Приступая к этим заметкам, я не сомневалась, какой спектакль назову лучшим – трагифарс “Дивана” (“Одержимый”), поставленный Фаридом Бикчантаевым на сцене ТГАТ им. Г.Камала по пьесе Туфана Миннуллина. Но… под занавес сезона на малой сцене Камаловского театра прошли дипломные спектакли студентов Бикчантаева, и заготовленные ярлыки полетели в тартарары.

Увиденное заставило переосмыслить фундаментальный вопрос: для чего я хожу в театр? До просмотра спектакля “Друзья встретились” (“Дуслар жыелган жирдэ”) у меня не было четкого ответа на этот вопрос; предполагала, что за интеллектуальной интригой, за эстетическим наслаждением, ради восхищения актерской индивидуальностью. Но неожиданно выпускница Казанского университета культуры и искусства Лилия Ахматова дала понять, что в театр приходят… за чудом. Ибо ничем иным, как чудом то волшебное состояние изъятия из потока времени, которое я испытала на просмотре дипломного спектакля “Друзья встретились”, назвать нельзя.

Казалось бы, чем тут можно было удивить? Пьесой Туфана Миннуллина сорокалетней давности о сорокалетних представителях творческой интеллигенции 1960-х годов, которую в середине семидесятых впервые поставил режиссер Марсель Салимжанов? Напомним ее сюжет. В мастерской художника Нурислама собираются друзья по поводу выполнения им очередного госзаказа. Теплая атмосфера единения царит до тех пор, пока хозяин мастерской не рассказывает странную притчу о двух горбунах. Первый, встретив в лесу чертей, кричащих в пятницу “Среда!”, стал тоже повторять: “Среда!”, за что был избавлен от горба. Другой, попав в ту же ситуацию, сказал правду: “Пятница!” – и заработал еще один горб. После загадочного тоста исчезает атмосфера веселья, друзья требуют от хозяина объяснений и, не дождавшись, обиженные, расходятся по домам. Действие переносится в квартиру каждой семейной пары, где они оценивают прожитую жизнь, исполненную компромиссов и малодушия.

Молодой постановщик Л. Ахматова (вот и верь после этого расхожему мнению, что режиссура не женская профессия!) не стала заставлять ровесников-актеров всерьез корчить из себя сорокалетних. Она задала ироническую дистанцию и по отношению к великовозрастности, которую изображают, по сути, дети, и к атмосфере давно минувших “застойных” лет, и к хрестоматийному глянцу классики татарской драматургии, и самое интересное – по отношению к ученической прилежности, с которой обязана была выполнить дипломную работу. Ахматова зарядила действие каскадом мизансцен, бурным обыгрыванием реквизита, сделав свою режиссуру искрометной.

Каждый из юных актеров двигался по жестко выстроенной и в то же время феерической канве. Особенно ярко раскрылось в спектакле комедийное дарование Р. Шамсуарова и Л. Файзуллиной. Самой забавной была сцена ссоры, а затем примирения супругов в постели: когда Рафис (А. Гараев) и Сажида (Л. Файзуллина) укрылись с головой одеялом, а затем из-под него вынырнула физиономия девушки с выражением маниакальной озабоченности: “Надо окна заколотить на даче!”.

Ахматова словно стряхнула пыль с пьесы классика татарской драматургии и показала непреходящую, во всяком случае, в начале ХХI века актуальность этого произведения.

Такой же непредсказуемый переворот произошел со мной и в оценке увиденного в Большом драматическом театре им. В.И.Качалова. Предполагала, что отдам пальму первенства Александру Славутскому за “современную историю в двух действиях” “Глумов” по известной пьесе А.Островского “На всякого мудреца довольно простоты”. В этой постановке зрелищность мюзикла мирно и творчески сосуществует с выверенным в психологических деталях актерским исполнением; найдено интересное пластическое, интонационное и костюмное решение каждого образа; игровая структура действия выстроена безупречно, темпоритм не провисает. Безусловно, удачно музыкальное оформление – смесь французского шансона и вальса, навевающая ассоциации с “Милым другом” Мопассана; блестящая сценография А. Патракова – все эти узнаваемые, “фирменные” особенности режиссуры Славутского в “Глумове” образовали новый, неповторимый сплав.

