15 сентября на территории Литвы упал российский военный самолет Су-27. И раньше, случалось, попадали наши самолеты в чужие руки. То ли в результате неисправности, как это было в 1966 году, когда советский истребитель упал в озеро в английской зоне Западного Берлина, то ли из-за предательства пилота, как это произошло в 1976 году, когда старший лейтенант Виктор Беленко перелетел на своем МиГ-25 в Японию. И вообще во времена “холодной войны” с периодичностью раз в три – четыре года наша аппаратура государственного опознавания “свой – чужой” оказывалась в распоряжении других стран. Бывало, по головотяпству, а случалось, и в результате грамотной работы вражеских разведок. Но никогда еще по этому поводу не было столько шума в прессе, как после падения в Литве российского Су-27, пилотируемого майором Валерием Трояновым.
Литовские военные чины с загадочными лицами вещали, что наша аппаратура опознавания “свой – чужой” находится в их руках и тщательно охраняется. Иные российские журналисты бились в истерике, жалея свою бедную родину, которой теперь придется снять последнюю рубашку, чтобы переоснастить армию новой системой опознавания. Высшим российским авиакомандирам и даже самому министру обороны пришлось успокаивать не на шутку разнервничавшиеся СМИ. Повода для паники действительно не было. Те же американские специалисты не проявили ни малейшего интереса к так тщательно охраняемой литовцами российской аппаратуре…
Вряд ли кто-нибудь может дать более квалифицированный комментарий ко всему произошедшему, чем казанец, заслуженный деятель науки и техники РФ, член-корреспондент Академии военных наук, Герой Социалистического труда Ильдус Шайхульисламович Мостюков. Ведь именно он был генеральным конструктором современной российской системы государственного опознавания, самолетная аппаратура которой как раз и была установлена на упавшем в Литве Су-27. Признаться, о нем я вспомнил сразу, как только появилось сообщение об инциденте с российским самолетом. Но по объективным причинам встреча с видным казанским ученым и специалистом по авиааппаратуре состоялась недавно.
– Что, по-вашему, Ильдус Шайхульисламович, главное во всей этой истории?
– По этому поводу дважды высказывался министр обороны России Иванов, комментировали событие главкомы ВВС: бывший – Дейнеко и нынешний – Михайлов. Все они совершенно правильно сказали, что наша самолетная аппаратура имеет тройную защиту от попадания информации о кодах опознавания в чужие руки. Она самоуничтожается при катапультировании пилота, при ударе самолета о землю и при разрыве цепей ее питания. Последние две меры предусмотрены на тот случай, если летчик тяжело ранен или погиб. Если же он дееспособен и терпит бедствие, то обязан нажать специальную кнопку, после чего вся информация о кодах в аппаратуре стирается. Но главное даже не в этом.Факт попадания аппаратуры в распоряжение другой страны, а он в данном случае, вероятно, имел место, не является фактом дискредитации кодов системы.
– Отчего же тогда в прессе возник такой ажиотаж?
– Я думаю, это просто от недостатка информированности. Для понимания сути дела придется немного углубиться в историю. Помните эпизод из художественного фильма “Нормандия – Неман”? Там французский летчик в пылу боя не разглядел звезды на крыльях нашего же самолета и сбил его. Эта история не выдумана. В начале Второй мировой войны авиация союзников действительно несла большие – до двадцати пяти процентов – потери от “дружеского” огня. И первыми аппаратуру опознавания стали применять англо-американцы. Это сразу же дало им значительный эффект. К концу войны стала появляться такая аппаратура и в нашей армии. Первое ее поколение называлось “Кремний-1” и было довольно примитивным, что, впрочем, соответствовало тогдашнему уровню развития радиотехники вообще. Причем у каждого рода войск была своя система кодирования. В результате, если в воздухе самолеты еще могли различать друг друга по признаку “свой – чужой”, то над морем летчик уже не мог разобраться, кто там под ним плывет.
После речи Черчилля в Фултоне началась “холодная война”. И все активно готовились к войне “горячей”. Встала задача создания общевойсковой системы опознавания. Головным по ее решению был определен московский НИИ-17. Он и создал такую систему, которая получила название “Кремний-2”. По сравнению с первым “Кремнием” это был большой шаг вперед. По всем линиям опознавания – “земля – земля”, “земля – воздух”, “воздух – земля”, “воздух – воздух”, “воздух – море”, “море – воздух” и “море – море” – стали действовать единые коды. Но во втором “Кремнии” сохранился органически присущий предшественнику его главный недостаток. Коды опознавания в обеих системах были жестко “зашиты” в саму аппаратуру. И попадание такой аппаратуры в руки противника действительно влекло за собой необходимость ее срочной модернизации во всех войсках. Ведь если противник владеет кодами опознавания, он становится неуязвимым для нашего оружия, так как на наш запросный сигнал отвечает: “Я – свой”. И, напротив, наши объекты становятся беззащитными от огня противника. 
