На прошлой неделе в клубе читателей гипермаркета “Книжный двор” состоялась встреча с Татьяной Толстой. Читателям она известна как автор прозы: рассказов, романов, а также эссе, очерков, статей, печатавшихся в 1990-1998 годах в газетах “Московские новости” и “Русский Телеграф”. А телезрители знают ее как ведущую “Школы злословия” и судью шоу “Минута славы”.

Литературный дар, безусловно, был положен Татьяне Никитичне в колыбель. Она внучка Алексея Толстого и поэтессы Наталии Крандиевской по отцовской линии и переводчика Михаила Лозинского по материнской. Дальняя родственница Льва Толстого. С такой генеалогией трудно уклониться от собственного дара. В 1974 году окончила отделение классической филологии Ленинградского университета и начала работать корректором в Москве…

Дебют в литературе состоялся в 1983 году. Рассказ “На златом крыльце сидели” заметили и читатели, и критики. Последовали книги… Теперь их около десятка.

Читатель полюбил прозу Толстой за присутствие в ней высокого и низкого, романтического и бытового, сказочного и натуралистического, реального и выдуманного. Роман “Кысь” удостоен премии “Триумф”, что закономерно: блестящая, артистическая проза!

Все мы немножко лошади?

Про Татьяну Толстую известно, что она не любит, когда литературу начинают делить на мужскую и женскую, – по ее словам, это так же глупо, как сравнивать произведения блондинов и брюнетов. Это, конечно, не крайняя точка зрения. Есть весьма уважаемые люди, на дух не переносящие женской прозы вообще. Правда, и они делают исключение: кто для Людмилы Улицкой, кто для Людмилы Петрушевской, Виктории Токаревой, Татьяны Толстой… Ведь всех их относят к “новой волне” в литературе, сформировавшейся в России за последние 15-20 лет. И вышеназванные писательницы – “передовой женский литературный десант”, вершина этой “волны” – зрелые мастера.

Татьяну Никитичну попросили пояснить свою точку зрения – отчего литературу, по ее мнению, не следует делить на мужскую и женскую.

– Литература делится на плохую и хорошую. Хорошая – индивидуалистична, плохая стандартна. Чем лучше литература, тем больше гендерная грань стирается. Самый крайний пример – это история лошади в “Холстомере” Льва Толстого: что, Лев Толстой лошадью, что ли, был? Он писал об ощущениях лошади, никогда ею не будучи. Точно так же и в литературе – если личность всеобъемлющая, то мужчина может быть женщиной, женщина мужчиной, там все сливается.

Конечно, Толстой лошадью не был. Но и мы тоже, поэтому не можем утверждать со всей ответственностью, что лошадь бы сказала: да, это написано про меня, верно и точно. Лев Николаевич предположил, что лошадь должна именно так думать и чувствовать, и сделал это убедительно. Да и мы, читатели, склонны наделять животных человеческими свойствами, – отчего бы нам не поверить Толстому? А вполне возможно, при всем гении человек не может точно представить, как ощущает себя животное.

Думается, когда писатель, в данном случае Татьяна Толстая, сам находится внутри процесса, он не вполне может видеть этот процесс снаружи, как видят его критики. Тем более, по признанию самой писательницы, не читает она прозу, написанную современными писательницами, идущими вослед ей. Как Ахматова, “научившая женщин говорить” на языке поэзии, сама Татьяна в том числе, подтолкнула многих из них на то, чтобы взять перо и всерьез начать работать в прозе.

А новая женская проза есть, нравится это кому-то или нет, и есть в ней существенные отличия от мужской. Она новая не только по факту – это качественно новая проза. Однако оговоримся сразу: речь пойдет не о женских любовных романах и детективах, издающихся огромными тиражами. Это чтение мы оставляем за рамками внимания, так как нового явления оно не представляет, относясь к развлекательному чтиву разного литературного уровня, в том числе низкопробного, типа произведений Екатерины Вальмонт “Все бабы дуры”, “Все мужики козлы” и иже с ними.

Брюнеты и блондины отличаются!

