Когда известный режиссер, актер, сценарист, народный артист России Владимир Хотиненко снимал «Патриотическую комедию», случился первый путч, потом, во время работы над «Макаровым», произошел второй. Вместе со съемками «Мусульманина» начались военные действия в Чечне. А до этого в 1990 году была картина «Рой» – тогда разваливался Советский Союз. Поэтому коллеги знаменитого режиссера нередко шутливо спрашивают его: «Ты что собираешься дальше снимать? К этому нужно подготовиться».

Во время своего последнего визита в Казань в рамках мастер-классов летней киношколы ВГИК Владимир Хотиненко встретился со студентами, поклонниками своего творчества и рассказал о магии киноискусства и мистических случайностях в своей жизни:

– Быть может, в этом действительно что-то есть. Для меня очень важен «аромат» времени. Порой я начинаю новую работу, интуитивно чувствуя что-то такое необъяснимое, что должно произойти…

– Каждый понимает киноискусство по-своему. А что оно для вас значит?

– Что такое кино? Я слышал разные определения, но мне близко понятие его как меняющегося процесса. Нельзя сказать, что это что-то статичное. В век современных технологий режиссером себя может почувствовать буквально каждый. Достаточно взять в руки телефон (хотя эту технику телефоном-то сложно назвать, настолько она многофункциональная), включить опцию видеосъемки и создать свой небольшой ролик.

В подтверждение Владимир Иванович берет свой мобильный и начинает снимать зрителей в зале:

– Так и создается кино, которое тут же можно разместить в Интернете, показать друзьям.

– Получается, что каждый человек с таким телефоном сегодня снимает настоящее кино?

– Довольно часто студенты, поступающие на обучение, путают техническую возможность снимать с желанием это делать. Скорее всего, они и сами до конца не уверены, есть ли у них это желание. Во времена моей молодости кинозвезды были недосягаемы, весь процесс съемок был роскошно обставлен и отгорожен от обычной жизни. Произносились магические слова «Внимание! Мотор! Съемка!» – и внешний мир замирал. И эта недемократичность кино сделала его магическим, недостижимым. Сегодня, я думаю, ситуация решительным образом поменялась, несмотря на то что есть по-прежнему глупые блокбастеры с сумасшедшим количеством людей и всевозможными техническими новинками, где режиссер снимает пустое пространство, а затем с помощью компьютера добивается нужных ему картинок. Но такое увлечение технической стороной съемок вызывает недовольство у большинства критиков и киноведов. Все-таки кино – это то, что у вас есть в голове и в сердце. Именно с этой фразы я начинаю свое первое занятие со студентами.

– Вы много работаете с молодежью. Следите ли за дальнейшей карьерой ваших питомцев?

– За время преподавательской деятельности у меня было немало выпусков. Многие из этих студентов стали знаменитыми: сейчас представляют нашу страну на Каннском и других международных фестивалях. На последнем «Кинотавре», например, в конкурсе короткометражек из двадцати одной работы восемь сделаны моими учениками. Я считаю, главное, что может сделать преподаватель, – это разглядеть талантливого человека и помочь ему.

Признаюсь, нередко мы ошибаемся. Вообще, на приемных экзаменах сложно определить, способен человек заниматься выбранным делом или нет. А дальше уже легче, потому что учеба начинается сразу с практических занятий. А когда я сам учился на Высших режиссерских курсах (по первому образованию Владимир Хотиненко архитектор. – Прим. ред.), в процессе обучения у нас была возможность снимать только курсовые работы в конце каждого года. Помню, нас привезли на студию «Мосфильм» и выдали 10-минутную пленку на 12 человек. То есть каждый из нас имел возможность снять 50 секунд какого-то изображения. Сейчас я уже не помню, что именно попало в кадр. Зато никогда не забуду волнение, которое испытал за эти 50 секунд. Наверное, ради этого волнения я и пришел работать в кино.

– Особое восприятие жизни, свойственное режиссерам, появляется еще в детстве. У вас было так же?

– Я родился в маленьком городе в Алтайском крае, где был всего один кинотеатр. Помню, как там показывали «Человека-амфибию»: в кинозале было не протолкнуться. Выстоять очередь в кассу не представлялось возможным. А у меня был хулиганистый двоюродный брат. Они с другом подняли меня и забросили к самой кассе, так я достал заветные синенькие билеты. Было это лет пятьдесят назад, а помнится все так, будто произошло вчера. Это волшебство, которое я ощущаю сейчас и чувствовал тогда, по сей день является моей путеводной звездой.

– В своих фильмах вы большое внимание уделяете образу города. Это фирменный стиль?

– Я архитектор, и пока не почувствую пространство, ничего стоящего придумать не смогу, словно чувства мои не работают. Например, когда снимали «Макарова», мы для постановки кадра специально отобрали дома, построенные в стиле конструктивизма. Кстати, в этом фильме, равно как и в «Патриотической комедии», есть образ Свердловска, ныне Екатеринбурга.

– А Маковецкого на главную роль в «Макарове» сразу назначили?

– С Маковецким я был хорошо знаком еще до этого фильма. Когда меня спрашивают о «Макарове», я всегда говорю, что это история пистолета. О ней мы на съемках даже стихи сочинили: «Шел по улице поэт, и купил он пистолет». Снимали в реальном времени, на дворе был 1993 год – неспокойный период в жизни страны.

