В середине 1970 годов он был чистейшей воды экспериментатором, являясь научным руководителем новейших советских космических лабораторий – модуля “Квант” на орбитальном комплексе “Мир” и рентгеновского телескопа “Гранат”. Однако это не помешало нашему герою стать одним из главных разработчиков “стандартной теории аккреции на “черные дыры”, на которую вот уже более трех десятков лет ссылаются все астрономы мира.
Рашид Сюняев директор Института астрофизики имени Макса Планка в Германии и заведующий лабораторией в Институте космических исследований в Москве, академик РАН и АНТ побывал в недавние юбилейные дни в Казани. Первый визит ученый сделал в Академию наук Татарстана, второй – в Казанский университет, где встретился с первокурсниками физфака. Можно представить, какой восторг испытали будущие астрономы, слушая “живьем” человека, ставшего при жизни легендой.
– Рашид Алиевич, это правда, что вы – внук муллы?
– К сожалению, вынужден признать, что никто из моих дедов не имел духовного звания. Эта история пошла гулять с легкой руки журналистов. Мои деды были для своего времени высокообразованными людьми, однако вынуждены были уехать из своих родных мест.
Например, семья деда Абдурахмана – по линии отца – побывала в ссылке на Шилке, где погибли от голода две мои тети 12 и 14 лет. Но особым предметом гордости семьи является то, что мой прапрадед Яхъя был одним из первых паломников в Мекку из Пензенской губернии. Когда Александр III разрешил татарам совершать хадж, народ выбрал своим полпредом Яхъю, как самого грамотного человека в округе, и он поехал за счет общины. Но он не был муллой. И мой дед по матери Исхак Давлеткильдеев тоже побывал в Мекке, но за свои деньги. Сохранились его снимки из Стамбула, Иерусалима, Берлина…
– Вы так хорошо знаете свою родословную. Сами ее исследовали или это память, передающаяся из поколения в поколение?
– Очень много рассказывал отец. Он сыграл громадную роль в формировании моего мироощущения. Прекрасно знал историю, литературу. Хотел стать писателем, но жизнь сложилась иначе. Стал инженером, строил рудники, заводы, гидроэлектростанции, преподавал в институте.
Наши корни – в Мордовии, мои предки – татары Пензенской губернии. Отец с семнадцати лет жил самостоятельно и снимал квартиру у попа в Рузаевке, чтобы учиться в хорошей школе, бывшей гимназии. Однажды чуть свет поп разбудил его: “Али, твоих ночью увезли в Сибирь, и за тобой придут. Я взял тебе билет на ташкентский поезд, там люди знают ваш язык, ты парень грамотный – проживешь. Вот тебе на дорогу – деньги, хлеб. Твой отец заплатил мне вперед за год, хватило на все. Только садись в поезд не со стороны вокзала, а с другой стороны, и как можно незаметнее”. Отцу помогло знание арабского шрифта. Приехав в Ташкент, он устроился на работу в типографию.
В моей жизни были разные ситуации, когда люди пытались меня дразнить: эй ты, татарин! Я ведь все детство провел в Ташкенте в многонациональной среде – в классе были ученики девяти национальностей, и, естественно, были попытки установить иерархию по этому принципу. Потом уехал учиться в Москву. Мой папа говорил мне: “Ты можешь измениться, но свою национальность не изменишь. А вот если ты будешь лучшим в классе, то ситуация по отношению к тебе станет другой”. И ситуация действительно менялась: все вокруг меня всегда знали мое имя, его было легко запомнить, и все всегда знали, что я татарин и горжусь великой историей своего народа.
– Не помните, когда в первый раз приехали в Казань?
– Конечно, помню. Я был студентом третьего курса Московского физико-технического института, и с другом по общежитию Витей Сычевым мы решили проехать по Волге на пароходе. Денег и времени у нас было немного, пришлось от Москвы до Нижнего Новгорода добираться на поезде. Во всех городах мы посещали университеты. В Казани, конечно, пошли в Казанский университет, прямиком в комитет комсомола. Там нас без проволочек устроили в общежитие, и мы прожили в вашем городе пять прекрасных дней. Я помню, с каким душевным волнением стоял у могилы Габдуллы Тукая, как ходил по улицам. Ведь о Казани мне много рассказывал отец.
