Итак, я вернулся в Казань после самого продолжительного из своих многочисленных отъездов из города, где прошли детство, отрочество, юность и даже часть зрелой жизни. Для тех, кто никуда и никогда не уезжал, это казалось странным, породило вольные толкования причин моего отъезда. А причина была одна: развал прежней страны-империи обострил эйфорию, овладевшую тогда многими из тех, кому по-настоящему дорога судьба России. «Если мир расколола трещина, она неизбежно проходит через сердце поэта». Так, кажется, подметил Гете. А он тоже был есте­ствоиспытателем и поэтом.

Двадцать лет, проведенных в селе под Владимиром, дали возможность привести в порядок старые рукописи и поработать над новыми. Одиноким я себя никогда и нигде не чувствовал, а сейчас, в эпоху Интернета, тем более.

В 75 лет трудно говорить о качестве своих последних стихов. Иные из них могут показаться слишком «стариков­скими». Что ж, я не пытаюсь изобразить из себя бодрячка. Годы не проходят даром. Мы слишком много видели на своем веку, слишком много и многих пережили… Старость – не лучшее время для «сочинительства». Но если Муза милостива, что-то еще наборматывает, ты просто обязан записывать это, ибо ее бормотание имеет смысл и значение. И можно надеяться, что не только для тебя.

Выступая недавно перед «АРСовцами» в КФУ, я почувствовал, что стихи еще способны влиять на тех, кто их слушает. Надеюсь, что не ошибся. Поэтому рискую опубликовать кое-что из прочитанного там, на встрече с пишущей публикой разных поколений.

* * *

Сколько помню – все куда-то едем.

Ярославль – Урал, Уфа – Самара…

Это нас война железным бреднем

зацепила, тащит крутояром.

На возу, в мороз – сестра и мама,

согревая сразу с двух сторон,

не дают замерзнуть… Даль туманна.

Ночь. И огонек. Все ближе он.

Значит – отогреемся в избенке,

на печи, где кирпичи – теплы…

Почтальонки носят похоронки.

Я не сплю. Я лишь глаза прикрыл.

* * *

Время нам досталось настоящее –

озорное – с глупостью и дерзостью,

не ледащей скукой леденящее,

а расстрельных списков достоверностью.

– Трах-тах-тах! – ушла эпоха Блока…

Гумилев, Есенин, Маяковский…

…Но когда скончался царь московский,

многие вернулись издалека…

Им досталось то, что нам не снилось –

изморозью головы светились…

Перед ними молча мы вставали.

Шли за ними те, кто воевали,

кто с чумой коричневой сражались,

шли и к нам с надеждой обращались.

Мы, похоже, стали тем, что надо –

пусть на всем лежит печаль, досада,

пусть и то, и это не воспето

в лучших книгах каждого поэта…

Пусть не пустят нас туда, в грядущие

кущи, рощи и сады цветущие,

мы свой путь свершили, завершили.

Продолжайте наше: «Жили-были…»

* * *

Господи! В процессе полировки

камня, стали или же словца

есть момент – его без поллитровки

объяснить не может до конца

ни один Спиноза-шлифовальщик,

ни один Сократ или Платон,

знающие все о настоящем

и о том, что сбудется потом.

Этот миг – когда сопротивленье

матерьяла исчезает вдруг,

и само собой, на удивленье –

завершает шлифовальный круг,

превратив шершавую поверхность

в зеркало, где глубина и свет

видно – за терпение и верность –

отразили мастера портрет…

* * *

Конечно, Пушкин был аристократом,

хоть мещанином называл себя.

Но слово русское в его устах – крылатым

навеки стало, время торопя.

…Куда он ехал с мужиком в телеге,

когда в сознании родился ясный звук,

три слога для фамилии – Онегин,

и на дорогу выпрыгнул он вдруг!

– Спасибо… Что подбросил – благодарен…

Мне дальше – ясно, тут тропинка есть…

– За что спасибо? Рядом с вами, барин,

в телеге посидеть – большая честь!

Но, кляча, трогай! Прощевайте, милый…

А Пушкин – в рощицу, сквозь птичий пересвист,

торопится… Кипучей полон силой,

туда, где ждет его бумаги белый лист…

Благословен – терявший перья гусь!

