Два этих разных человека удачно уживаются в личности и творчестве нижнекамского художника Юрия Галузина

Быть художником – для одних работа, для других состояние. Для Юрия Галузина это диагноз. Прекрасной хронической “болезнью” быть художником он “страдает” всю жизнь. Выздоровление ему не грозит, покуда за толстыми стеклами очков не перестанет прятаться многократно увеличенный оптикой удивленный детский взгляд.

Общаясь с художником, не перестаешь раздваиваться от странного впечатления: посмотрит на тебя – ребенок, заговорит – мудрец.

В Нижнекамске его работ столько, что и не перечесть. Большинство нельзя принести в дом: выполненные им росписи интерьеров и фасадов совсем не “домашнего” масштаба. Художник-декоратор по специальности, он за тридцать пять лет успел сделать многое.

Еще в студенчестве Юрий научился работать едва ли не со всеми известными материалами и всеми известными способами: от лепки до ткачества и вязания. Научился изобретать новые материалы, а точнее, приспосабливать в качестве материалов для художественного творчества самые неожиданные вещи – токарную стружку, проволоку, куски металла. В то же время осваивал классическую технологию монументального искусства. Так сложился его “арсенал”.

Именно благодаря этой универсальности знаний и навыков он попробовал себя и в преподавании (после окончания художественного училища в его родном Бишкеке, который в то время назывался Фрунзе, выпускника Галузина пригласили преподавать там же технологию искусства и композицию), и в торговой рекламе Киргизии – на телевидении, в газетах. Приходилось рисовать плакаты, открытки, даже оформлять упаковку. Такая “всеядность” была не чем иным, как азартом молодости.

При этом в нем ни на час не засыпал романтик с удивленными глазами. Даже в армии, хотя куда уж там как “романтично” выполнять команды на плацу! Да и служил он в такой тьмутаракани, куда долетит не всякая птица. Зато какой там выпадал снег!.. Про этот снег рядовой Галузин с восторгом писал своей Ларисе. И ежедневными письмами покорил ее окончательно. В 1974 году в Худфонде Нижнекамска появилась яркая пара: Юрий и Лариса Галузины. Переехать их уговорили друзья-однокурсники. Собственно, уговаривать жадных до новых впечатлений молодых художников не пришлось.

Здесь все было не похоже на то, что он привык видеть на родине, в Киргизии, а значит, все давало стимул к творчеству. Так, кроме монументальных работ, для души появлялись акварели – чистые, прозрачные, лирические. Через них он, можно сказать, почти мучительно шел к живописи, пока не достиг и в ней той же прозрачной лирической чистоты.

Сегодня Юрий Галузин работает только маслом. Когда он придирчиво отбирал работы для экспозиции своей тридцать седьмой по счету выставки, недавно открывшейся в Нижнекамске, то не думал, что составляет антологию картин, по которым наглядно можно проследить путь становления живописца, непростой поиск себя в искусстве. А ведь именно так и получилось. Что касается поиска, то Юрий Николаевич признается: “держать школу” куда проще, чем искать свое.

Его сегодняшний почерк сложился не без влияния декоративного искусства и храмовой живописи. Это помогло определить общую пластику мышления. Нюансы внесло и увлечение идеологией сидхов и практикой трансцедентальной медитации. Но имея полное право называться сложившимся художником, Юрий Галузин считает, что он успел только приблизиться к тому, что называется творчеством – к умению обращаться с перспективой в пространстве, с движением внутри этого постранства, к гармонии композиции и техники, к музыкальности в передаче цвета, к пониманию психологии восприятия. Об этом в художнике Галузине рассуждает мудрец. А то, что переносит на холсты живописец Галузин – воду реки, выловленного на удочку карася, небо, облака, – это воспринимает тот самый ребенок с удивленным взглядом, который в нем тоже живет.

Живет в нем и еще кто-то третий, помогающий делать собственную живопись вещей. Так было с картиной, в которой он, отчаянно и почти безнадежно мечтая о ребенке, намечтал свою Оленьку. Художник изобразил счастливого себя и Ларису обнявшимися на фоне буйно цветущего куста жасмина, а между ними – детский силуэт. И случилось чудо. Дочь художников тоже стала художницей.

Сегодня он жадно и радостно старается удержать на полотнах ощущение пойманного мгновения, зная: лениться или медлить он не имеет права. Слишком уж капризная это штука – счастье.