Помню и другую свою поездку. Я был аспирантом, и академик, тогда еще молодой членкор Тимур Магомедович Энеев – он балкарец, и, кстати, это человек, который рассчитал траектории наших первых спутников, – возил меня на машине, показывал разные здания и рассказывал: здесь бывал Туполев, а здесь Глушко и Королев. Потом меня много раз приглашали к вам на разные конференции.
Я очень люблю ваш университет и горжусь, что избран его почетным профессором. Так уж получилось, что трудно перечислить все академии и университеты, где я или почетный профессор, или иностранный член академии: Национальная академия наук США, Академия Европы, только что меня избрали в Королевскую академию наук Нидерландов. Естественно, что самая главная и родная для меня – Российская академия наук, членом которой (а тогда это была знаменитая АН СССР) я был избран двадцать один год назад. Но что-то особенно теплое для меня есть в том, что избрали и в Академию наук Татарстана. Это здорово, что в Татарстане есть своя академия.
– А с кем из казанцев вы поддерживаете научные связи?
– Помню, приехав однажды на конференцию, я увидел на одной из университетских дверей фамилию Хабибуллина Шауката Таиповича – тогда проректора Казанского университета. Зашел к нему: мол, я молодой кандидат наук из Москвы, из Института прикладной математики АН СССР, могу ли поговорить. И пожилой, умудренный опытом человек провел со мной сорок минут, стараясь ответить на все вопросы. Это был конец 60-х годов – время непростое, а мои вопросы были не очень … удобные.
Я приехал из Ташкента, где везде была квота – существенно больше половины студентов университета были узбеки, то же самое – среди преподавателей и профессуры. Такая же ситуация – в Академии наук Узбекистана. Ну я и спросил у Хабибуллина: а как у вас? Он ответил: в университете татар – только 30 процентов, потому что мы обслуживаем не только этот регион. Оказалось, что он тоже из Средней Азии. В конце концов я понял, что я – горячий молодой человек, которому легко сломать шею, и мне очень повезло, что я повстречался с таким мудрым и терпеливым человеком. Вот тогда Шаукат Таипович и познакомил меня с некоторыми своими коллегами-астрономами. Я даже выступил с докладом на семинаре, после которого долго беседовал с одним молодым кандидатом наук. С тех пор этот человек стал моим другом, мы очень многое делаем вместе. Это последователь Хабибуллина – академик АНТ Наиль Абдуллович Сахибуллин. Замечательный ученый, незаурядный организатор.
Было тяжелейшее время – 1992-93 годы. Казанский университет должен был получить давным-давно заказанный телескоп. И вдруг я узнаю, что у Казани телескоп отбирают, потому что университет не может доплатить необходимую сумму. Слава богу, недостающие деньги удалось добыть через Москву, через космическое агентство. Таких приборов на Ленинградском оптико-механическом объединении было сделано два. Один поставили в Средней Азии, на горе Майданак. А второй – казанский телескоп – сейчас стоит в Турции.
– Как его оценивают астрономы? Уже какие-то выдающиеся открытия на его счету есть?
– Это средний по размеру инструмент (по современным международным понятиям), но второй из имеющихся у России. Он дает замечательные результаты. Только что из Турции вернулся ваш доцент Ильфан Бикмаев, который открыл одну из ближайших к нам активных галактик. Это редкий случай.
