числе те, к воплощению которых можно будет приступить лишь через пять-семь лет, и те проекты, которые могут решать насущные, сегодняшние задачи республиканской экономики, – поясняет Ренат Билалов. – Но иногда на нас обижаются за то, что очень долго идет процесс от идеи до ее реализации. А ведь мы должны сначала провести серьезную экспертизу проекта (а это много-уровневая процедура с привлечением в том числе и зарубежных экспертов). Потом нужно отработать технологию, довести ее до стадии промышленного внедрения, а это тоже время… Тем более что мы фактически берем на себя финансирование этой опытной отработки. Потому что у промышленников, как правило, денег на это нет. А мы работаем с российским Фондом Бортника (Фонд содействия развитию малых форм предприятий в научно-технической сфере, распределяющий бюджетные деньги на инновационные программы. – Ред.)

В целом можно сказать, что структуры, располагающие финан-сами и фактически взявшие на себя функции отраслевых институтов, берутся лишь за проекты, которые окупятся в ближней или чуть более отдаленной перспективе. И вот здесь имеет смысл вернуться к вопросу государственного регулирования тематики исследований. Сегодня, считает генеральный директор казанского технопарка “Идея” Сергей Юшко, наши ученые зачастую работают без конкретного заказчика. От них никто ничего не требует, в итоге некому и оценить, насколько необходимы те или иные разработки. На этой почве и возникает непонимание, когда деятели науки считают себя обиженными: они-то работали, изобрели, а оказалось, что это вроде как и не нужно…

Хотя, если внимательно посмотреть на историю науки, станет понятно, что путь идеи от рождения до воплощения в конкретный продукт никогда не был простым.

– Девяносто пять процентов изобретений, изменивших жизнь человечества, изначально были отвергнуты как бредовые, – говорит Сергей Юшко. – Генератор идеи и ее конечный потребитель, как правило, расположены далеко друг от друга, и на пути их сближения слишком много случайностей. Если говорить о нашем технопарке, то одну из своих задач мы как раз и видим в том, чтобы увеличить вероятность такой встречи.

Не всегда вопрос упирается в отсутствие конкретного заказчика. В качестве примера неудачной работы с перспективными местными инновациями Исмагил Хуснутдинов привел томограф, созданный учеными из Казанского физико-технического института имени Завойского КазНЦ РАН. Хотя в республике еще в 2003 году была принята целевая программа по оснащению больниц такими томографами, дело продвинулось мало: профинансирован всего один прибор. Еще два прибора созданы на средства “заинтересованных лиц” – тех самых заказчиков, в роли которых в данном случае выступают республиканские клиники. А ведь предполагалось, что республиканский бюджет даст деньги на восемь томографов.

– Мы благодарны Правитель-ству республики за программу. Но меня тревожат большие временные затраты, – говорит заведующий отделом медицинской физики КФТИ Яхъя Фаттахов. – После того как программа была утверждена, мы год потратили на согласование распоряжения о выделении авансового финансирования. Еще четыре месяца не могли получить выделенные деньги. И это после того, как Премьер-министр Рустам Минниханов своей рукой написал: “Программа нужна”. А пока мы ходим по кабинетам и убеждаем, как нужен наш прибор, конкуренты не дремлют. Серьезная работа в этом направлении ведется в Китае – там наука сейчас развивается мощными темпами.

И этот фактор нельзя не учитывать. Потому что, если китайцы начнут делать свои томографы, они – будьте уверены – не станут тянуть резину и быстро заполонят ими рынок. А республика останет-ся на периферии этого процесса – вместе с инноваторами из КФТИ.

Впрочем, полагает Яхъя Фаттахов, это еще неплохо, что хотя бы три прибора удалось поставить. Потому что нашим физикам приходится противостоять еще и мощному лобби западных производителей. Яхъе Фаттахову уже приходилось слышать, что-де нечего соваться на поле, успешно поделенное иностранными компаниями.

Кстати, республиканский венчурный фонд не стал финансировать производство казанских томографов, как пояснил Ренат Билалов, как раз потому, что они уступают по своим показателям аналогичной технике Siemens и Toshiba.

– Мы здесь учитывали мнение ведущих республиканских и федеральных экспертов, – говорит заместитель директора ИВФ. – Помимо этого, исходя из международного и российского опыта организации венчурного бизнеса, можно отметить, что проекты, основными потребителями результатов которых предполагаются бюджетные организации (больницы, вузы и так далее), определяются как очень рисковые.

Хотя, скажем, в клинике Казанского медуниверситета, где установлен третий казанский томограф, с таким мнением не согласны.

– Нет необходимости использовать дорогостоящую импортную технику для задач скринингового обследования населения, это экономически нецелесообразно, – считает проректор КГМУ по лечебной работе Эдуард Якупов. – С этим вполне справится отечественный прибор, который оптимально сочетает в себе цену и качество.

Но тут еще надо вспомнить, что в прошлом году в Европе наделала много шума информация о том, что тот же Siemens потратил 250 миллионов долларов на, скажем так, лоббирование своей продукции в разных странах. Сколько из этих денег осело в России и сколько отечественных разработок может не выдержать конкуренции с таким “пробивным” финансированием?..

