Государственный академический Малый театр побывал в Казани с обширной гастрольной афишей, в ней было шесть названий, каждое из которых имеет богатую сценическую историю: пьесы Островского, Гоголя, Грибоедова, Льва Толстого. Что неудивительно, ведь Малый театр имеет репутацию единственного в России драматического театра, делающего классические постановки классических произведений – его коллектив на протяжении двух с половиной столетий хранит идею актерского “бенефисного” театра и не допускает в свои стены трактовочную, авторскую режиссуру. Тупиковым или спасительным (в окружении низкопробного масс-культа) является путь консервации традиций? Попытаемся ответить на этот вопрос, проанализировав увиденные спектакли.
Живой иллюстрацией художественных принципов, которые сегодня исповедует Малый, может служить гоголевская комедия “Ревизор”. Художественный руководитель театра народный артист СССР Юрий Соломин поставил это классическое произведение, следуя не только букве, но и духу автора. И того же потребовал от коллег.
Художник Александр Глазунов воспроизвел на сцене быт русской провинции гоголевской эпохи: массивные, реалистичные декорации на поворотном круге подробно изображали затрапезный номер в уездной гостинице, деревянное крыльцо во дворе Городничего и его же парадную гостиную с помпезной мебелью. На заднике и боковых кулисах старательно выписана панорама уездного городка с церквами и заборами; дополнил картину соответствующий звукоряд с криками петухов, звоном бубенцов и заунывным пением селян.
Актерские работы, под стать декорациям, были основательные и колоритные и очень походили на классические портреты гоголевских персонажей из школьного учебника по литературе: добротный, крепко сколоченный Городничий с подобострастным выражением лица (Александр Потапов), тоненький, как тростинка, фитюлька Хлестаков (Дмитрий Солодовник), сумасбродная стерва Анна Андреевна (Людмила Полякова). Однако, несмотря на хрестоматийность и неспешное четырехчасовое развитие событий, спектакль нельзя назвать скучным: в нем немало интересных режиссерских находок, да и актерская игра в целом заслуживала высоких оценок (любимцем публики стал комичный Эдуард Марцевич, играющий смотрителя училищ Хлопова).
Стоит ли браться за великую пьесу, если она в твоей постановке не прирастет новыми смыслами? – задавались в кулуарах вопросом казанские театральные критики. Соломинский “Ревизор”, скорее, дает утвердительный ответ на этот вопрос. Такие музейно-мемориальные спектакли необходимы, как эталон в палате мер и весов, иначе ничем не обузданное режиссерское самовыражение уведет театр слишком далеко.
Тем же музейным спокойствием веет от второй постановки Юрия Соломина “Власть тьмы” – одного из самых страшных произведений русской литературы, с натуралистической достоверностью воспроизводящего грубую беспросветную жизнь русской деревни. (Напомним, что в основу драмы Льва Толстого легло реальное уголовное дело крестьянина Тульской губернии Ефрема Колоскова, убившего ребенка, прижитого от соблазненной им падчерицы.)
Однако толстовская “тьма” в спектакле Соломина так и не сгустилась. На сцене все было чистенько, аккуратно, светло и живописно: бревенчатый остов избы, русская печь, солома, корзины с яблоками, связки лука. А как роскошны и красочны были народные костюмы – с бусами и кокошниками – в сцене свадьбы!
Ничего удивительного, что злодейство в такой обстановке творилось странно легко, с прибаутками, которыми сыпала бойкая Матрена (Ирина Муравьева). Был отравлен домовитый хозяин Петр (Владимир Носик), задушен новорожденный ребенок Акулины (Ольга Абрамова), но ужас этих злодейств никак не видоизменял поведения персонажей. Повеса Никита (Алексей Фадеев) жил в свое удовольствие и не спешил внутренне созревать для покаяния в финале, когда, по воле Толстого, надо просить прощения у Бога и людей. В целом актеры играли под стать художественному оформлению – подробно, цветисто, однако зрелищу катастрофически не хватало волшебства, подлинности, достигнутой, к примеру, Львом Додиным в легендарном спектакле “Братья и сестры” (благодаря экспедициям труппы в деревни). Некоторым из молодых актеров Малого во время представления хотелось крикнуть: “Не верю, ребята, вы на асфальте выросли!”