Сергей Маковецкий как раз идеально подошел на роль того самого поэта, которому предлагают купить пистолет. Сценарий этой картины писался в какой-то степени под него. И вообще могу сказать, что Сергей Маковецкий – один из моих самых любимых актеров. И Евгений Миронов. Из актрис – однозначно Нина Усатова и Чулпан Хаматова.

Очень хочется поработать с Инной Чуриковой, но никак не сводит нас судьба на одной площадке. Не так давно я начал снимать совершенно очаровательное создание, юную актрису Лизу Арзамасову. Эта девочка – абсолютный самородок с природным талантом. И сейчас перед ней возникла дилемма – учиться актерскому мастерству профессионально или же развивать свой дар естественным путем. Мое мнение – есть опасность, что в процессе учебы ее начнут ломать, переучивать. А Лизе достаточно просто голос поставить, и все…

– У вас было когда-нибудь желание снять в картине своих детей?

– Какого-то особого стремления не было. Когда учился на Высших режиссерских курсах, моему сыну было восемь лет. Сейчас ему, к слову, тридцать восемь. Так вот, он сыграл малюсенькую роль в моем учебном фильме, где нужно было произнести лишь два слова. Сейчас сын сам стал режиссером, хоть я его и отговаривал, снимает свое, другое кино.

– Почему отговаривали?

– В тот период я снимал «Мусульманина» и знал, что непросто обстояли дела в отечественном кинематографе и в стране в целом. Поэтому не хотел, чтобы сын в этом варился. Но он все равно настоял на своем и вроде бы доволен принятым решением. У меня были нормальные родительские чувства, я желал ему хорошей жизни, чего не всегда можно достичь в нашей профессии.

– Очень часто Россия в кино, в том числе и в ваших фильмах, предстает такой пьющей, грязной страной, что становится даже обидно. Неужели нет другого образа нашей родины, который можно воплотить на экране?

– К сожалению, это неотъемлемая часть нашей реальной жизни. Едва ли можно сказать, что я всю свою жизнь посвятил созданию на экране образа «неумытой» России. В моем репертуаре есть самые разные картины. Но на эту сторону нашего существования тоже нельзя закрывать глаза. Могу сказать, что мой отец был крепко пьющим человеком, поэтому я хорошо знаю, что это такое. С другой стороны, если взять последние крупные международные кинофестивали, там спросом пользуется именно такая Россия – пьющая и темная. То есть образ превращается в товар, который покупают, значит, нужно этот товар делать. Между прочим, такое понимание России было конфликтной темой в разговорах Достоевского и Тургенева. Так что это вечный спор.

– Кстати, в своем одноименном фильме вы показали Достоевского далеким от того образа мыслителя, коим мы привыкли считать Федора Михайловича со школьной скамьи. С чем это связано?

– Вы бы знали, чего я только не наслушался от людей, профессионально изучающих личность и творчество писателя, по поводу своего фильма. (Улыбается.) Но мы сделали именно то, что и планировали. Я встречался с одним из ведущих, если можно так назвать, достоевсковедов в России Игорем Волгиным (президент Фонда Достоевского. – Прим. ред.). Мы с ним долго разговаривали, и он признал, что я приступил к съемкам картины, имея внушительный багаж знаний о своем герое. Как и мне, актеру Евгению Миронову, исполнившему главную роль, хотелось показать на экране писателя живым человеком со своими страстями и эмоциями.

Оказывается, мы его совсем мало знаем. А ведь он был смешным человеком, с хорошим чувством юмора, любил женщин. Да, он был глубоким мыслителем. Но лично для меня Достоевский не меньше значит как личность, в момент когда он смотрит на свою жену, зашоренную от работы, уставшую, неухоженную, и вдохновенно начинает рассказывать о фасоне платья, потому что любит ее, хочет видеть красивой. Вот тут-то и начинается живой человек – не тот, который все время сидит и думает, а тот, кто чувствует. Кстати, мало кто знал, но именно жена отправляла его играть в рулетку, потому что знала: для вдохновения Федору Михайловичу необходим азарт игры. При этом она даже отдавала ему последние деньги. И Евгений Миронов прекрасно справился с противоречивым характером своего героя.

– Как вам удается так точно попадать в образы при выборе актеров?

– С одной стороны, это просто, потому что есть целый штат людей, которые специально занимаются кастингом. Мы с ними обсуждаем персонажи, характеры, а дальше ассистент ищет подходящих актеров, ездит по городам, по театрам, привозит фотографии людей из глубинки. Так в свое время нашли Солоницына на роль Андрея Рублева в одноименной кинодраме Андрея Тарковского. Таких случаев много.

Я сам академических проб уже давно не делаю, поэтому каждый раз придумываю для себя некую игру. Например, на пробах к фильму «Рой» я изображал корреспондента, который после всех описанных в фильме событий приезжает в село. В этом образе опрашивал актеров как очевидцев произошедшего. На фильме «Гибель империи», где по сценарию прописано огромное количество персонажей, я действовал по-другому. Были установлены декорации, подготовлены костюмы и фотографии того времени. И каждому актеру было дано задание посмотреть в камеру фотографа так, будто после этого кадра его расстреляют. Эффект был поразительным. У Маковецкого и Хаматовой, которых я утвердил на роль супругов, оказался совершенно одинаковый пронзительный взгляд. В итоге они замечательно сыгрались в кадре. Тогда, благодаря этим фотографиям, я не промахнулся ни с одним персонажем.