“Я нашел и настрелял довольно много дичи: наполненный ягдташ немилосердно резал мне плечо, но уже вечерняя заря погасла, и в воздухе, еще светлом, хотя не озаренном более лучами закатившегося солнца, начинали густеть и разливаться холодные тени, когда я решился наконец вернуться…”

Иван Тургенев.

“Записки охотника”.

Раз в год из тихих кабинетов, устланных коврами, спускаются “вниз”, в обшарпанные редакции, утвержденные наверху темы, по которым следует снимать фильмы. Темы подкреплены бюджетом, поэтому воспринимаются как манна небесная.

В этих списках “бронзовеют” юбилейные даты почивших классиков, рядом переминаются пока еще здравствующие, дальше идут “громкие темы” – такие, как “Год семьи”, “Благотворительность”. Ну и где-нибудь в самом хвосте плетутся какие-нибудь несерьезные темы, а точнее, темки. В прошлом году мне в руки – подстреленной уточкой – упала одна такая. Мой лот под номером пять (заявка в официальных бумагах именуется “лот”) назывался по-пионерски бодро: “Сохраним нашу планету!” – и был сопровожден такой припиской: “О живописных уголках нашей республики. Проблема охраны окружающей среды”.

Я решил снимать охотников… Конечно, мелиоратор или эколог нужное дело делают, кто ж с этим поспорит, но романтики в этих профессиях, на глаз режиссера, маловато! Охотник – совсем другое дело. Вот он, затаившись в камышах, в тирольской шляпе с перышком фазана, бьет дичь влет, и только пух плывет по воде, подкрашенной кровяным закатом. Юркий спаниель, хлопая мокрыми ушами, выносит из зарослей жирного селезня. На пригорке трещит костер, по сонной реке стелется дымок…

Я уже вовсю прокручивал у себя в голове пока еще неснятое кино!

Название фильма родилось само собой – “Байки у костра”. Это будет, решил я, зрелищное кино с горьковатым запахом сосновых поленьев и привкусом золотистой ушицы! Правда, время от времени возникала мысль, что с первой-то частью темы лота “О живописных уголках нашей республики” охотники мои хорошо вяжутся, но вот со второй? Охотник – он ведь стреляет, значит, убивает, так какая же тут “охрана окружающей среды”! Народ не поймет, а вместе с ним и чиновники. Они же, как известно, заодно!

Я обложился книгами Тургенева, Пришвина и Паустовского и кое-что выписал себе для дикторского текста. Определились ключевые слова, пусть и несколько пафосные: “На первый взгляд – это тихая земля под неярким небом, – писал Константин Паустовский. – Но чем больше узнаешь ее, тем больше, почти до боли в сердце, начинаешь любить эту обыкновенную землю. И если придется защищать свою страну, то где-то в глубине сердца я буду знать, что защищаю и этот клочок земли, научивший меня видеть и понимать прекрасное”.

Вдобавок встретился с одним бывалым охотником, и он мне все быстро растолковал: “Секач похож на пьяного тракториста, который гоняет на своем “танке” по полю. Все перевернет! Так что отстреливать этих трактори… фу ты, то есть кабанов, чтобы не расплодились, нужно обязательно!”

Место съемок определили наугад, выбор пал на заказник охотобщества “Рассвет”. Незадолго до этого я вернулся из турпоездки по излучине Дуная. И пусть на поверку “голубой” Дунай оказался зеленым, панорамы там из-за зубчиков крепостных стен были просто великолепные!

И вот натягиваю болотные сапоги, морально готовлю себя к иным пейзажам. “Это тебе не Дунай, – успокаиваю. – Это комариный рай на Каме, в камышовых болотах с гадюками недалеко от Чистополя”.

Вдобавок ко всему в конце августа под самый занавес лета на город обрушился осенний

дождь…

Однако, как только мы свернули с трассы на грунтовку, выглянуло робкое солнышко, и вдали засеребрилась своими рыбешками Кама. Когда же я поднялся на утес к “Яшкиному дому”, то далекий Дунай как-то сам по себе померк, отступил и уже более мне не мерещился.