Знаменитая пьеса Островского “На всякого мудреца довольно простоты” поставлена Владимиром Бейлисом так же традиционно, бережно, следуя замыслу драматурга. Главное для режиссера – жанровое определение “комедия”; действие целиком развивается по ее законам: тут и музыка с танцами, и впадание в шарж – корифеям Малого театра позволено похулиганить всласть. Муравьева (Клеопатра Львовна) вовсю использует свои фирменные приемы: надувает щеки, округляет глаза и порхает по сцене этаким розовым бегемотиком. Под стать ей и бравый Городулин (Александр Клюквин) с лошадиным ржанием и скромным обаянием идиота.
Разумеется, комедиантам позволительна некоторая грубость формы, но режиссер, на мой взгляд, уж слишком ее педалирует. Коробит от потайного графинчика со спиртным, к которому прикладывается Турусина (А.Евдокимова), от панталонов с кружевами, которыми она то и дело сверкает; с неправдоподобной пошлостью Манефа (О.Чуваева) ворует чашку и медальон, а Крутицкий (Б.Клюев) заваливает Турусину на диван.
С водевильной разнузданностью зрелища диссонируют изысканные декорации Э.Стенберга: темные драпировки, создающие ощущение условного XIX века, хорошо сочетаются с бытовым реквизитом. Пожалуй, только Александр Вершинин (Глумов) и Вячеслав Езепов (Мамаев) нащупывают верную тональность – не отвлекаясь на комикование, они психологически точно и подробно проживают роли. Но, увы, сделать зрелище цельным отдельные удачи не могут.
Спектакль по комедии Островского “Последняя жертва” является примером того, как опасно в Малом театре подменять простоту и понимание режиссерскими ухищрениями.
Режиссер Владимир Драгунов поставил Островского прежде всего как пьесу о большой любви. Василий Бочкарев и Людмила Титова тонко и точно играют все перипетии рождающегося чувства. Они узнают друг друга в ситуации почти экстремальной: прося деньги для проигравшегося любовника, Юлия дразнит Прибыткова и унижается перед ним. А он злится на эту женщину, неумело с ним кокетничающую. Позже, ограбленная и брошенная любовником, Юлия вернется к Прибыткову, чтобы соединить с ним свою судьбу.
Образы остальных персонажей решены довольно традиционно, актеры играют с избыточным нажимом, окарикатуривая своих героев. Этим грешила в особенности Людмила Полякова в роли Глафиры Фирсовны: она тянула на себя одеяло зрительского внимания откровенно, всласть…
Режиссер периодически “подпускал” постановочные эффекты: зловещую музыку, подкрашивал в красные тона висящий над сценой потолок и всячески выдвигал на передний план фигуру Наблюдателя с фотоаппаратом. Но весь этот “авангард” казался рутиной в сравнении с подлинным – дуэтом Прибыткова-Бочкарева и Тугиной-Титовой.
И все же новаторство и Малый театр есть вещи совместные! Это подтверждает Сергей Женовач – режиссер, который унаследовал все лучшие черты великой советской сцены – любовь к серьезной литературе, растворение в актере и “семейственный”, мягкий, гуманистический стиль постановок. Спектакли, которые Женовач поставил в Малом театре, доказывают, как слаженно может функционировать актерский театр внутри крепкого режиссерского рисунка.