Кто будет спорить, что русская классическая литература создана в основном мужчинами?.. А кто с тем, что человечество делится прежде всего на мужчин и женщин, и обе половины различны во многом, начиная с состава крови? К примеру, женщина не может толкнуть штангу 220 кг, а мужчина не может родить. Так же и в литературе: женщина может то, что для мужчины в принципе недостижимо. Сама Татьяна Толстая в процессе беседы с казанцами заметила, что, описывая роды, гениальный Лев Толстой ошибся-таки разок. Да, писатели мужчины не раз брались описывать чисто женский опыт, как Толстой в “Войне и мире” роды, Б.Пастернак в “Детстве Люверс” – появление первых месячных у девушки, А.Варламов в романе “Рождение” – беременность, вынашивание. Все это блестящие описания, однако на женский взгляд в них всегда чего-то не хватает, а именно опыта женской телесности. Женщины-писательницы новой волны пишут об этом и многом другом так, что, читая, понимаешь: это литература для меня и про меня, а до сих пор женщина с ее внутренним миром, ее жизнью описывалась снаружи, с точки зрения мужчин, а не изнутри. Со свойственным пишущим женщинам бесстрашием новая литература заговорила о вещах, которые умалчивались, считались “пограничными”, но без которых отражение жизни в литературе неполно.

Не менее, чем опыт женской телесности, важен опыт женской ментальности, ее взгляд на мироустройство, опять же не с мужской точки зрения, а так сказать, от первого лица. Новая женская проза со всей полнотой, со всеми, часто мучительными подробностями, описывает жизнь женщины, задавленной бытом, семьей, болезнями…

О великой немой

Поразительно в этом смысле продолжение новой женской прозой гоголевской традиции описания “маленького человека” (“Шинель”, Акакий Акакиевич Башмачкин). Вершина развития этой традиции в потрясающем рассказе Марины Вишневецкой “Воробьиные утра”. О чем он? Об уже не женщине, а существе женского пола, напрочь утратившем чувства приличия и собственного достоинства, живущем почти бессознательно. О бомжовке, рожающей в подъездах и беременеющей неизвестно от кого, без интереса к половым отношениям и без ответственности за детей, но с каким-то чудом сохранившимся чувством привязанности к ним, живущим в детдомах и любящим, ждущим ее! После прочтения этого рассказа “ничего, кроме осуждения” сменяется на щемящую боль и жалость. Это перемена происходит в сердце читателя, потому что Марина Вишневецкая склоняется над своей литературной героиней Тосей, чтобы рассмотреть устрашающие, унизительные подробности жизни этого полуживотного не как Гулливер над лилипутом, а как сестра. И читателя тоже захватывает взрыв сочувствия и жалости к женщине, сестре, не знающей и никогда не знавшей вкуса, запаха, цвета нормальной жизни.

Великая литература создавалась не только в прошлом, настоящая жизнь имеет ничуть не меньше предпосылок для создания таковой. Убеждена: лет через 50-100 именно в России, именно женщинами будет создана небывалая в мировой культуре литература. Она уже началась, только с публикацией ее туго, да и с чтением тоже – ведь она не издается огромными тиражами, как глупые женские романы “на потребу” или детективы.

Да, лет 10-15 назад литературное творчество еще не стоило делить на мужское-женское, обходясь привычной шкалой “плохо-хорошо”. Нынче же можем утверждать: новая женская проза появилась, она явление уникальное. “Великая немая заговорила” – такими словами обозначила его секретарь СРП Светлана Василенко (автор романа “Дурочка”, удостоенного двух премий: журнала “Новый мир” и Набоковской).

На самом деле женщина в литературе молчала тысячелетия. Не будем учитывать (но и забывать не будем) отдельные женские литературные индивидуумы, начиная с Сафо. Сейчас речь именно о прозе, родившейся на рубеже второго и третьего тысячелетий как явлении, продиктованном временем и пространством, именуемым Россия.

Сейчас здесь успешно работают, кроме уже упомянутых, прежде всего Нина Садур, Нина Горланова, Ирина Полянская. Заявили о себе не только столичные писательницы Рада Полищук, Мария Галина, Татьяна Набатникова, Виктория Фомина, Лариса Ванеева, Ольга Постникова, Валерия Шубина, но и провинциалки: Алина Поникаровская в Омске, Ольга Славникова в Екатеринбурге, Татьяна Тайганова в Вологде, Луиза Фатеева в Челябинске, Валентина Тульчина в Пскове. Список можно продолжать. Едва ли какой читатель может сказать, что знает более дву-трех имен, приведенных здесь. А ведь дело только в разорванности культурного поля страны. Мы не знаем, что пишут в Пскове, а им неведомо, что пишем мы в Казани. Да и нам самим о себе не все ведомо. Однако, как пишет Светлана Василенко в предисловии к антологии новой женской прозы “Брызги шампанского” (издательство “Олимп”, Москва, 2002 г.): “У женщин-писательниц пока все еще впереди. Они только начинают свой путь”.