Интересно, как все произошло. Есть новая европейская орбитальная обсерватория гамма-лучей “Интеграл”, выведенная на орбиту с Байконура могучей российской ракетой “Протон”. Поэтому российские ученые имеют особые права на двадцать пять процентов ее наблюдательного времени. С помощью этого спутника мы проводим обзор всего неба, ищем объекты, которые могут быть интересны. Таких объектов – целый список. Но найти их довольно трудно, ведь телескоп имеет разрешение в угловую минуту примерно как наш глаз. Я как раз был в Гарвардском университете и попросил Харви Тананбаума, научного директора одного из самых мощных рентгеновских спутников “Чандра”, помочь нам. Он разрешил посмотреть на эти объекты и уточнить их местоположение. Рентгеновский телескоп дал данные с точностью в угловую секунду, а Ильфан Бикмаев посмотрел в казанский телескоп в Турции и доказал по характерному спектру, что это светит яркое ядро галактики – сверхмассивная “черная дыра”.
Новая Сейфертовская галактика с “черной дырой” имеет массу примерно в 10-20 миллионов солнечных масс. Размер ее почти такой же, как расстояние от Земли до Солнца. И эта “черная дыра” “ест” все, что оказывается на пути. С помощью казанского телескопа в Турции Бикмаев наблюдает, как вещество, падающее в “черную дыру”, посылает перед этим свой последний сигнал. Это не похоже на излучение звезд, но очень похоже на то, что предсказано теорией, разработанной Николаем Шакурой и мной, “когда мы были молодыми” – в начале 70-х годов. Нам было меньше тридцати тогда. Она называется теперь “стандартной теорией аккреции на “черные дыры”. Наша статья об этом стала самой цитируемой научной статьей из когда-либо написанных в Советском Союзе. Более того, это самая цитируемая статья во всей мировой астрофизике. Видите, сколько ученых занимается теперь “черными дырами”.
– Простите, а Земля может попасть в эту гигантскую “черную дыру”?
– Нет, нашей планете это не грозит. Она находится очень далеко.
– Рашид Алиевич, в 2003 году вы получили премию Хейнемана Американского астрономического общества с формулировкой “за глубочайшее проникновение в проблемы взаимодействия материи и излучения в масштабах Вселенной и “черных дыр”. Значит, загадка “черных дыр”, многократно воспетая писателями-фантастами, наконец раскрыта?
– Смотря что вы называете загадкой… Помню, в студенческие годы когда кто-то на семинарах произносил “черная дыра”, все смеялись. Сейчас ситуация иная. Мы находим объект, маленький по размерам, в ближайшую окрестность которого время от времени попадает вещество. И когда оно попадает туда, то разогревается до таких высоких температур, что излучаются рентгеновские и гамма-лучи. Да, с помощью гамма-телескопа “Интеграл” мы имеем возможность исследовать это излучение. Но познание, как вы понимаете, бесконечно. Еще многое предстоит понять и узнать.
– Сейчас человечество – и прежде всего та его часть, которая не занимается ни астрономией, ни астрофизикой, – очень серьезно обсуждает реальность существования параллельных миров. Интересно, что думают по этому поводу ученые?
– Я тоже думаю, что они существуют. Но вы даже не представляете, насколько они другие, нежели мир человеческий. Там могут действовать совершенно иные физические законы. То, что сегодня знают ученые, и то, что преподносит нам Ее Величество Природа, гораздо интереснее фантастики. Мне кажется, что уже давно роль фантастики совсем другая: она позволяет нам взглянуть на наше общество и на окружающий мир с другой стороны.
– Рашид Алиевич, не секрет, что российская наука переживает не самые лучшие времена. Работая одновременно в России и в Германии, вы имеете возможность сравнивать – мы сильно отстаем от западных коллег?
– Было бы странно не отставать, имея за собой 15 лет недофинансирования, 15 лет полного пренебрежения к науке. Мне иногда даже удивительно слышать, когда говорят, что в России сохранился научный потенциал. Какой потенциал, когда из науки уходит молодежь?! Тем не менее я верю в будущее науки в России. Но главное сейчас – это уровень образования. Для меня сейчас самое главное, чтобы и здесь, в Казани, такие люди, как профессор Сахибуллин, доцент Бикмаев, доценты Сулейманов и Шиманский, продолжали свое дело – имели возможность учить следующее поколение астрономов. И не только астрономов. Надо, чтобы в Казани был хороший Интернет и чтобы к нему имели доступ школьники во всех сельских школах республики, чтобы Интернет и книги были у детей дома.
