Нынешним летом в городе Грозном прошел I Международный кинофестиваль “Ноев Ковчег”. Учредителем его, как и казанского “Золотого Минбара”, стала телерадиокомпания “Исламский мир”.
Это означает, что команда, отбирающая фильмы для того и другого фестиваля, состоит из одних и тех же людей. В связи с чем возникает закономерный вопрос: под силу ли данной команде в течение года найти достаточное количество хороших фильмов для двух фестивалей сразу? Ведь от недостатка первоклассного кино страдают и более известные кинофестивали. Не существует ли в ситуации острой конкуренции за шедевры опасность того, что “новичкам” – “Ковчегу” и “Минбару” – будет доставаться то, что не взяли другие кинофестивали? И, может быть, самый волнующий вопрос: является ли “Ноев Ковчег” соперником Казанского кинофестиваля?
Думаю, с ответами на эти вопросы придется подождать, поскольку фестиваль в Грозном существует недолго и концепция его еще не успела откристаллизоваться. Однако уже сейчас ясно, что это будет мероприятие с сильной “нравственной мышцей”, что на нем будут демонстрироваться фильмы, исключающие растление и романтизацию насилия. Следовательно, мусульманское кино может войти составной частью в его программу. Однако на “Ноев Ковчег” не закрыт вход и фильмам, тематика которых основывается на других вероисповеданиях, недаром его символом стали страницы трех священных писаний: Торы, Библии и Корана. Так что “Ковчег” можно считать скорее фестивалем-побратимом “Минбара”. Кинофорумы обречены учиться на ошибках друг друга, а достижениями – подчеркивать неповторимое своеобразие каждого. Поэтому целесообразно приступить к их сравнению немедля.
Урок первый, преподанный “Ноевым Ковчегом”, – отсутствие своего кинопроизводства сказывается на имидже Татарстана. В Грозном не было представлено ни одного татарстанского фильма, и как следствие, нашу республику в своих материалах не упоминали журналисты и киноведы, о ее существовании не вспомнили и чеченские зрители. Правда, среди участников “Ковчега” казанцы были – Татьяна Литовец с короткометражкой “Пушечка” и Эдуард Тур, студент ВГИКа, снявший также короткометражку “Когда прилетят аисты”. Оба они представляли Россию.
Урок второй. Не следует свысока, как к визуальному мусору, относиться к клипмейкерам, обслуживающим шоу-бизнес. Такой вывод меня заставила сделать игровая полнометражная лента “Шима” (Узбекистан). Режиссером и оператором ее является Баходыр Юлдашев, на четверть татарин, которого я заочно знала как одного из лучших клипмейкеров Средней Азии.
Неудивительно, что создатель “Шимы” стал победителем в номинации “Лучшая операторская работа”, так как сумел придать событиям, разыгрывающимся в каменистой пустоши, похожей на лунный ландшафт, яркость, динамичность, зрелищность. Неужели “Узбекфильм”? – только и можно было выдохнуть по окончании просмотра. Ведь сюжет “Шимы” основан на японской истории, точнее – на отказе японцев считать Вторую мировую войну проигранной. Японцев в фильме играли узбекские и корейские актеры, но догадаться об этом было невозможно, настолько достоверно киноповествование передавало японскую ментальность.
Опыт клипмейкерства имел и создатель “оскароносной” короткометражки “На западном берегу” Ари Сандель (США). О животрепещущем, наболевшем в ней рассказано с искрометным юмором: в фильме много поют и пляшут, а кадры сменяются в стремительном темпе рекламного клипа. Сюжет фильма отсылает к знаменитому мюзиклу “Вестсайдская история”, который, в свою очередь, сочинен по мотивам шекспировской трагедии “Ромео и Джульетта”. Ари Сандель тоже сосредоточился на конфликте двух кланов – еврейского и арабского. Израильский солдат Давид влюбляется в продавщицу-арабку Фатиму. Семьи молодых людей владеют конкурирующими фастфудами, где продают традиционные на Ближнем Востоке блюда – фалафель и хумус. Евреи стряпают фалафель (мясные фрикадельки), арабы – хумус (овощную пасту). В течение напряженного трудового дня каждый из кланов не упускает случая побраниться и сделать гадость соседям. Закономерным итогом вражды становится возведение стены. Абсурдность ситуации в полной мере осознается, когда узнаешь, что фалафель едят с хумусом – мясные шарики обмакиваются в пасту.
