Недавно мы рассказывали о том, как в Качаловском театре отметили 70-летний юбилей заведующего театральным музеем, заслуженного деятеля искусств РТ Юрия Алексеевича Благова. А на днях здесь будут чествовать народного артиста России Вадима Валентиновича Кешнера. Трудно поверить, что и ему, любимцу казанской публики, тоже исполняется семьдесят… Если бы раньше у нас было принято выбирать “секс-символы”, этот титул прочно укрепился бы за ним еще в семидесятые годы. Впрочем, многие зрители, и в особенности зрительницы, до сих пор без ума от Кешнера – актера и просто красавца мужчины. Зная также о том, какой он замечательный рассказчик и собеседник, мы решили отступить от традиции и вместо юбилейной статьи предложить просто вслушаться в то, о чем говорят и что вспоминают между собой два театральных “зубра”, два юбиляра – Юрий Благов и Вадим Кешнер.

Ю.Б. Мой юбилей уже прошел, твой неумолимо приближается. У каждого из нас, я думаю, есть что вспомнить в эти дни. Так или иначе, но приходит время подведения итогов… Когда мы с тобой познакомились?

В.К. Не помню… Наверное, в университете, в драмкружке, на спектакле “Таня”…

Ю.Б. Больше пятидесяти лет тому назад.

В.К. А я вот уже пятьдесят лет в театре. И, когда полвека проработаешь, проживешь в одном театре, кажется, что все эти годы спрессовались в некую невероятно плотную массу, в один тугой клубок, а стоит только потянуть за одну какую-нибудь ниточку, так за ней вытягивается такой шлейф событий, переживаний, лиц, всего-всего-всего. Стоит назвать только одно какое-нибудь имя – и за ним столько!.. А какие имена! Наши режиссеры: Простов, Литвинов, Бейбутов, Портнов, Соловьев – каждый из них оставил заметный след в театре. И в моей судьбе – в частности. И под стать им актеры: Якушенко, Ардаров, Жилина, Лисецкая…

Ю.Б. Да, это была школа высочайшего мастерства. Причем, что характерно, ведь почти все они пришли из старого, еще дореволюционного театра, никто из них не имел специального образования, в лучшем случае они учились в каких-нибудь студиях при театрах, где преподавали актеры той же труппы. Никто из них не изучал “систему Станиславского” по четыре года…

В.К. У них была школа жизни, они умели эту жизнь наблюдать и нас этому учили. Я помню, когда Якушенко играл Щукаря в сцене у колодца в “Поднятой целине”, я всегда стоял за кулисами и смотрел. Это было непередаваемо! Каждое слово, каждый жест – все шло от образа, и все работало на образ. А его Аким из “Власти тьмы”… “Опамятуйся, Микишка, душа надобна!” – до сих пор в памяти эти слова.

Ю.Б. В наше время необычайно расширившихся технических возможностей стали входить в обиход выражения “живая музыка”, “живой театр”. Раньше не было таких понятий. И если, говоря о “живой музыке”, мы имеем в виду певца, не просто синхронно с фонограммой открывающего рот, но еще и издающего какие-то звуки, то что надо подразумевать под “живым театром”? Причем, я думаю, никто из ныне работающих режиссеров не стремится создавать театр “мертвый”, все они, без исключения, скажут, что создают “живой театр”. Но, когда я, сидя в зрительном зале, ни на секунду не забываю, что я именно в театре, для меня такой театр – не живой. Сегодняшний Московский Художественный театр – тот МХАТ, который был эталоном для всех советских театров более полувека, тоже во многом уже не “живой” театр. Почему я все время говорю о том театре, который мы с тобой помним, в котором ты проработал большую часть своей жизни? Потому что тот театр был действительно живым, глядя на сцену, я мог забыть, что нахожусь в театре – настолько захватывала меня та жизнь, которая происходила на сцене.