У меня четверо детей. Старший сын Шамиль – профессор молекулярной биологии Гарвардского университета, младший сын Али попал в этом году в три процента лучших выпускников технического университета Мюнхена, а это лучший университет Германии. Это очень неплохой результат. На факультет информатики принимали 1200 человек, окончили 430. Я убежден: если каждый ребенок будет иметь доступ к компьютеру, то для него откроется целый мир.
– Вы заведуете лабораторией в Российском институте космических исследований. Как известно, многие космические программы в России сокращены по причине того же безденежья. У вас не требуют, чтобы вы сами зарабатывали деньги?
– А как мы можем сами зарабатывать? Нам дают гранты – международные, российские. Их немало, но все равно работать и жить ученому в России очень тяжело. Я стараюсь способствовать тому, чтобы перспективных российских ученых приглашали работать за рубеж. А там уже знают: то, что они заплатят им за трехмесячное пребывание, возвратится сторицей в виде хорошей работы. Но и наши ученые возвращаются потом к себе домой, увидев, как работают в лучших лабораториях мира, убедившись, что они ничем не хуже других, и что нужно только внимание со стороны государства к их делу.
Я понимаю Наиля Сахибуллина, который своих ребят посылает за границу. Аскар Ибрагимов сейчас работает в Финляндии, Валера Сулейманов получил на несколько лет место в Тюбингене, одном из лучших университетов Германии. Создать для них такие условия в Казани академик Сахибуллин не может. Так было в Китае. В свое время оттуда все уезжали, а сейчас я знаю немало китайских профессоров, которые возвращаются из американских университетов к себе на родину. Я был в Шанхае в 1989 и в 2002 годах. Город удивительно изменился. А какая энергичная молодежь!
– Судя по всему, вас очень волнует вопрос молодежи…
– Особенно татарской молодежи, которая осталась в странах СНГ. В России еще не так плохо. Я только что был в Ташкенте. Там есть молодые ребята, которые хотят учиться на русском языке. Есть ребята-татары, которые мечтают получить хорошие современные специальности, но не имеют никакой возможности. В Мюнхене, когда я еду в автобусе утром, вижу, что треть студентов – индусы, китайцы, молодежь из России, Украины. Они учатся в расположенном рядом техническом университете и университете имени Людвига Максимилиана бесплатно. Спрашивается: почему Германия берет на себя все расходы? Да потому, что государство знает, что эти люди выучат немецкий язык и всегда будут вспоминать с любовью место, где прошли их студенческие годы, а самая квалифицированная часть из них останется и будет работать на будущее Германии. Вы знаете, когда в одиннадцать вечера заходишь в свой институт, кто там работает? Китайцы, русские, индусы. Придешь утром в девять часов – кто первый приходит на работу? Китайцы, русские, индусы. А в вузах России – я буквально недавно узнал – для молодых людей из Средней Азии приняты большие ограничения. Прием бюджетных студентов – граждан Узбекистана – максимум 60 человек. А там остались миллионы русскоязычных…
– Рашид Алиевич, вы думаете, что ученые реально могут изменить эту ситуацию?
– На ближайшем же общем собрании Российской академии наук предложу своим коллегам-академикам написать письмо Правительству. Несколько лет назад группа академиков, преподающих в Физтехе или окончивших его, написала такое обращение: дорога для способной молодежи из стран СНГ в вузы должна быть открыта. И такое решение для Физтеха было принято. Мы тогда удивились – из 25 подписавшихся академиков РАН 12 приехали в Физтех учиться в свое время из нынешних стран СНГ. Это же счастье России – что конкурентоспособные, молодые, талантливые люди приезжают сюда получать образование! Я хочу поговорить об этом и с ректором Казанского университета. Надо сделать все, чтобы ребята, которые могут стать сильными учеными, настоящими специалистами, тянулись к Казани. Мне кажется, что пренебрежение этим вопросом будет политической ошибкой.
Резеда ДАУТОВА.