Пользуясь кодами нашего запросного сигнала и имитируя его, противник может провоцировать ответные сигналы от наших объектов, что, во-первых, их обнаруживает, а во-вторых, может служить маяком для радионаведения. А полностью исключить возможность попадания аппаратуры в руки противника практически невозможно. И тогда действительно после каждого захвата нашей аппаратуры приходилось тратить гигантские средства на модернизацию системы опознавания и переоснащение войск. А ведь в те годы это были десятки тысяч самолетов, тысячи кораблей и радиолокационных станций. Даже при авральной работе на это уходили месяцы и даже годы, и на какое-то время самолеты, корабли, наземные РЛС, словом, все объекты, на которых предусмотрена система опознавания, выводились из боевой работы. Страна действительно оказывалась беззащитной.
Журналисты, видимо, не в курсе, что в семидесятые годы в построении системы государственного опознавания произошла настоящая революция, которая исключила подобное развитие событий впредь.
– Как же все это происходило?
– В 1961 году после очередного инцидента заведующий оборонным отделом ЦК КПСС Иван Сербин на совещании со всеми участниками этой работы задал суровый вопрос: “До каких пор вы будете ставить страну на колени?” И приказал разработать такую систему, которая не дискредитируется в случае захвата аппаратуры противником. В результате негласного конкурса было принято предложение группы специалистов Особого конструкторского бюро, которое я к тому времени возглавлял. Суть его состояла в том, чтобы посредством специальных процедур раз в сутки синхронно на всех объектах, оснащенных аппаратурой опознавания, менять коды. Военные нас поддержали, и в 1962 году было издано специальное постановление ЦК КПСС и Совета Министров СССР о создании новой единой общевойсковой системы государственного опознавания, преобразовании нашего казанского ОКБ в головной институт по этой тематике и назначении меня генеральным конструктором.
В 1970 году система была предъявлена на государственные испытания. Шли они долго и трудно, но, когда в 1976 году Беленко улетел в Японию, модернизировать “Кремний-2” уже не стали, а форсировали работы по нашей аппаратуре. В 1978 году нынешняя система государственного опознавания и ее аппаратура были приняты на вооружение. С этого времени захват аппаратуры противником утратил критичность. Так что в связи с последним инцидентом мы только возместили ущерб Литве в сумме 19,5 тысячи евро, а переоснащения армии не потребовалось.
– Так вы за это получили Звезду Героя?
– Именно. И не я один. Работа была оценена Ленинской и Государственной премиями, 1600 человек по всей стране получили государственные награды.
– Возможности вычислительной техники сейчас практически безграничны. И, скажем, американская система радиоэлектронной разведки “АВАКС” запросто может перехватить все сигналы, переправить их в какой-нибудь могучий вычислительный центр, где их мигом расшифруют. И если коды меняются раз в сутки, то какое-то время они все равно будут известны противнику…
– Нет. Ведь для успеха в радиоэлектронной борьбе нужно суметь не только перехватить, определить и расшифровать наши запросный и ответный сигналы, но еще и сымитировать их. А это физически невозможно за время смены кодов.
– А как с этим делом у американцев?
– Практически так же, как и у нас.
– То есть, получается, что обе наши системы друг для друга неуязвимы?
– Совершенно верно. Ведь суть-то дела теперь заключена не в схемотехнических решениях, а в системе кодирования. Когда американцы затеяли свою “Бурю в пустыне”, Израиль очень хотел ввязаться в эту войну. А США опасались, что это приведет к осложнениям в отношениях с мусульманскими странами. И поэтому просто не дали Израилю действовавшую в то время систему кодирования. И хотя на израильских самолетах стояла американская аппаратура, они все равно воспринимались, как чужие объекты. Именно это Израиль и остановило. Или взять, к примеру, Индию. Она конфликтует и с Пакистаном, войска которого оснащены американской аппаратурой опознавания, и с Китаем, у которого аппаратура наша. И в обоих случаях отличает свои объекты от чужих. При этом своей национальной системы опознавания она не имеет и пользуется либо нашей, либо американской. Получается, что обе системы и взаимозаменяемы, и взаимонеуязвимы. Видимо, это закономерный результат хода технической мысли.
– Но ведь она не дремлет… Или, добившись взаимной неуязвимости, и наши, и американские разработчики могут отдыхать?
