Неожиданные радости самые приятные. Признаюсь честно, особых открытий от очередной премьеры качаловцев «Дядюшскин сон» я не ждал. Так и представлял: вот сейчас откроется занавес, а на сцену опять выкатится пританцовывающая массовка…

Постановки Александра Славутского, пришедшего главрежем в театр, где давно уже играли перед полупустым залом, подкупили поначалу яркой зрелищностью. Зритель готов был простить им и явную вторичность, и заимствование приемов с чужого режиссерского плеча, вплоть до снятия кальки (как это было с перенесением бродвейского «Скрипача на крыше» на язык родимых осин). Зритель вернулся в театр, что было тогда самым главным. Но постепенно эти брызжущие холодным бенгальским огнем шоу, сделанные как по трафарету, наскучили. Нашего зрителя, привыкшего отзываться душой на происходящее на сцене, все меньше привлекали трафаретные дивертисменты, использование актеров в качестве ходячих манекенов, пусть даже для замечательных сценических костюмов. Наскучило и однообразие музыкального оформления: если не Нино Рота, то уж, конечно, Астор Пьяццола. Лишь сценография, к чести Александра Патракова, была каждый раз изобретательна, на чем еще держался какое-то время интерес. Но после «Вишневого сада» и этот интерес стал угасать.

Если бы я не знал «Вишневого сада» наизусть, то ни за что бы не понял — о чем же эта пьеса? О чем авторское завещание Антона Павловича, названное им с прощальной усмешкой комедией? В спектакле царила мельтешащая бравурная скука, несмотря на судорожные усилия актеров зрителя рассмешить, невзирая на кроссовки старика Фирса, на стреляния почему-то из ружья, на елозящий туда-сюда по сцене оркестрик. И все это опять с обязательными плясками на подиуме.

Ну что же… Стремление поразить внешними эффектами вместо обнаженного смысла и трепета на сцене происходят либо от творческой лености, недостатка воображения и таланта, либо от недоверия к зрителю, к его интеллектуальным способностям и эстетическим запросам. Скорее всего, в случае со всеми этими маски-шоу с дивертисментами возобладало второе. Александр Славутский все же крепкий профессионал. Но, видимо, он упустил момент, когда время внутри нас исподволь стало меняться. И зритель начал скучать.

Вот и заядлые театралы, пришедшие на премьеру «Дядюшкина сна», похоже, ждали: откроется занавес, и…

Пошел занавес. Дивертисмента не было. Вместо этого на сцене появилась Светлана Романова в роли Марьи Александровны Москалевой.

Еще до того, как ей появиться на сцене, я знал, что роль Москалевой написана будто cпециально для этой актрисы. Романова с таящейся где-то в глубине ее актерской природы острой характерностью и не в такой яркой буффонаде не прочь неожиданно «плюсануть». И делает это с явным удовольствием. А тут уж сам Достоевский велел. И приходилось только удивляться, почему Славутский медлит перенести «Дядюшкин сон» на качаловские подмостки? Ведь он с оглушительным успехом прошел и в питерском БДТ, и у вахтанговцев в Москве, где блеснули Владимир Этуш и Мария Аронова, да и провинция тут же подхватила.

А Славутский все медлил… Но, похоже, не случайно. И вот без дивертисментов и искусственных судорог зритель полностью захвачен происходящим на сцене. Что это было? Это был Театр. Настоящий психологический театр, театр сопереживания, от которого нас так долго старались отучить куцыми зрелищами. Зал слушал, затаив дыхание, зал взрывался аплодисментами, зал хохотал, зал горестно вздыхал и украдкой промокал глаза платком… И все это делала с ним нехитрая история престарелого князя, которого предприимчивая провинциальная дама старается женить на своей дочке.

Собственно говоря, это анекдот, сочиненный Достоевским по окончании его семипалатинской ссылки. Уморительная карикатура на молодящегося старика плюс чувствительная мелодрамка с нищим «униженным и оскорбленным» молодым героем — вещица отнюдь не из первого ряда произведений классика. Но комическую повесть тут же адаптировали для сцены. К сегодняшнему дню инсценировок этих насчитывается более двадцати. Александр Славутский выбрал ту, что идет на сцене Вахтанговского театра. Но комедией не назвал, а оснастил своим подзаголовком: обыкновенная история в двух действиях.