Итак, почему именно опыт клипмейкерства способен вывести кино из провинциализма? Потому что клиповая культура является своеобразным полигоном нового визуального языка, учит работать на перекрестке различных культур; одновременно она является территорией коммерческой обкатки открытий киноавангарда.
Однако в Татарстане, в отличие от Узбекистана, нет ни кино-авангарда, ни видеоарта, “родовые черты” которого – социальная и политическая заостренность, ирония, антигламур, критика стандартов массовой культуры.
Урок третий. На кинофестивале в Грозном были разрушены мои представления о том, каким должно быть современное документальное кино. Еще совсем недавно в качестве образца для подражания я называла неигровой фильм – призера III “Золотого Минбара” “Цвет маслин” (Мексика). В нем рассказывается о палестинской семье, живущей вблизи печально известной Западной стены. Чтобы запечат-леть на пленку повседневную борьбу за существование, съемочная группа жила среди палестинцев несколько месяцев за электрической проволокой под наблюдением вооруженных до зубов солдат.
Однако в Грозном я увидела документальную ленту “Мать Сари” (США, спецприз Гильдии режиссеров России), в которой вживание камеры в окружающую среду было доведено до совершенства, из приема был выжат максимум эффекта. Ее создатель Джеймс Лонгли (кстати, выпускник ВГИКа) поселился в 500 километрах от Багдада. Он достаточно долго находился среди жителей иракской деревушки, чтобы те забыли о его существовании. Конечно, время от времени люди замечали кинорежиссера и смотрели в камеру, но при монтаже эти куски вырезались. Главными героями фильма стали мать и сын, зараженный СПИДом при переливании крови. Обреченный ребенок страдал, мать предпринимала все возможное и невозможное, чтобы достать требуемые лекарства, но чиновники были не в состоянии ей помочь из-за трудностей, порожденных войной. Шулай булды шул, говоря по-татарски, так уж случилось. Оттого что кадры не несли с собой внятно сформулированного месседжа: кто виновник войны? будут ли разжигатели бесчеловечной бойни наказаны? – восприятие фильма “Мать Сари” становилось идиотически расслабленным и благодушным.
Но и публицистический накал в кинодокументалистике, как выяснилось, не выход из положения. Лента Залины Лакаевой “Материнское сердце” о чеченской женщине Зарган Эйпиевой, которая во время нападения боевиков закрыла своим телом русского солдата, даже специальным поощрительным призом не была отмечена, несмотря на бьющую наповал гражданственность. А все потому, что снять шедевр в документальном кино сегодня невероятно сложно. Понятие “правда” воспринимается иначе, чем 20 лет назад, когда документальные ленты “Легко ли быть молодым?” и “Россия, которую мы потеряли” собирали огромную аудиторию. Есть мнение, что сегодня камера кинодокументалиста должна стать инструментом исследования предельного опыта, стремясь к жанру “документальной мистерии”.
Отвечала ли этим требованиям документальная картина “Собиратели теней”, победившая в номинации “Лучший документальный фильм”? Фильм Марии Кравченко, студентки ВГИКа и уроженки Грозного, вызвал неоднозначную реакцию. Одни сочли ее скорбь по разрушенному городу детства искренней, другие – политически спекулятивной.
