Что такое юбилейная книга писателя? Она еще не итоговая, но произведения, составляющие ее, – уже избранное. Избранное автором самостоятельно и лучшее, по его мнению, из созданного за долгую творческую жизнь. Одним словом, книга, издаваемая к юбилею, – дело серьезное. Полюбит ее читатель – значит, автор не зря прожил жизнь.

К 60-летию Ахата Мушинского в свет вышел солидный том его произведений: два романа, повесть и рассказы. Прошло полгода, срок достаточный для того, чтобы прочесть и подытожить: что привнесла эта книга в читательскую душу?

Ах, как пронзительно начинается роман «Шейх и Звездочет»!

Дело даже не в эпизоде, когда в коммунальной квартире появляется новосел… в гробу. Он «получил ордер в уже остывшие руки». Ютился с женой и сыном в полусарае, заболел воспалением легких, но и в таком уже состоянии «жена вместо того, чтобы с утра послать его в горбольницу, гнала к горначальству». На одном из обиваемых им порогов ему и стало плохо – довезти до больницы не успели. Ордер вдове выписали тотчас, потеснив семью из четырех человек, которым было положено въехать в две комнаты.

«Люди молча взирали, как служивые в шинелях (…) поднимали на обледенелое крыльцо-боковушку гроб. У чернеющего проема голосила махонькая простоволосая тетка. Платок сбит на спину, а к юбке меж пол распахнутого плюшевого бешмета пристыл мальчик моих лет.

Это и был Шаих.

Он беззвучно плакал в подол матери. Его не замечали. Мимо пронесли отца, затем какие-то лавки, табуреты… Мать ринулась вслед, мальчик побежал за нею, но на лестнице, ведущей на крутой этаж, отстал, потерянно забился в угол чужого коридора, полного тьмы и неизвестности».

Мама героя, от лица которого ведется повествование, приводит маленького будущего соседа к себе, знакомит с сынишкой: «Тебе сколько лет? – Шесть. – Выходит, одногодки, послевоенные…»

Мальчонка замечен, обогрет, накормлен женщиной, семью которой и потеснили благодаря новым соседям. Теплыми материнскими ладонями она отгородила сироту от ужаса, что называется смертью отца.

Видишь мальчика, прилепившегося к подолу матери, оглушенного страшным событием, да еще оказавшегося в чужом пространстве среди незнакомых людей, так, словно все происходит на твоих глазах. И когда чужая женщина, имеющая повод быть недовольной вторжением новых жильцов, выносит малыша из этой ситуации, как выносят из горящего дома, сердце читателя, очерствевшее и съежившееся от современных детективов, боевиков, ужастиков и дамских романов, благодарно и растроганно расширяется. Он в раздумьях откладывает книгу, глотая ком в горле…

Ахат Мушинский – художник, который умеет написать доброту. Доброту не рассуждающую, не раздумывающую – действующую. Это его умение – органичное, первозданное и в наше время реликтовое – идет, видимо, от собственного доброго сердца.

Почти в каждом произведении автор утверждает: люди лучше, чем они кажутся… В повести «Прогулка за эдельвейсами» мы снова видим ту светоносную доброту, которая пробивается от человека к человеку сквозь смертельную ревность, соперничество. Выигрыш – женщина, любимая обоими, к обоим проявляющая симпатию.

«Матушкина Нуриман невзлюбил сразу, как увидел. Разболтанный, расхлябанный, точно где-то у него под модными одежками отпущена очень важная гайка, начиненный звонким пустословием, со смазливой, знающей себе цену мордочкой, тонкий и бледный, как солитер, Матушкин будил в нем жгучее раздражение. Он не понимал, как это Аня, проницательная женщина, не видит, что ее новый друг – существо искусственное…»

«– Если я почувствую, если узнаю, – говорит он жене, – то я его…» – «Что, что ты его?» – «Ничего», – ответил холодно Нуриман. Больше он не проронил ни слова. Сидел за письменным столом, водил карандашом по схеме, и было в его однообразных движениях что-то обреченное, страшное».

Нуриман уверен, что жена влюблена в другого. А тот, другой, и впрямь подружился с Аней «трепетной и трудной дружбой, которая перестает называться дружбой при малейшем послаблении любого из них, – его, если он не сдержит своих чувств; ее, если она уступит ему или первой откликнется на ежедневную плохо скрываемую мольбу».