В бессмертной комедии “Горе от ума” Женовач ушел от помпезного, “общероссийского” Грибоедова и приблизился к интимному, семейному сюжету. Обычно история сводилась к тому, что приезжает неуравновешенный тип и начинает всех клеймить и обличать. По версии же Женовача, Чацкий приехал не воевать с фамусовской Москвой. Он приехал в детство, к девочке, которую любил…
Так, начиная с трактовки и на всех уровнях спектакля, с классики стряхивается пыль. Пространство сцены, где обычно в Малом стоит помпезная симметричная декорация, художник Александр Боровский заполнил синими, желтыми и белыми раздвижными щитами. Непрерывно двигаясь, эти щиты отторгали, выталкивали персонажей на узкую полоску авансцены – и звучали хорошо всем известные со школьной скамьи строки. Но ощущение было такое, что слышишь хрестоматийный текст впервые в жизни. Здесь не наблюдалось привычной для Малого театра гладкости интонаций, стих был изогнут, как проволока, скороговорками, паузами и задумчивым запинанием. Грибоедовские “крылатые слова”, влетая в одно ухо зрителю, не спешили вылетать из другого.
Необычен и исполнитель главной роли. Чацкого играет 28-летний Глеб Подгородинский, застенчивый и угловатый – в нелепом длинном шарфе (напоминающий князя Мышкина).
Юрий Соломин играет Фамусова так, словно не накопилось за 200 лет тысяч критических статей, клеймящих этого ретрограда. Он суетится и бегает, жизнелюбиво тискает служанку, нежно обхаживает Скалозуба, надеясь освободиться от хлопотных отцовских обязанностей. Словом, это обычный разгневанный папенька, а не очередная пародия на мракобеса и бездушного невежду. И Скалозуб (Виктор Низовой) – не дурак набитый, а довольно славный жизнелюбивый малый.
“Горе от ума” Женовача дает понимание того, что есть классика: это прежде всего чистота. Ничего лишнего. Ничего сверх меры.
В другом спектакле Женовача “Правда хорошо, а счастье лучше” Островский тоже звучит по-новому: отчетливо, звонко и очень естественно. Если раньше сюжет “Правды …” упорно разворачивали под углом столкновения “темного царства” и подрастающего демократического поколения, то сегодня пьеса открывается своей наивностью, душевностью, ясностью, щемящей тоской и потаенной прелестью.
Царство это – купеческий двор-крепость – вовсе не “темное”, а матовое, дымчатое (художник Александр Боровской), и серость здесь особая – радужная. Она переливается оттенками: то розовеет на восходе, то синеет на закате. Двор, обнесенный серым дощатым забором, усеян отборными желто-зелеными яблоками. Собственно, это и есть главный камертон спектакля, задающий настроение душевного здоровья.
Глухой забор мастерски обыгран. За ним шумит и гуляет Замоскворечье, оттуда доносятся звуки гульбы и любви, звучат народные песни и романсы русских композиторов, а также духовный стих “Кукушечка” (музыкальное оформление Григория Гоберника). Одним словом, всюду – жизнь, привольна и широка.
В ровном и увлекательном театральном ансамбле достойно существуют несколько поколений артистов. Подгородинский здесь вновь играет резонера – правдолюба Платона, сражающегося уже не с высшим светом, а с купеческой средой, ироническая романтика существования делает его ярким и убедительным. В тон ему играют другие артисты, как водится в Малом, сочно и объемно. Запоминаются вороватый садовник (Александр Клюквин), беспутный купец (Виктор Низовой), сметливая нянька-хлопотунья (Людмила Полякова), властная купчиха (изумительная Евгения Глушенко), бравый унтер-офицер (Василий Бочкарев).
Какой из этих спектаклей казанская публика приняла наиболее горячо? Все, пожалуй. Реагировали казанцы, как правило, на раскрученные имена, заваливали цветами любимцев, известных им по кинофильмам и телесериалам: Муравьеву, Полякову, Низового, Бочкарева. И не особо задумывались над тем, в каких спектаклях музейное спокойствие императорского московского театра ретроградно и замшело, а в каких – актуально и остро созвучно нашему времени. И здесь дело вовсе не в тех переменах, которые претерпевает Малый театр. Малый меняется не сильно. Меняется тот театральный, культурный и общественный контекст, в котором он существует.
Галина ЗАЙНУЛЛИНА.