Урок четвертый. У фестивальной программы должна быть жесткая логика просмотра, вытекающая из концепции. Так, например, игровой полнометражный фильм Игоря Каленова “Александр. Невская битва” (Россия, приз за лучшую мужскую роль) содержал антизападный идеологический посыл. Магистр Андреас фон Вельг, выдающий себя за “странствующего рыцаря”, является в Новгородское княжество и требует от молодого князя перехода в католичество. Когда тот отвечает отказом, начинает вербовать сторонников среди купечества с целью уничтожить Александра (пока еще не Невского), симпатизирующего монголо-татарам. Посол хана Батыя в “Александре”, напротив, человек “приятный во всех отношениях”, он не заставляет русичей изменять своей вере. Правда, Каленов для передачи самобытного исторического материала не нашел соответствующего киноязыка. Голливудская гламурная зрелищность в нем отслаивалась от антизападного содержания, и целостности впечатления не возникало. Что не умаляет просветительского значения фильма: в нем популяризируются неизвестные страницы отечественной истории. Мы хорошо знаем Ледовое побоище по хрестоматийной кинокартине Довженко “Александр Невский”, а о самой Невской битве со шведскими рыцарями практически ничего.
На фоне этой патриотической ленты некоторые европейские киноработы выглядели вызывающими опасение дарами, принесенными данайцами. К примеру, документальный фильм “Такой, какой я есть” о больном аутизмом мальчике. В буклете говорится: “Патрик сопровождает нас в путешествии по своему миру и позволяет прикоснуться к своим ощущениям”. Вот герой в течение долгих десяти минут то ли бессмысленно, то ли, наоборот, глубокомысленно, созерцает раскачивающиеся качели, затем так же долго возится на диване с младшим братом, тот теребит губы Патрика, извлекая булькающие звуки. Времяпрепровождение детей, по замыслу режиссера, исполнено большого смысла. Закадровый голос от лица аутичного Патрика внушает здравым людям: “Взгляды и прикосновения значат больше, чем слова”. Что ж, на Западе давно не в диковинку футболки с надписью “Don’t tell me your lifestory, show me you tits” (“Не грузи меня биографией – лучше покажи сиськи”). Европейцев убедили в том, что любая речь чревата тоталитарностью и насилием, и потому высшая добродетель – не навязывать миру смысла. Неужели настала и наша очередь в угоду “цивилизованному миру” выработать пренебрежительное отношение к слову и рациональности?
Урок пятый. Жюри должно быть авторитетным (для чего вовсе не обязательно сажать в него немощных аксакалов), его решения должны быть предсказуемыми и не вызывать кулуарных кривотолков, какие были вызваны присуждением Гран-при кинокартине “Желтый дом” (Алжир) режиссера Амора Хаккара (он же получил награду в номинации “Лучший сценарий игрового кино”). Вне сомнения, это неплохая картина: примитивистская, брызжущая добротой, однако начисто лишенная конфликта и отрицательных персонажей. Чиновники в этом фильме проникались бедами простых людей, поили их чаем в своих роскошных кабинетах и решали их насущные коммунальные проблемы. Победа породила среди журналистов самые невероятные слухи. Поговаривали, что “Желтый дом” смотрели на самом верху Чеченской Республики, там он произвел впечатление, поэтому ее осыпали “ковчегами”. Другие искали “алжирский след” победы в национальном составе дирекции кинофестиваля.
Для сравнения, аналогичная ситуация в этом году была на Московском кинофестивале – Гран-при достался персидской картине “Проще простого”. Вот характеризующая этот фильм цитата из буклета: “Один день из жизни обычной иранской женщины, любящей жены и матери, хорошей хозяйки дома и идеальной соседки. Фильм демонстрирует внутренние терзания героини”. Причину странного решения журналисты усматривают в том, что золотую цепь председателя жюри надели на актрису Лив Ульман, музу Бергмана. Слова г-жи Ульман про то, что она отдаст “Золотого Георгия” фильму, который тронет ее душу и вызовет улыбку, “прозвучали в контексте европейского менталитета и сразу вызвали обоснованную тревогу”. В итоге у Московского фестиваля, который в свои лучшие времена открывал миру новые имена, начинает формироваться репутация кинофорума, где главный приз вручают кому попало.