– Московские коллеги, узнав о нашем приборе, сразу предупредили: по мере того, как идея будет развиваться и совершенствоваться, сопротивление ее продвижению будет возрастать, – говорит Яхъя Фаттахов. – Мы не боимся открытой конкуренции, потому что у нас своя ниша, свои диагностические возможности и цена. Но с некоторыми подковерными методами борьбы ни один отечественный производитель не может конкурировать. Да, на сегодня наши томографы уступают лучшим импортным образцам. Но они вполне успешно работают, и диагнозы, установленные с их помощью, подтверждаются не менее чем в девяноста пяти процентах случаев. Конечно, нужно совершенствоваться, достигать мирового уровня. Для этого нужны голова, руки и деньги. Голова и руки есть. Но ни КФТИ, ни Российская академия наук не имеют достаточных финансов. И венчурный фонд нас не финансирует… Так куда податься бедному инноватору, как ему выходить на мировой уровень?

Между тем лоббирование собственных технологий – это, поясняет Сергей Юшко, нормальная практика многих западных компаний. Некоторые вообще скупают патенты на изобретения, чтобы… положить их под сукно, потому что их внедрение лишит компанию прибыли. И нужно быть готовым к тому, чтобы тоже “пробивать” свои разработки.

– Я бы посоветовал нашим ученым брать пример с западных коллег, – продолжает тему Альберт Гильмутдинов. – Потому что, вступив в ВТО, мы все равно окажемся с ними в прямой конкуренции и будем просто вынуждены работать более качественно и напряженно. А без реальной конкуренции мы не получим реальных инноваций.

Однако, чтобы “пробивать”, нужны средства. Которых у нашей науки нет. Значит, они должны появиться. И здесь опять основные надежды – на государство.

Итак, мы имеем целый ряд серьезных причин, по которым разработки наших ученых не слишком активно внедряются в практику: недостаток хороших идей как следствие нехватки научных кадров; ориентация экономики на получение готовых технологий и ее невосприимчивость к собственным инновациям; отсутствие у ученых четких перспектив работы; ограниченные возможности для продвижения отечественных идей на конкурентном рынке; чиновничья волокита. Сюда можно добавить еще и нехватку грамотных менеджеров, способных углядеть коммерческое зерно в любой теоретической разработке, и практически потерянную систему детских технических кружков, позволяющую прививать молодежи ранний интерес к инноваторской деятельности. Понятно, что ни наука, ни бизнес-сообщество в одиночку решить все эти вопросы не смогут. Нужна серьезная государственная поддержка. Подчеркнем – серьезная.

Яхъя Фаттахов во время нашей встречи привел слова нобелевского лауреата академика Виталия Гинзбурга: “Главный двигатель инновационной экономики – инновационно мыслящие люди”. Значит, вкладывать деньги надо не в абстрактные инновации, а в конкретных инноваторов.

– Но часто получается так, что создаются многочисленные структуры, которые вроде бы должны помогать продвижению идей, а до конкретного ученого – непосредственного генератора идеи – деньги просто не доходят, – с горечью констатирует один из создателей отечественного томографа.

– Нам нужно создавать систему, когда быть инноватором станет не просто выгодно, а сверхвыгодно, – согласен с коллегой Альберт Гильмутдинов. – Чтобы инженер мог стать миллиардером на своих разработках. Государству не надо стесняться выделять на эти цели очень большие деньги. Но пока мы еще не осознали цену хорошим идеям…

И не нужно, видимо, ориентироваться только на те разработки, которые насущно необходимы на сегодня.

– Наше государство должно создавать условия, при которых будет формироваться класс ученых, способных решать те или иные, пока, возможно, абстрактные задачи, – говорит Сергей Юшко. – Чтобы, когда возникла потребность в той или иной инновации, мы были к этому готовы. Потому что невозможно предугадать, что изменится в ближайшие 10-20 лет. Представьте, что вдруг исчезнут импортные медикаменты. А своих разработок у нас нет…

Между тем отечественные ученые очень скептически относятся к перспективам российской науки. В прошлом году в московской газете “Поиск” были опубликованы данные опроса, проведенного среди российских научных деятелей. На вопрос, верят ли они, что в стране в ближайшее время будет построена “экономика знаний”, большинство ответили отрицательно, ссылаясь на то, что для страны, ориентированной на сырьевую экономику, это просто миф.

– Думаю, все не так плохо, – не согласен с этим Альберт Гильмутдинов. – Поучительным примером может служить Китай. Эта страна буквально за десять лет сотворила чудо.

Действительно, еще в 80-х годах прошлого века китайские университеты активно приглашали читать лекции советских профессоров. Сегодня китайский профессор получает столько, что российскому и не снилось. В стране действует четкая программа долгосрочного развития науки. По расходам на науку и технику Поднебесная уже обгоняет Японию. Неудивительно, что китайские университеты в мире сегодня котируются выше многих российских.

– Значит, и у нас есть шанс быстро достичь хороших результатов, – полагает заместитель министра.

Шанс есть. Теперь нужны конкретные шаги власти, дабы разговоры об экономике знаний не остались пустыми словами.