Поэзии нет. Была – в Золотом веке, в Серебряном. И в 60-е годы была. А сейчас нет – была, да сплыла. Есть экономика и благотворительность, экстрасенсы и олигархи, “Дом-2”, Ксения Собчак, оптимизация и серая зарплата, детективы и мыльные оперы, кариес и памперсы, кто побежит за “Клинским”, – ведь мы этого достойны. А поэзии нет. Но есть поэты. И кое-кому из них еще дают премии. Неужели за стихи?.. Премии помогают поэтам жить и сигнализируют некогда самому читающему народу, что поэты есть.
По приглашению гипермаркета “Книжный двор” Казань посетил Тимур Кибиров – российский поэт, начавший публиковаться в позднесоветскую эпоху как концептуалист и пересмешник. Демонстративный вызов советским языковым и литературным нормам, ироничный тон стали его визитной карточкой. 13 изданных книг, внимание критиков и литературоведов, солидный список премий, в мае этого года увенчавшийся национальной премией “Поэт” (в денежном выражении – 50 тысяч долларов), – все это принесли Кибирову два последних десятилетия.
Он следует постмодернистской эстетике – во внешних проявлениях. Каждое новое стихотворение стремится отлить в форму-прототип по шаблону либо готового стиля, либо готового произведения. Принято высоко ценить Кибирова-раннего, но о стихах последних лет говорить несколько скептически. Лично мне тоже больше нравятся ранние:
“Далеко ль до беды?”
– “Недалече!
Так вот прямо,
милок, и ступай.
Ну бывай!
До свиданья, до встречи!
А потом уж ни в жизнь
не бывай!”
И рассыпался вьюгою в очи,
и пропал хитрован-мужичок.
Время к ночи. Дорога короче.
Волчьим взглядом
блеснул огонек…
Тимуру Кибирову явился апокалиптический ангел: “И клялся он, что времени не будет!” Почти по Державину: “Все чертовым жерлом пожрется”. Державин, уходя, хлопнул дверью. Этот звук оказался наиболее наследуемым в русской философской лирике начиная с Боратынского…
Автор эпохального эпического полотна “Жизнь К.У. Черненко”, Кибиров с его необъяснимой, алогичной любовью к какому ни есть отечеству (“Кому куда, а мне – в Россию”) был последним певцом ЦК: “То березка, то рябинка… То река, а то ЦК”… Скоморошество тут и там прерывается детскими всхлипами. Из послания Рубинштейну: “Лев Семеныч, будь мужчиной – не отлынивай от слез”. Слезы все прощальные. Ведь именно Кибиров, борясь с практикой соцреалистического воспитания, высмеивая и передразнивая, последним из поэтов захлопнул массивную дверь советской эпохи…
Произведения Кибирова густо населены литперсонажами, цитатами, центонами, реминисценциями – что бы он безо всего этого делал? “Юноша бледный, в печать выходящий,/Дать я хочу тебе два-три совета…” Не надо советов! У нас вопрос. В одном из стихотворений написано: “Как долго, как мучительно, как страстно искали выразительные средства…”. А есть еще окуджавское утверждение, что “каждый пишет, как он дышит”. Тимур Кибиров дышит произведениями предшественников или просто в мучительном и страстном поиске нашел беспроигрышный путь к читателю? Ведь кто-то очень точно заметил: “Читать по-настоящему можно только вспоминая”. То есть знакомые строчки и образы притягивают глаз и внимание. Поэт скромен:
– Не будем говорить о сомнительных достоинствах моих текстов… Если говорить о поэзии, понятно, что каждый состоявшийся поэт – это сочетание рукомесла литературного с тем, что сказал Окуджава. Весь вопрос в том, чтобы найти адекватные средства: насколько они окажутся адекватными, настолько окажется состоятельным стих. Как всякий литератор, я не смогу ответить на ваш вопрос. Так получилось. В какой-то момент мне показалось, что именно эти формы: игры, использование цитат и квазицитат, стилизаций – наиболее подходят для целей, которые я преследую. Они неизменны со времен Гомера – описать мир. Всякий, кто пишет, ставит эту задачу…
Кибиров не склонен называть себя поэтом. Говорит: стесняюсь. Буквально по Шварцу: сказать “я писатель” так же стыдно, как сказать “я красавец”.
– Но мир считает и называет вас поэтом.
– Господь с вами, какой мир?
– Хотя бы тот, что во главе с РАО ЕЭС, финансирующим премию “Поэт”. Название ее говорит само за себя.
– Чубайс дал денег, а литераторы распределяют. Это лестно, я горжусь. Члены жюри чрезвычайно квалифицированные литераторы, но преувеличивать значимость премии… Если бы речь шла о реальной славе! Будем реалистами. Мне нет оснований гневить Бога, потому что я известен чуть больше, чем того заслуживаю. Но моя известность – это пятьсот человек в Москве, триста в Питере, сто в Казани или Саратове… Настоящая поэтическая известность закончилась в 60-е годы.
– В наше время поэт таковой снискать не может?
– Может, завтра появится такой, кто нас так поразит, что станет кумиром миллионов. А сейчас даже моя поэзия, которая принципиально и сознательно демократична, не может быть предметом массового интереса. Печально, но это так. Пока еще у нас не как в Финляндии, когда на выступление пяти самых известных поэтов в Хельсинки собирается пятнадцать зрителей – сам присутствовал. В Москве человек полтораста-двести еще собирается…
– По-вашему, мы идем к финскому варианту?
– Боюсь, такое реально.
– Виноват поэт или толпа, которая разлюбила поэзию?
– Поэты склонны во всем винить одичавшую публику. Публика действительно одичала. Но, с другой стороны, это означает, что современная поэзия не отвечает каким-то ее потребностям.
– Потребности тоже можно критиковать. Если люди смотрят “Дом-2”, это не значит, что была потребность его смотреть. Просто телевидение отлично справляется с заказом опустить потребности. Да и сама жизнь. В условиях борьбы за место под солнцем человек думает о надежном куске хлеба, а не о последних достижениях изящной словесности.
– Я говорю не о потребностях телезрителей, а о среднеинтеллигентной публике: учителя, врачи, инженеры, которые в 60-х годах читали стихи, передавали из рук в руки. Сейчас не читают… Но я не считаю, что есть фатальная предопределенность вырождения, от нас зависит, что мы предпримем. У нормального человека существует потребность в поэзии. Хоть не столь явная, как потребность в еде. Уверен: наша жизнь зависит не от политиков, а от состояния культуры. Только от этого.