Спектакль был задуман режиссером как “реквием по человеческой душе”, и потому печаль преобладает в нем над иронией. В доме Мамаевых стоит велотренажер, но это не производит взрывного комического эффекта, купеческий быт и приметы постиндустриальной эпохи соединены бесшовно, мягкими переливами изысканной пепельной, черно-серо-белой гаммы. Сравнение с колумбарием усиливают обильные хлопья, летящие с колосников на вальсирующие пары, и особняк в неоклассическом стиле, похожий на кладбищенскую стену с нишами для урн.

Но вот в № 4 “Нового мира” вышла статья “Новая драма: практика свободы”, в которой утверждалось, что читка пьесы – это не просто первая стадия работы над спектаклем, а самостоятельная форма существования текста. Имея все признаки театра (вербализация и визуализация), читка обладает рядом важных преимуществ. Участники читок не имеют возможности навязывать трактовку, они впервые видят пьесу, поэтому идеальная читка похожа на джазовую импровизацию.

Таким образом, был подведен теоретический фундамент под огромное впечатление, которое произвела на меня читка, организованная в апреле в Качаловском театре по инициативе преподавателей-филологов Казанского университета. Увиденное, услышанное и, самое главное, драматически пережитое во время знакомства с пьесами “Под зонтиком” М.Курочкина, “Голубой вагон” В.Дурненкова, “Сценарий” А.Железцова (из пьесы “Диалоги о животных”), “Вкус жизни” В.Ливанова “поцарапало” меня намного ощутимее, чем реквием по краху честолюбивых планов Глумова.

Во-первых, в амальгаме закулисья по-особому выглядели лица актеров Ильи Славутского, Марата Голубева, Елены Ряшиной, Надежды Ешкилевой – по-детски чистые, без грима. С акварельными ликами контрастировали тексты, которые они читали. Ведь “новую драму” порой называют “срамотургией” за обостренный интерес к деталям повседневной жизни маргиналов. Например, сюжет “Вкуса жизни” сводится к спору двух любителей выпить о том, следует ли водку закусывать шоколадом. В итоге они пришли к консенсусу: лучшей закуски и представить себе нельзя, так как чередование горького и сладкого являет собой модель человеческого существования с постоянной сменой светлых и темных полос. Но до этого, читая пьеску по ролям, актеры были вынуждены произносить нецензурные слова, и делали они это профессионально-экс-прессивно и в то же время брезгливо-отстраненно…

А потом разгорелся спор, ради которого, собственно, и устраиваются читки. Я была на стороне актеров, адептов традиционного репертуарного театра. “Младодраматургия” показалась мне остроумными эскизами, минималистскими импровизациями, которые невозможно ставить на большой сцене, привлекая массового зрителя. А драматургу Ливанову, который присутствовал на мероприятии, я прямо сказала, что нежелание искать нецензурным выражениям сочные, но все же пристойные аналоги есть выражение писательской беспомощности.

В свою очередь преподаватели и студенты университета поставили на вид театральным деятелям то, что они отвернулись от исследования современной жизни, говорили о том, что режиссерское самоутверждение за счет классики заводит театральный процесс в тупик и что недаром российский репертуарный театр называют “музейно-кладбищенским”. И хотя актриса Светлана Романова успела сказать в оправдание: “Мы одними из первых поставили Коляду!”, хлесткое определение навело меня на некоторые параллели…

Все же счастье, беда и источник самобытной привлекательности татарских театров – это их кропотливая работа с драматургами, творящими здесь и сейчас. Особенно ярко эту сильную сторону продемонстрировал Набережночелнинский татарский драматический театр, который в этом году побывал на гастролях в Казани.

Да, мелодраму “Смех сквозь слезы”, поставленную Ф.Ибрагимовым по пьесе Р. Батуллы, нельзя назвать совершенной. Она неровна, состоит из двух частей, отличных по жанру, стилю и теме. Первый акт – пьеса-диспут, тема ее – нереализованный талант в окружении бездарностей, с мятежным и противоречивым главным героем Каракашем (И.Аскаров). В конце первого акта героя калечат, его бросает любящая жена, предает друг. А вот потом начинается собственно мелодрама: все отступники наказаны, Каракаша спасает верная Кадрия (Л. Валиева), он получает признание Президента… Но режиссеру спектакля удалось склеить эти два куска воедино, и в целом получилось интересно, будоражаще. 

