Концептуалистами рождаются или становятся в процессе непростой действительности?.. Сразу после смерти Сталина, как грибы, стали появляться хорошие поэты, которых уже не расстреливали. Сажать – сажали, но расстреливать, как Николая Клюева или Веру Ермолаеву в 1937-м, как Льва Квитко в 1952-м, перестали. Когда заболоцковеда Георгия Маргвелашвили спросили: “Откуда столько прекрасных поэтов вдруг?” Мудрый грузин ответил: “Расстреливать перестали”. Но это, так сказать, прелюдия.

Искусство, загнанное в катакомбы, становится катакомбным. Круглый овощ, помещенный в коробку, вырастает квадратным. А уж с поэтом, которого помещают в определенные рамки, происходят вещи и более чудные. Из него может получиться концептуалист! Но что поделаешь – поэт, как правило, не может себя не выражать, не стремиться к славе. А способ он придумает…

Если бы этот народ из племени выдумщиков и затейников называли как-то иначе, а не “классиками” в глаза и за глаза (смотри заголовки пресс-релизов и корреспонденций типа “Классик поэтического авангарда посетит Казань”), не объявляли гениями (Дина Годер, сотрудница журнала “Итоги”, – о коллеге: “То, что Рубинштейн – гений, – безусловно”)… То можно бы отнестись к явлению московско-питерского концептуализма без подозрения в подвохе. А подвох – он во всем. Ведь даже “лауреат премии им. Андрея Белого”, о чем с пиететом не преминули сообщить в журналистских отчетах о встрече поэта Льва Рубинштейна в “Книжном дворе”, содержит этот подвох, точнее сказать, смешинку: материальное наполнение премии 1 (один) рубль, бутылка водки и яблоко. Со дня учреждения в 1978 году наградили ею немало талантливых людей.

Концептуалисты, каждый в своей мере, талантливы. Но вот “гении” и “классики” – это, думается, перебор. Если иметь в виду точное значение слов. А если ради прикола – пускай так, пускай гении и классики при жизни…

Жаль, конечно, что на встрече с казанцами Лев Семенович не продемонстрировал свой фирменный стиль, обрекший его на звание гения: он обычно читает отдельные фразы, написанные на библиотечных карточках, в ритме механического перелистывания каталога, причем, говорят, в произвольном порядке – смысла от этого становится ни больше, ни меньше. Но ведь концептуалисты на то гении и классики, что важнее результата для них процесс… Образ поэта-перформансиста – единственный, произведенный поэзией Рубинштейна. Любопытно было бы посмотреть. Как говорится, лучше один раз увидеть, чем сто раз прочесть об этом. Монтажное сцепление карточек деструктивно в отношении смысла, но оно и поэтических метафор не рождает. Нам остается пустой бессмысленный момент литературности да четырехстопный ямб:

      Нашел о чем жалеть.

В этом “моменте литературности” исчезает всякое возможное представление о метафоре и метонимии, о поэзии и прозе, о произведении или поэтическом “я” автора. Библиотечные карточки, они ведь откуда? Из библиотеки, в которой долго работал Лев Рубинштейн. Выдаешь книжки, а между делом черкнешь пару фраз. Потом еще. Так четыре книги и написал. Невзирая на продекларированную “нерепродуктивность” такого творчества, теперь они изданы.

Впервые об одном из четырех канонических концептуалистов (еще Всеволод Некрасов, Дмитрий Пригов и Владимир Сорокин) написали в первом номере журнала “А—Я” в 1979 году. Тогда о Льве Рубинштейне знали несколько десятков представителей нонконформистского искусства Москвы и Ленинграда. Сегодня, опять же несмотря на трудность репродуцирования, тексты Рубинштейна переведены на большинство европейских языков, а его творчество изучается в европейских и американских университетах. На Западе Рубинштейн признанный мэтр русского постмодернизма, в России его, естественно, стали публиковать только после перестройки, но до сих пор далеко не все относятся к нему серьезно. Например, номинационная комиссия премии “Северная Пальмира” отказалась включить “Регулярное письмо” Рубинштейна даже в число соискателей премии.

Но читать по карточкам, судя по всему, у Льва Семеновича сегодня острой необходимости нет. Поэтому в “Книжном дворе” он читал с листа – презентовал (в смысле представлял, а не дарил) новую книгу “Духи времени”. Где ставить ударение в слове “духи”? Полная свобода – как хотите, так и произносите. Концептуалисты одним смыслом редко ограничиваются.

А книжка хорошая. Этот многолетний труд – попытка зафиксировать и осмыслить перемены общественных нравов, настроений, морали. Сам автор, избегая жестких жанровых определений, называет свои тексты просто тестами, или прозой нон-фикшн. В них отчетливо видны приметы и рассказа, и документального очерка, и мемуарного фрагмента, и интеллектуальной рефлексии на события современной истории. За этими текстами маячат духи времени. В книгу вошла проза Рубинштейна, публиковавшаяся в журналах и интернет-изданиях. Всего 63 эссе.

Один из прочтенных казанской публике текстов назывался “Скелет писателя”. Полностью процитировать его невозможно, пересказывать – бесполезно, как стихи, но вот конец в контексте написанного имеет значение: “И становится ясно, что в каждом шкафу, даже если это детский шкафчик с веселым грибком, таится скелет писателя”. В каждом концептуалисте тоже прячется нормальный скелет писателя, что еще раз доказывает новая книга Льва Рубинштейна.