Как мы уже сообщали, Татарский академический театр оперы и балета им. М.Джалиля открыл новый сезон премьерой оперы итальянского композитора Дж.Пуччини “Мадам Баттерфляй”.
Состав участников премьерных показов вновь порадовал ценителей искусства bel canto. Главные партии – Чио-Чио-сан и Пинкертона 25 и 27 сентября исполняли Сишенг И (Германия) и заслуженный артист России, народный артист Татарстана, лауреат премии “Золотая маска” и Государственной премии РТ им. Г.Тукая Ахмед Агади (Мариинский театр), 26 сентября – Сандра Янушайте (Литовский театр оперы и балета) и любимец казанской публики Георгий Ониани (Германия). В роли Шарплеса выступил солист московского театра “Новая Опера” Андрей Бреус.
Не будет преувеличением сказать, что самый большой интерес вызвало исполнение партии гейши Чио-Чио-сан молодой певицей китайского происхождения Сишенг И, выпускницы Шанхайской консерватории, прошедшей трехлетнюю стажировку в Штутгарте.
Напомним краткое содержание оперы: лейтенант американского флота Пинкертон увлекся молодой гейшей Чио-Чио-сан, прозванной “Баттерфляй” (бабочка), и решил на короткий срок жениться на ней по япон-скому ритуалу. “Срывай цветы удовольствий!” – такова его жизненная философия. Чио-Чио-сан, горячо полюбив “временного мужа”, ради него приняла христианство и пошла на разрыв со своей семьей. Когда Пинкертон, вскоре после свадьбы, уехал, Чио-Чио-сан страстно ждала его возвращения. Брошенная мужем и покинутая родными, она жила со служанкой и маленьким сыном, испытывая нужду. Возвратился Пинкертон с американской женой. Потрясенная до глубины души Чио-Чио-сан согласилась отдать им мальчика, но не пережила крушение своих надежд. Нежно простившись с сыном, Чио-Чио-сан убила себя кинжалом.
Сюжет, как видим, мелодраматический, дающий карт-бланш любому режиссеру на гарантированный успех. Однако Михаил Панджавидзе (Большой театр России) решил не спекулировать на мелодраме, окрашенной в японские тона. И помогла ему в этом та часть истории, которая осталась за рамками либретто. Дело в том, что у образа Чио-Чио-сан было несколько прототипов. Некоторые из них действительно кончали жизнь самоубийством, другие вновь выходили замуж. Ребенок одной из них, Том Гловер, получив образование в университетах Японии и Америки, стал летчиком. Он вернулся в Нагасаки в августе 1945 года после капитуляции Японии и атомной бомбардировки родного города. Там он покончил с собой…
Таким образом, реальные события, легшие в основу оперы Пуччини, были не менее трагичными. Они-то и дали режиссеру основание посмотреть на “Мадам Баттерфляй” как на глобальную историю конфликта цивилизаций – Востока и Запада, зрителей же, соответственно, склонить к оценке происходящего на сцене не глазами чувствительных домохозяек, а глазами сына Чио-Чио-сан.
От жесткости режиссерской концепции проистекает образное решение спектакля – без писаных декораций, пагод и розовых кимоно. Основой сценографического решения Игоря Гриневича (Новосибирск) стали щиты, имитирующие седзи и фусума – внутренние раздвижные стены японского дома. Они же стали идеальным экраном для кинопроекции бомбардировки Нагасаки: искаженные ужасом лица японцев, “гриб” атомного взрыва… От созерцания этих черно-белых кадров сын Чио-Чио-сан (Нурбэк Батуллин) переживает кошмар раздвоения души и в отчаянии падает посреди сцены. Дальнейшее – его воспоминания…
Первый акт открывается энергичным вступлением. Ария Пинкертона “Скиталец янки” (“Dovunque al mondo lo yankee vagabondo”) в исполнении Ахмета Агади отмечено мужественными, волевыми чертами. Лирическая мелодия ариозо “Каприз иль страсть” (“Amore o grillo”) звучит пылко и увлеченно. Дуэт Шарплеса и Пинкертона передает контрастные чувства участников сцены: опасения консула и признания влюбленного лейтенанта, после чего они преисполняются единодушного чувства превосходства над Востоком под звуки американского гимна (одновременно с этим на декорации проецируется звездно-полосатый флаг). Толпа родственников и знакомых Баттерфляй, приглашенных на брачную церемонию, не разрастается в жанровую сцену со смакованием японской экзотики. На первый план выходят отношения влюбленных; томной негой дышит дуэт Пинкертона и Чио-Чио-сан. Кажется, что противоречие между двумя типами ментальности благополучно разрешено. Артисты добиваются точности выражения чувств не только голосом, но и интонацией, мимикой, жестами.
В оформлении по-прежнему господствует принцип геометрии – вкрапления быта локальны. В серебристо-серую гамму врывается буйство красок: щиты-седзи окрашиваются в золотистые, алые, изумрудно-зеленые тона. Огромные плоскости находятся в непрерывном движении, трансформируя пространство и работая не столько на имитацию японского жилища, сколько на сложность и многомерность Востока, который противостоит прагматичному Пинкертону. Визуальный ряд очень эффектный, но это не воспринимается как самоцель, ибо сценическая драматургия тесно увязана с драматургией музыкальной.
Второй акт в целом статичнее первого. Он насыщен ожиданием, тревогой и беспокойством. Взволнованная скорбная музыка сопровождает диалог Баттерфляй и служанки Сузуки (Зоя Церерина). Страстной мечтой о счастье исполнена ария Баттерфляй “В ясный день желанный” (“Un bel di, vedremo”). Печальное обращение к сыну “Что ж, придется мне взять тебя на ручки” сменяется задушевным ариозо “Пусть цветы своими лепестками” (“Scuoti la fronda”). Без слез, “с холодным носом” слушать все это невозможно… Исполнительница главной партии Сишенг И справлялась с нарастающим напряжением, держала внимание публики глубиной и значительностью создаваемого образа. Успехом она обязана не столько выигрышной восточной внешности, сколько профессиональной и человеческой зрелости – умению ясно и сильно доносить богатство нюансов, психологических подтекстов.
Оркестр под руководством Гинтараса Ринкявичуса на протяжении всего спектакля звучал рельефно-выразительно, как равноправное действующее лицо. Дирижеру близка оперная манера Пуччини: чередование певучих кантиленных арий и выразительных речитативов, объединяемых в широкие сцены.
Финалу предшествовала пластическая интермедия. Том Гловер вспоминает детство и себя самого маленьким мальчиком (Элиза Багаутдинова). Безмятежные игры на лоне природы, пускание бумажного кораблика по реке обрывает страшная картина, открывшаяся взору Пинкертона. Том и Чио-Чио-сан в белых одеждах, раскинув руки, словно распятые, стоят на фоне синтоистской святыни – П-образных ворот. Стоят как символ чаемого и недостижимого синтеза христианства и аутентичных верований Востока.
Новая постановка “Мадам Баттерфляй” отличается от предшествующей постановочной традиции, хотя и содержит ее хорошее знание. В большей степени в ней учитывается современный театральный контекст, все компоненты которого складываются в то, что называется неповторимым режиссерским почерком. Его особенности – в гражданском пафосе, брехтовской аналитичности, соединенной с углубленно-лирическим тоном сценического высказывания.