Зато молодой даровитый драматург Р.Сабыр на основе двух произведений – новеллы Ф. Амирхана и рассказа Г. Исхаки – написал замечательную самостоятельную пьесу “Хаят”. А режиссер Б.Бадриев поставил по ней не менее замечательное многоплановое сценическое полотно с целым рядом выразительных образов.

Надо сказать, что в целом нынешний театральный сезон был богат на удачные премьеры. В их числе необходимо назвать “Очень простую историю” М.Ладо и свежую, яркую, динамичную сказку Е.Шварца “Снежная королева”, поставленные Валентином Ярюхиным в театре “Мастеровые” (Набережные Челны); главное событие Альметьевского татарского драматического театра – спектакль “Врата рая” по пьесе-инсценировке одного из лучших произведений татарской прозы “В пятницу вечером” А.Гилязова, сделанной его сыном М. Гилязовым. В Бугульме режиссер В.Пряхин порадовал умным, тонким прочтением “Последнего героя” А.Мардань. Это история о том, как семья так и не нашедших себя в новой жизни советских интеллигентов пытается заработать деньги на продаже собственной квартиры, рассказанная лаконичными средствами психологического театра. А в эти дни у театралов на слуху фантасмагория в одном действии “Игроки” Н.Гоголя, поставленная В.Чигишевым в Казанском русском тюзе. Список можно было бы продолжить.

Следует отметить, что, несмотря на обилие интересных премьерных постановок, не менее сильной тенденцией театрального сезона была рефлексия, осмысление пройденных и намеченных путей. Дискуссии, посвященные театральным проблемам, были запоминающимися, яркими. В марте после показа спектакля “Череп мой любимый” по пьесе Мартина Макдонаха актеры Казанского тюза встретились с молодыми зрителями, студентами казанских вузов. И наряду с наивными вопросами (“А из чего сделан череп?”) звучали голоса, требующие проповеди добра и красоты со сцены.

Яростная полемика выплеснулась на страницы газеты “Ватаным Татарстан”. Критике подверглась репертуарная политика Татарского академического театра им Г.Камала. Нужны ли татарскому зрителю такие спектакли, как “Три сестры” Чехова и “Жизнь есть сон” Кальдерона? – задавались вопросами национальные драматурги. “Если твой репертуар заполнен философскими спектаклями, но в зале сидят 15-20 человек, кому нужен такой театр? Искусство должно быть понятно народу”, – утверждал режиссер Буинского театра Р.Садриев.

А камаловцы стоят на том, что театр только тогда театр, когда ставит перед собой художественные задачи и имеет эстетическую программу. Что, разумеется, не отрицает необходимости заботиться о заполняемости зала. И доказательством этому служит музыкальная комедия “Go, Баламишкин!”, поставленная Бикчантаевым в начале сезона. Это кассовый и вместе с тем эстетически интересный спектакль, так как являет собой пример удачного (и неизбежного) взаимодействия театра с массовой культурой.

И еще один прорыв был совершен в ТГАТ им. Г.Камала. По инициативе заведующего литературной частью Нияза Игламова наконец-то было проведено анкетирование зрителей, чтобы выяснить, какой спектакль современный татарский зритель считает лучшим. Оказалось, мюзикл “Черная бурка”. (Напомню, что до этого визитной карточкой камаловцев была музыкальная драма “Голубая шаль”.) То есть татарский зритель по-прежнему тяготеет к синтетичному зрелищу, но в современной форме. Получается, что у татарского мюзикла, в отличие от российского, все впереди.

Знаковым в рамках этого предположения выглядит последний премьерный спектакль качаловцев – инсценировка “Дядюшкиного сна” Ф. Достоевского, где от былого танцевально-музыкального половодья оставлен ручеек – кружение дам в кринолинах с пощелкиванием пальцами: “Ах, милый князь, милый князь…”.