Эпиграф из Горация – «…о, rus!» –

какая прелесть в двойственности смысла! –

как ведра у девицы с коромысла…

Итак – роман… Конечно – о Любви!

О, не покинь меня ни Муза, ни Создатель!

Итак – «Онегин, добрый мой приятель,

Родился на брегах Невы…»

* * *

Уж сколько раз казалось – все сказал, что надо…

Все было – и любовь, и суета…

Проткнешь бумагу перышком с досады,

из дырочки дохнет вдруг свежестью: весна!..

 Самооценка Мастера

«Не склоняй доверчиво слуха

К прозревающим слишком поздно…»

Давид Самойлов

Он смотрит сквозь сильные стекла

В свою подмосковную даль,

где хвоя весною наволгла,

а небо синеет, как встарь.

Пригрела апрельская нега…

Меж сосен лежат островки

и клочья последнего снега,

как зимние черновики.

Мальчишкой он бился с фашизмом.

Сегодня – седой Саваоф –

певец поколенья и жизни,

он – Мастер среди мастеров.

Владеет он тайною тайной –

как множится образов нить.

И звук его речи печальной

дано мне, услышав, хранить.

Меж сосен закатных дорога,

чернея, под солнцем горит…

– Одна только строчка – от Бога –

случилась за жизнь, – говорит…

* * *

Памяти поэта Марка Соболя

Трудно быть собой. И жить не прошлым,

навсегда отринутым и пошлым,

и не в современном настоящем –

в Будущем российском предстоящем.

Трудно быть собой. Не Дон Кихотом.

Понимать, что подвиг – не работа,

а всего лишь акт самоотдачи,

где и сам ты ничего не значишь.

Трудно быть собой. Собой, не Богом.

Верным быть своим земным дорогам.

Быть собой. Без тени превосходства,

без особых прав на первородство.

Трудно быть собой. Конечно, трудно.

Но твоя дорога не безлюдна.

Кто-нибудь, возможно, подытожит,

песню сложит и тебя продолжит…

Трудно быть собой. А кем – не трудно?

Муравьишкой – воплощеньем будней?

Головешкой, костерком потухшим?

Нет уж. Лучше быть собой. Грядущим.

* * *

Век другой, другие мерки,

Звезды дрогнули, померкли.

Пересверки, перестрелки,

взрывы, общий ералаш…

Лица, стертые навеки.

Гирьки мелки, как в аптеке.

Те и эти, те и эти,

все, кому сегодня, с ходу –

и руки-то не подашь.

* * *

Понимаю – это грустно,

для кого-то даже гнусно –

молвить не из-за черты –

то, на что решился ты.

Не краснея, с силой чувства

в память врезал нам изустно:

«Лить душистый мед искусства

В бездну русской пустоты…»

Все мы, занятые этим,

что прозревшему ответим

от лица небес и трав:

– Саша Черный, ты неправ…

Мы свои пути итожим,

не скрывая нашей дрожи,

понимаем – как несложен

вывод формулы простой…

Но душа отлично знает –

жизнь не в нетях пребывает,

яд сомнений – угнетает…

Не бывает Жизнь – пустой!

Все не зря на этом свете.

И покуда Солнце светит,

и пока смеются дети –

стоит мучиться и жить,

и желать своей Отчизне

новой песни, новой Жизни,

той, которую мы сами

так хотели бы сложить…

* * *

Жили-были…

Значит – ели-пили,

папиросы «Беломор» курили,

а по пьяни и «Казбека» пачку

покупали для гостей в заначку.

Жили-были…

Время торопили.

Тропы в неизвестное тропили.

Гнали лошадей по бездорожью.

Веселились. И от скуки выли.

Жили-были…

Если глянуть строго –

в Никуда вела-гнала дорога.

Но к дорогам были мы нестроги –

ибо сами строили дороги.

Жили-были…

И не обижались.

Споры не дуэлями решались.

От любимых женщин уходили

и, конечно, к ним не возвращались.

Жили-были…

Так, почти без быта.

Многое, конечно, позабыто.

Многое, о чем другие скажут –

просто откровеннейшая лажа…

Жили-были…

Не герои века,

каждый в чем-то – не изгой – калека,

даже вождь, известный параноик,

гнавший палкой на труды и подвиг…

Вы, кто ныне судите – судите,

нас в пример не ставьте, остудите

свой напор и на себя взгляните –

кто вы сами и чего хотите?