В последнее время центр “Эрмитаж-Казань” радует нас не только интересными выставками, но и концертными программами. Здесь появился свой музыкальный коллектив – ансамбль старинной музыки. В его составе как зрелые музыканты, так и студенты Казанской консерватории. Это Зульфия Асадуллина (виолончель), Алсу Камалиева (скрипка), Виктор Воробьев (флейта), Андрей Шубин (гобой). А художественным руководителем ансамбля является известная исполнительница на органе и клавесине Елена Бурундуковская.

– Елена, многие любители музыки знают вас как солистку. А теперь вы выступаете в составе ансамбля. Значит ли это, что вы разочаровались в сольном музицировании?

– Ни в коем случае. Я не намерена оставлять “сольную карьеру”. Это во-первых, а во-вторых, я и раньше достаточно много играла в ансамбле, например, с Зульфией Асадуллиной, Юлией Виват, Гульнарой Мурзиевой, Юлией Зиганшиной, Фаридом Шигаповым и другими замечательными казанскими музыкантами. Просто с тех пор, как я начала играть, кроме органа, еще и на клавесине, меня терзала идея создать ансамбль единомышленников, музыкантов, которые бы, как и я, были фанатами старинной музыки. И вот наконец, как мне кажется, эта мечта близка к осуществлению. Говорю “близка”, потому что наш альянс, с одной стороны, нуждается в проверке временем, а с другой – нам надо еще многому научиться, чтобы музыка барокко, которую мы преимущественно исполняем, приобрела стилистически достоверное воплощение.

 – В последнее время идет дискуссия (например, на телеканале “Культура”) об аутентичной манере исполнения старинной музыки. Является ли понятие “аутентизм” синонимом “стилистически достоверного исполнения”?

– “Аутентичный” буквально значит “подлинный”. Если мы называем исполнение аутентичным, значит, подразумеваем исполнение конкретного произведения на подлинных инструментах в подлинной обстановке… Но если с инструментами и нотным текстом в настоящее время дела обстоят не так безнадежно (можно найти копии тех инструментов, на которые была рассчитана музыка старых мастеров), то вот с обстановкой совсем туго. Даже если мы реконструируем детали интерьера и исторические костюмы, то сознание современного человека и людей, живших 300 лет назад, – это, как говорится, две большие разницы. Мы люди очень разных эпох, образа мышления, скорости жизни, наконец. Хотя какие-то переклички и общность между эпохой барокко и современностью, несомненно, есть. Иначе почему в наши дни это искусство переживает свой ренессанс? Почему исполнители, которые, казалось бы, по определению не могут иметь отношения к музыке барокко, начинают ею заниматься? Например, известный рок-певец Стинг записал альбом песен английского композитора XVI века Джона Дауленда… Я считаю, барочное искусство настолько эмоционально, открыто, что не может не волновать человека любой эпохи. Кроме того, исполнитель старинной музыки – это в большой степени еще и исследователь. “Достоверное” исполнение подразумевает тщательное изучение сохранившихся документов, трактатов, авторских указаний. Желательно также наличие хотя бы копий старинных инструментов, потому что, например, барочные струнные с жильными струнами звучат совсем иначе, чем современные, – мягче, проникновеннее. Но здесь мы можем похвастать разве что имеющимся в нашем ансамбле клавесином. Это копия итальянского инструмента конца XVI века. Но в будущем мы планируем приобрести копии струнных и духовых барочных инструментов.

– А каким образом ваш ансамбль оказался “под крылом” центра “Эрмитаж-Казань”?

– В прошлом году, придя в Эрмитажный центр на выставку, я поразилась великолепной акустике в залах, их уюту. Это место меня просто загипнотизировало. Ольга Пиульская, директор Центра, – моя давняя очень хорошая знакомая, и я предложила ей идею создания коллектива, который бы выступал в залах музея, и Ольга Иосифовна меня поддержала.

Музыка в музее – это, конечно, не наше изобретение. Такую форму концертирования знают давно. Когда изобразительное искусство и музыка взаимодействуют, получается нечто новое, какой-то особенный вид искусства. И это здорово, потому что публика слушает музыку как бы в компании тех людей, портреты которых ее окружают. Скажем, когда мы играли на фоне выставки русского искусства конца XVIII – начала XX веков, наши слушатели говорили, что им кажется, будто у персонажей картин меняется выражение лиц…

– Елена, а с чего началось ваше увлечение старинной музыкой? Ведь вы, насколько знаю, получили классическое музыкальное образование…

– Да, я окончила Казанскую консерваторию по классам фортепиано и органа (училась, кстати, у замечательных педагогов Эммануила Монасзона и Рубина Абдуллина), а затем аспирантуру Российской академии музыки как музыковед. Пока я училась, то равно была увлечена и романтикой, и музыкой классической эпохи, играла и барочные сочинения. Но нельзя сказать, что барокко меня тогда пленяло. Уже после окончания консерватории я как-то составляла программу для очередного концерта и нашла в библиотеке ноты Фрескобальди, итальянского композитора XVII века. Мне понравилось, но многое было непонятным. Какая-то недоговоренность была для меня в этих текстах. Я написала в Италию и заочно познакомилась с исследователями творчества Фрескобальди, потом поехала туда учиться. В Италии я и родилась как клавесинистка. Да-да, Кристофер Стембридж, у которого я училась игре на клавесине, так и написал на подаренных мне нотах: “Елене, клавесинистке, родившейся в Ферраре”.

Музыка барокко открывается не сразу, сначала она помучает тебя, поводит за нос, попрячется во всяких закоулках неизвестности. Но зато потом – это такой драйв играть ее!

– Не секрет, что исполнением классической музыки в наше время практически невозможно заработать на достойную жизнь. Вас это не удручает?

– Я считаю, все, кто имеет возможность заниматься любимым делом, – невероятно успешные люди. Ту радость, которую мы получаем от общения с искусством и людьми, которые, как и мы, обожают это искусство, не измерить никакими деньгами. А словосочетание “достойная жизнь” я понимаю буквально: это когда живешь с достоинством.

По моему мнению, создание произведения искусства (а исполнение музыки тоже сюда относится) должно быть не оплачиваемым, а вознаграждаемым. В свое время в России существовала отлаженная схема: творец – меценат. Сейчас, к сожалению, эта система работает с большим скрипом. А меценаты серьезному искусству очень нужны. И не исполнители должны искать меценатов, а наоборот.

– Надеюсь, что это случится. У нас есть планы, которым их помощь не помешала бы…