Пока в небольшой трехлетней истории “Золотого Минбара” сложилась традиция формировать сильное авторитетное жюри. Это тот капитал, который ни в коем случае нельзя девальвировать сиюминутными соображениями национального, местечкового престижа.
Урок шестой. Необходимо воспитывать зрителя. Чеченские и татарстанские зрители очень похожи в своем пристрастии к кинокартинам о себе, родимых. Зал Чеченского государственного драматического театра им. Х. Нурадилова, в котором проходил “Ноев Ковчег”, был битком забит трижды: на открытии, когда выступал президент ЧР Рамзан Кадыров, во время демонстрации фильма Кристэль Каллахан “Греко-римский Грозный” (Канада, о чеченских мальчишках, занимающихся борьбой) и на премьере первого чеченского фильма “Отчуждение”. Создатели последнего признались, что картина снималась три месяца, а монтировалась девять, и извинились за отсутствие титров. Так что около 70 процентов экранного времени фильм шел на чеченском языке, и из увиденного удалось понять, что речь идет о непростом становлении бизнеса в условиях дикого капитализма.
Между тем латиноамериканский “Млечный путь” (Бразилия, приз за лучшую режиссуру) и другие достойные ленты демонстрировались в полупустом зале. Это неудивительно, киногурманы не могут появиться сами собой, для их воспитания во время фестиваля необходимо задействовать несколько площадок и, помимо основного конкурса, организовывать интересные параллельные программы: ретроспективные показы, экспериментальные подборки. Вероятно, при этом неизбежно возникнет ситуация, когда зрителю захочется разорваться и быть одновременно в трех местах, но для крупного кинофестиваля с большой программой она штатная.
Казань и Грозный должны научиться жить фестивальной жизнью. И примером здесь может служить фестиваль в Карловых Варах – один из старейших и статусных в Европе. Фестиваль привлекает киноманов из многих стран мира не только дешевыми билетами, но и доступным жиль-ем. Отель Vodafone дает гостям фестиваля бесплатный приют на две ночи, а основная масса зрителей – те, кто приехал на все 10 дней, – сразу отправляется в палаточный лагерь на городском стадионе.
В этом вопросе у Казани, естественно, имеются огромные преимущества перед Грозным. Несмотря на то что столица Чеченской Республики за полтора года возродилась из руин, напряжение там не спало полностью. Журналистам, освещающим кинофестиваль “Ноев Ковчег”, тяжело было привыкать к тому, что невозможно прогуляться по улице, поболтать о том о сем с местными жителями, а при попытке отлучиться в ближайший киоск за газетой за спиной сразу появляется вооруженный спецназовец. Хотя понятно, что все это делалось исключительно ради нашей безопасности.
Хочется верить, что через несколько лет Грозный станет очень привлекательным для туристов городом. Уже сейчас там есть на что подивиться: на памятник бывшему президенту республики Ахмаду Кадырову, возвышающемуся на центральной площади (не так давно тут стоял Дом Советов, служивший в начале 90-х резиденцией Джохара Дудаева); на новую соборную мечеть – самую крупную на Северном Кавказе; она будет вмещать примерно 8 тысяч человек, а в ее названии опять же будет увековечено имя Ахмада Кадырова. Но главная достопримечательность Грозного – это, конечно же, люди: яркие, колоритные, пережившие за прошедшее десятилетие две бесчеловечные войны, разрушение жилищ, смерть близких, но, тем не менее, не озлобившиеся, не потерявшие человеческого облика, а вместе с ним и тяги к искусству, красоте и интереса к другим людям.
Галина ЗАЙНУЛЛИНА.