Возможно, здесь был расчет на то, что зритель непременно вспомнит знаменитый спектакль «Современника». Возможно, Славутский так решил продемонстрировать свою гражданскую позицию, подсказывая, что спектакль надо понимать как социальную драму. Но я, пожалуй, назвал бы этот спектакль комедией в двух трагедиях. Если бы… Если бы насчитал их там две. Впрочем обо всем по порядку.

Чрезвычайно смешным спектакль получился в первую очередь благодаря Светлане Романовой. Она в роли провинциальной премьерши, отстаивающей свое место в жестких схватках и интригах, подлинно царит на сцене. Это, что называется, роль для бенефиса. Каждый поворот головы, каждое мимическое движение, каждый взгляд — то заискивающий, то презрительный — отработаны ею до тонкостей. И срабатывают точно. Не знаю, видно ли это ювелирное актерское мастерство с галерки или с задних рядов партера. Так что, собравшись на «Дядюшкин сон», обязательно запаситесь биноклем.

Трагическая же нота спектакля — блистательный Геннадий Прытков. Я всегда знал, что актер он незаурядный. Но этот его Князь!.. Если Романова играет, причем превосходно, то Прытков ничего как бы и не играет. Он живет в роли.

Поначалу я отказывался верить, что это тот самый Геннадий Прытков, что объявлен в программке. И дело вовсе не в парике и гриме. Просто на сцене был Князь из Петербурга собственной персоной, заехавший случайно в глухомань, которая тут же вцепилась в него мертвой хваткой. И вовсе не такой Князь, каким написал его классик. Достоевский изобразил откровенный шарж. Прытков сыграл трагедию. Никаких карикатурных издевательств над молодящимся стариком. А трагедия осознания безвозвратно ушедшей молодости, утекающих меж пальцев последних песчинок жизни, трагедия невозможности ее удержать, даже уцепившись за ручку молодой красавицы.

Князь Прыткова вовсе не маразматик. Вовсе он не глуп. Он и смешон-то, скорее, на зрителя (не на того, что в зале, а на того, что есть вот этот провинциальный бомонд, ворующий сахар в гостях) , он хорошо понимает, что его хотят облапошить, что над ним издеваются, но… Но он делает вид, что этого не понимает. Он грустно наслаждается последними часами радости, подаренными ему жизнью. Вы видели когда-нибудь на сцене настоящие, не глицериновые слезы? Посмотрите на Геннадия Прыткова в «Дядюшкином сне». Магией своего актерского таланта он накренил спектакль. И вместо социальной драмы, задуманной, может быть, режиссером, на сцене — пронзительная человеческая трагедия.

Повторюсь, поначалу был у меня соблазн для пущего эффекта назвать спектакль комедией в двух трагедиях и даже вынести это в подзаголовок данных заметок. Но где взять вторую?

Молодой, «униженный и оскорбленный» возлюбленный Зинаиды, которую решили выдать за престарелого Князя, умирает где-то там за сценой, ни разу не появившись перед зрителем. Так что и повода для зрительских слез нет. Да и кто сейчас прослезится над бедными и больными, намозоль они даже глаза? Марина Кобчикова в роли матери-старухи, выбежав с проклятиями «змее Зинаиде» на сцену, произносит их скороговоркой и исчезает так же быстро, как и из памяти зрителя. Сама Зинаида? Но Эльза Фардеева, вероятно, еще не решила, какой должна быть ее героиня. И хотя душещипательный романс на слова Окуджавы она исполняет недурно, на трагическую героиню не тянет.

Кто еще? Отвергнутый во имя Князя претендент на руку Зинаиды Мозгляков? Ну какая тут трагедия… Марат Голубеев, начавший эту роль несколько неуверенно, ко второму действию разыгрался, и Мозгляков его получился вполне живым и убедительным. И он, конечно же, утешится чиновной карьерой. Произойдет это, правда, уже за рамками спектакля в эпилоге повести Достоевского, где и Зинаида будет выдана за генерал-губернатора, и «танцевать на балах будет только с генералами». Но это уже другая история. И действительно самая обыкновенная.