В.К. Да, общий рисунок роли, конечно, сохранялся. Но актерская импровизация находила выход в интонации, жесте, мимике, в подтексте… И каждый раз спектакль рождался заново. Можно было без конца смотреть, как Якушенко, Жилина и Лисецкая играют в “Старике”. Казалось бы, один и тот же текст, одни и те же мизансцены, и все равно каждый раз это звучало по-новому, потому что актеры творили здесь и сейчас, сию минуту, на твоих глазах рождалась роль и рождался спектакль.

Ю.Б. Именно поэтому многие зрители смотрели один и тот же спектакль несколько раз…

В.К. Очень важно, с чем зритель выходит со спектакля, что он “выносит” из него. Или он обсуждает, какие были костюмы на актерах, или его потрясла какая-то мысль, заложенная в спектакле, игра актера…

Ю.Б. Потрясения сегодня практически не испытываешь в театре. Я не говорю о Качаловском, я говорю о сегодняшнем театре вообще. А ведь были спектакли, которые я, например, помню не только зрительно, но помню свои ощущения. И когда я рассказываю о них экскурсантам, то начинаю волноваться так, как будто видел эти спектакли два-три дня назад. И мои слушатели, естественно, это чувствуют и совсем по-другому начинают рассматривать фотографии, представленные на музейных стендах.

В.К. Самое дорогое, конечно, это когда где-нибудь на улице к тебе вдруг подходят совершенно незнакомые люди и начинают вспоминать увиденные когда-то спектакли. Недавно со мной был такой случай. В магазине ко мне подошла женщина и стала благодарить за те, прежние, спектакли Качаловского театра, которые, по ее словам, помогали жить… Вот это и есть настоящая награда артисту.

Ю.Б. Нынче осенью на выставке в нашем атриуме одна зрительница вдруг узнала себя на фотографии из спектакля “Коллеги” и стала что-то объяснять стоявшей рядом приятельнице. Я, конечно, тут же подошел к ним. Оказалось, что некогда она работала в нашем театре во вспомогательном составе и выходила на сцену в некоторых спектаклях. Разговорились, начали вспоминать актеров: Лисецкую, Улик, Ланского, Провоторова. Женщина оживилась, глаза заблестели, она как будто стала моложе. Для нее это очень дорогие воспоминания. И не только потому, что они связаны с ее молодостью. Театр действительно приносил людям не только эстетическое удовольствие, но и духовную радость, заставлял сопереживать, а следовательно, и размышлять об увиденном, о собственной жизни…

В.К. Вот ты назвал Лисецкую, и мне сразу столько вспомнилось связанного с ней. Удивительный человек! Театру отдала всю жизнь, а когда перестала выходить на сцену, стала работать театральным художником по костюмам. И на этом поприще она проявила столько таланта! Работая рядом с такими актерами, я учился не только мастерству, но прежде всего отношению к делу, преданности искусству. Они были необычайно богатыми в духовном смысле людьми, и эта духовность выражалась в роли и передавалась в зрительный зал.

Ю.Б. Да, нынешние актеры, выходя на улицу, теряются в толпе, растворяются в ней. Актеры того поколения, о котором мы преимущественно сегодня говорим, не потерялись бы нигде и никогда, ни при каких обстоятельствах. Рассказывают, что, когда Кторов, знаменитый мхатовский актер, шел по улице, одетый достаточно буднично, в поношенном пальто, люди останавливались и смотрели ему вслед: столько благородства, какой-то врожденной изысканности было во всем его облике…

В.К. Конечно, меняется время, меняются люди, меняется, соответственно, и театр, его темпоритмы. Это естественно и закономерно. Но остается память. И мы обязаны эту память передать другим. В этом наш долг перед теми людьми, с которыми дозволила нам встретиться судьба. Как сказала Марина Цветаева: “Сегодня, не имеющее Вчера, не имеет Завтра”. Точнее не скажешь.

Юрий БЛАГОВ.