– Ни в коем случае. Работа по совершенствованию аппаратуры идет непрерывно. Мы несколько поотстали от американцев по части массогабаритных характеристик, а это очень важно для бортовой и носимой аппаратуры. И сейчас у нас на выходе следующее поколение аппаратуры, в которой уже реализованы принципы комплексной микроминиатюризации. Или, к примеру, такая характеристика, как разрешение по азимуту в линии “воздух – земля” на поле боя. Из-за низкого разрешения этой аппаратуры во время операции “Буря в пустыне” американские наземные войска от ударов собственной авиации понесли больше потерь, чем от сопротивления иракцев. По этому поводу в конгрессе США состоялся большой “разбор полетов”, после которого были выделены деньги на срочную разработку высокоразрешающей аппаратуры. И из Вьетнама американцам пришлось уйти, в частности, и потому, что “Фантомы”, поливая джунгли напалмом, уничтожали неприемлемо много своих же солдат. Во время войны в Афганистане эта проблема была актуальна и для нас. Да и нынче на Кавказе высокоразрешающая аппаратура была бы не лишней. Мы такую разработали и даже защитили технический проект, но безденежье последних лет не позволило довести ее до войск.
– А у американцев денег всегда хватало. Так, наверное, за время нашей вынужденной паузы они ушли далеко вперед?
– Я бы так не сказал. Хотя аппаратуру опознавания на поле боя они действительно уже поставили на вооружение, разработав ее на семь лет позднее нас. Причем она оказалась удивительно похожей на нашу. Но в целом их система опознавания далеко не ушла. Сейчас на вооружении стран НАТО стоит американская система “Марка-12”, разработанная, как и наша, в семидесятые годы и имеющая сходные тактико-технические характеристики. Затем они разработали аппаратуру с улучшенными характеристиками – “Марка-15”. Но оказалось, что переоснащение всех войск НАТО “Маркой-15” пока не под силу даже такому могучему объединению.
– Насколько я понял, принципиально важно с помощью аппаратуры опознавания устойчиво определять свои и чужие объекты и одновременно гарантированно защищаться от расшифровки ее кодов противником…
– Да, и все это вместе называется надежностью опознавания. Пока еще она довольно далека от теоретического максимума, и мы над ней постоянно работаем. Кроме того, ведутся работы по методам распознавания объектов. Каждый объект имеет свой неповторимый силуэт, а самолет, кроме того, еще и присущий только данному виду его топлива спектр выхлопа. Сейчас идет накопление банка данных, и когда аппаратура распознавания дополнит нашу аппаратуру, надежность опознавания существенно вырастет. Не дожидаясь этого светлого момента, мы уже сейчас работаем над дополнительными мерами повышения надежности опознавания с использованием уже имеющихся на борту других видов аппаратуры – разведки, связи и другой. А в перспективе будет создаваться комплексная бортовая интегрированная многофункциональная система, которая призвана одновременно решать задачи и опознавания, и навигации, и наведения.
– Но для создания такой системы требуется и комплексный же разработчик…
– Сейчас разработчики этих различных видов аппаратуры разбросаны по всей стране – одни в Петербурге, другие – в Новосибирске, третьи – в Казани, и так далее. Но современный уровень специалистов позволяет все это сделать в одной организации.
– И что же это будет за организация?
– Возможно, это будет наша организация.
– Но, насколько я знаю, за прошедшее смутное время институт понес значительные кадровые потери, а тут еще такие масштабные новые задачи. Кто же их будет решать?
– Это верно. Но еще до наступления, как вы выразились, смутного времени, то есть когда создавалась существующая аппаратура, научно-технические основы всего того, о чем мы сейчас говорим, были созданы. Мы просто не успели их реализовать до перестроечного обвала. А сейчас такая возможность появилась. И еще один очень важный момент. К руководству этой важнейшей тематикой пришли относительно молодые, очень грамотные, по-современному мыслящие люди. Федеральный научно-производственный центр “Радиоэлектроника” им.В.И.Шимко возглавил Валерий Алексеевич Иванцов, а головной институт – Казанский НИИ радиоэлектроники – Василий Алексеевич Сухенко. Они, ясно понимая цели и задачи, очень энергично включились в работу, быстро наладили контакты и с заказчиками, и со смежными организациями, хорошо организовали взаимодействие всех служб и подразделений внутри организации. С их приходом закончился период, если так можно выразиться, застоя, разрухи, разброда и шатания, и у коллектива появилась мобилизующая цель. А вместе с ней появились и реальные шансы на то, что аппаратура государственного опознавания, которая в своем нынешнем виде сформировалась в Казани, будет и дальше развиваться и производиться в Татарстане.