И Матушкину Нуриман кажется невыносимым букой, грубым, туповатым мужланом. Разумеется, оба они видят друг друга сквозь пелену ревности искаженно…

Но вот когда их взаимная неприязнь достигает апогея, мужчины оказываются в горах отрезанными непогодой, снежными лавинами от других альпинистов. Каждому предоставляется возможность бросить другого на произвол судьбы, на верную смерть, но проявляется их истинная сущность. Нуриман жертвует собой, делает все возможное, чтобы тот, другой, – уцелел. В результате выживают оба – измотанные, с помутившимся сознанием, но и в этом состоянии настолько настоящие люди, что страницы повести об их злоключениях не раз заставят повлажнеть глаза читателя. Обойдемся без цитат – оставим читателю удовольствие самому проследить, как непримиримые соперники становятся двуединым существом, выжившим благодаря доброте. Ведь доброта, да, доброта (а не обязательно красота), спасет мир, жизнь.

А здесь следует вернуться к роману «Шейх и Звездочет».

«Гайнан ни в грош не ставил жизнь. Не чью-то конкретно и не свою лично, а вообще. Пусть она удачлива, но все одно, как ни крути – временна. Ни одно из жизненных достижений на якорь не поставишь, ни одной из заслуг от смерти не отгородишься. Лопаются жизни, как воздушные шарики».

Это кредо писатель вложил в отрицательного персонажа, дезертира, пройдоху и вора, типа лицемерного и опасного, от руки которого и погибают человек с рано обозначившимися задатками настоящего мужчины – подросток Шаих, и светлая личность, романтик и ученый Николай Сергеевич, укоренивший в мальчишках нравственный закон и научивший любить звездное небо над головой.

Лопается ли жизнь человеческая бесследно, как воздушный шарик? Прав преступник Гайнан – в том случае, если она сосредоточена на желаниях вкусно поесть, сладко поспать, обеспечить себе благоденствие за счет других, как это он сам ловко умел делать.

И впрямь, скажет иной, жизнь конечна, а значит, по большому счету бессмысленна, а если и есть смысл, то в том, чтобы мне лично было хорошо в этом пути из небытия в небытие… Это человек, не поднявший глаза к звездам, а если поднявший, то не почувствовавший, как непросто устроен мир.

А задача в постановке жизни лишь одна – понять, кто ты, ощутить, с кем ты и родить в себе истинного себя – Человека Звезд… И если мытарит иных жизнь, казалось бы, несправедливо, то, быть может, чтобы вынудить задуматься: для чего? Только страдания, а никак не довольство выкристаллизовывают в человеке способность смотреть на каждую проходящую минуту как на минуту Вечности, дарованную нам не просто так. Как тут не вспомнить Бориса Пастернака?

Будущего недостаточно.

Старого, нового мало.

Надо, чтоб елкою

      святочной

Вечность

      средь комнаты стала…

Помнить о Вечности, не делать поступков мелких и мелочных ради себя, любимого. Любовь к себе не спасает, не делает человека человеком, а приближает его к образу жизни животного, чья жизнь лопнет бесследно, как воздушный шарик.

Юные герои романа «Шейх и Звездочет» глубоко чувствуют главные человеческие привилегии и ценности: человек может любить и дружить.

«Порой мне кажется, что Шаих – это я сам. По крайней мере, он – неотъемлемая часть меня самого (…) Можно быть далеко друг от друга, за морями, океанами, одного может и в живых уже не быть, но (…) твой друг всегда в тебе, а ты в нем. Любовь – да, требует присутствия. Дружба – нет. Она много выше эгоизма плоти. Потому-то любовь между мужчиной и женщиной, не осененная духом дружбы, в конечном счете обречена на крах».

Герой романа Мушинского «Записки горбатого человека» погибает от нелюбви. Не от чьей-то нелюбви – от собственной, упущенной не раз возможности любить и жертвовать собой ради любви. Человек без любви, даже неплохой сам по себе, – уродлив. Ненавязчиво на протяжении романа подводит нас автор к такой мысли. Дело в том, что у главного героя возникает заболевание кифоз, попросту говоря, растет горб. Вроде бы дело житейское, но на то и дается некоторым божья искра, чтобы за житейскими событиями видеть истину и показывать ее людям.