Пока оператор Эмир Золондинов настраивал камеру, я фотографировал охотников. Любительские снимки перед вами…

После полудня у избушки егеря состоялся развод охотников, где было официально объявлено об открытии сезона. Бросилось в глаза классовое различие присутствующих. Кто-то переминался в выцветшей ветровке и шляпе, “на которую медведь наступил”, на плече – пугач чуть ли не тургеневских времен, а кто-то прямо щеголь – разодет как барин и вооружен до зубов. В арсенале такого снайпера и приборы ночного видения, и автоматические “винчестеры”, и кварцевая лампа от комаров, и надувная палатка, вырастающая как пузырь от одного прикосновения к кнопке.

Были и те, кто приехал просто так, тенью побродить по берегу с ружьишком, так и не выстрелив ни разу. Один патрон – полтинник, для пенсионера дороговато!

Но на природе, посреди эдакой красоты, человек притихает, пижонить его не очень тянет. Здесь важно не чем добыл, а сколько. К тому же, как оказалось у ночного костра, те, кто был экипирован по последнему слову техники, подстрелили всего-то одного селезня, который пошел в общий котел, где кипела утиная уха, называемая шулюмка.

Что бы там ни говорили плохого про водку жены и наркологи, все же ночной пейзаж с брызжущим слезой мангалом и закопченным котелком был бы неполным без холодного горла белоголовой! Это вам скажет любой охотник, даже если он приехал на открытие сезона с валокордином в нагрудном кармане.

Кружки, колпачки от термосов и пластиковые стаканы дружно встретились в центре поляны, и каждый из участников, притихнув на минуту, подумал об одном и том же: “Как все-таки хо-о-орошо! Зудят над ухом только комары, а больше – никто”. И вот потекли из разных уст, сбиваясь и наседая, охотничьи байки.

Профессор: “Бывало, я одним выстрелом трех уток сбивал!”

Фома Неверующий: “Ну, это рикошетом, что ли?”

Егерь: “Даже Яшка так не умел!”

Бизнесмен: “А я как-то возвращаюсь пустой, ну ни одной утки за целый день! Вдруг смотрю, весь косогор усыпан бекасами. Наверное, не меньше сотни. Ну я взял дробью и с десяти шагов разрядил ствол прямо в самый центр! И что же вы думаете? Все бекасы разлетелись, а из норки мертвый крот вывалился!”

Доцент: “А я, мужики, замучился свою лайку на утку натаскивать. Не берет ее в зубы и все тут. Брезгует! Я уж сам разделся и поплыл в камыши, чтобы показать ей, собаке, как надо. Взял в зубы подстреленного селезня и айда обратно. А лайка мне на берегу говорит: “Нет уж, на кабана с тобой я еще пойду, а на уток ходи сам!”

Профессор: “А я, мужики, охотился так. У меня рыжая лайка тогда была, ну вылитая лиса. Я ее привяжу на полянке к пеньку, а сам – в камыши. Утки летят и видят – лиса, делают вокруг нее облет, разглядывают, но на меня – ноль внимания, а мне это только и надо. Пум-пум-пум! – только перья, как из подушки!”

Доцент: “Если честно, я вообще не понимаю, как это можно любить природу, сидя на диване у телевизора. Все-таки годы идут, и невольно задумываешься о конце. А придет час, неужели о городских пробках да суете взгрустнется? Нет, вот эти камышовые острова увижу!”

Выйдя из освещенного круга за дровишками, я наблюдал со стороны, как затрепетало в искрах костра живописное полотно миража. Такая знакомая с детства картина Василия Перова “Охотники на привале”! Те же позы, те же выражения раскрасневшихся физиономий, да и байки, наверное, тоже…

И показался мне тогда образ охотника на Руси извечной частью нашего негромкого и “задумчивого” пейзажа!

Увы, чиновники, принимавшие мой фильм, были непробиваемы. Один на полном серьезе дал такой оригинальный совет: надо было повезти в заказник охотников, но… без ружей! Усадить их вокруг костра и попросить, чтобы рассказали, как они любят мать-природу…

Споры ни к чему не привели. В результате пришлось пожертвовать егерем в самом начале фильма, так как он был пьян (ну где ж вы видели трезвого егеря?), сократить количество выстрелов, доведя их до трех. И написать в конечных титрах, что при съемках пострадала всего одна серая уточка… Так я и сделал.

Фото автора.