Почти 40 лет назад был создан фильм “Белое солнце пустыни”. Сколько картин ушло в забытье за эти годы? А эта жива. Каждый ее показ привлекает миллионы зрителей к экранам телевизоров, а сам фильм стал заметным событием в культурной жизни страны.

Так получилось, что я оказался причастным к его созданию…

В тот год мне довелось командовать ракетной бригадой, расположенной в туркменском городке Байрам-Али. Служба она и в пустыне служба: с ежедневными утомительными занятиями, учениями, тревогами и проверками. Да только одно дело служить где-нибудь в европейской России, а совсем другое – когда в тени под сорок пять градусов жары, песчаные бури и всевозможные “прелести” типа москитов, змей и другой, не очень расположенной к человеку, живности. Будни гарнизонной жизни здесь не только полны трудностей, но и тягостны из-за удаленности от центра. Недаром во все времена офицеры говорили: “Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют”. Кстати, легендарная “самая южная точка империи”, обозначенная большим чугунным крестом, находилась от нас всего-то в сотне километров.

Как-то летним утром ко мне заявился незнакомый гражданский посетитель. Отдышавшись и вытерев с лица перемешанный с пылью пот, он произнес довольно пылкую речь: снимается новый фильм в жанре “боевика-вестерна” о событиях времен басмачества. И нет лучшего места для съемок, чем наша “дыра”.

– В этом забытом Богом городишке даже гостиницы порядочной нет, – сокрушался мой неожиданный гость – как оказалось, режиссер фильма Владимир Мотыль.

Искусство требует не только жертв, но и множества других, более прозаических вещей, обозначаемых скучным понятием “материально-бытовое обеспечение”. И здесь съемочной группе без нашей помощи было не обойтись. Получалось, что от моей сознательности и даже патриотизма зависит судьба крайне нужного народу фильма.

Преувеличения в словах “киношника” были очевидны, но и положение людей, решивших снимать фильм в пустыне, можно было понять. Помочь хотелось. Очень.

Но наша часть была “режимная”, то есть засекреченная, отношения с посторонними оговаривались сложными правилами, и ни поручения, ни разрешения на оказание помощи в создании этого фильма от своего начальства в Ташкенте мы не имели, да и вряд ли получили бы. Во всяком случае, в приемлемые сроки.

А если нельзя, но очень хочется, то, как известно, можно. В общем, пригласил я к себе нашего бригадного “особиста”. Единственное, что уяснил из разговора с ним, без особой надобности наш контрразведчик сигнализировать кому надо по своей линии не решался. Но ему, старому туркестанцу, тоже хотелось разнообразия в жизни. И он все-таки “просигнализировал”.

Запрета не последовало. Хотя и разрешения – тоже.

Рассмотрев довольно длинный список просьб, мы решили большинство их удовлетворить. Артистов разместили в нашем офицерском общежитии, для режиссера Мотыля и исполнителя главной роли Анатолия Кузнецова выделили так называемый “генеральский домик”. Уладили и дело с питанием. Нашим новым товарищам требовалась помощь транспортом, людьми, при доставке воды к месту съемок…

Скоро стали прибывать необычные для нас грузы: большие контейнеры с загадочной надписью “Спасите гарем” (оказалось, что это было рабочим названием картины), огромные машины со странными названиями “лихтваген”, “тонваген”, целый арсенал старинного вооружения (уверяли – в боеспособном состоянии, так что для его хранения нужно было специальное помещение)… Стал прибывать и собственно “гарем”, состоящий из молоденьких артисток ленинградского балета.

Местность режиссеру понравилась. Непосредственно к нашему поселку примыкали обширные развалины древнего города Мерва. Оплывшие от времени остатки древних глинобитных стен (дувалов), какие-то загадочные ребристые сооружения, купола священных могил первых проповедников ислама (мазары). А посреди над всем этим возвышался купол величественного мавзолея султана Санджара. Здесь, где, казалось бы, само время остановилось, и задумали создатели фильма показать борьбу нового и отживающего, как она представлялась нам в то время.

Между прочим, до прибытия к нам Мотыль уже наснимал эпизоды фильма на берегу Каспийского моря, но без нашей пустынной экзотики, видимо, обойтись было невозможно. Впрочем, те прикаспийские и наши, каракумские, части ленты были так искусно смонтированы, что и сейчас не могу отличить их в фильме.

Вскоре оказалось, что наши Каракумы показались Мотылю недостаточно “пустынными”. Идеальные пески отыскали километрах в семидесяти. Барханы здесь были чистые, рассыпчатые, безо всякой растительности. Но и добираться туда ежедневно по почти занесенной песком дороге было изнурительно. И солнце тут было беспощадным. Здесь, наверное, и родилось название будушего фильма – “Белое солнце пустыни”…

Лето приближалось к зениту. Самое тяжелое время для привыкания новичков. Каждый из нас, старожилов, знал это по собственному опыту. Но наши артисты оказались на удивление “жаростойкими”. Или же творческий накал работы противостоял неизбывной энергии раскаленного до белизны светила?

На наш взгляд, взгляд людей военных и нетерпеливых, “киношники” вели съемки слишком уж неторопливо. Снимут эпизод и потом долго обсуждают, что-то прикидывают, чаще всего делают дубль. А то вдруг начинают смотреть на небо с подозрением – что-то вроде легкой вуали солнышко прикрыло. И снова ждут… В итоге на один эпизод уходил весь день, и я часто спрашивал себя: а войдет ли он вообще в картину при монтаже?

Так и протекали день за днем съемочные будни.

Как-то я спросил Владимира Мотыля: “А почему бы не выбрать для съемок местность покомфортнее, к примеру, излюбленный кинематографистами Крым?

– Но тогда это будет совсем другой, наверняка совершенно постный фильм, – ответил режиссер.

И я вынужден был с ним согласиться.

Мы с интересом наблюдали за работой артистов, а они, как мне казалось, в свою очередь присматривались к жизни далекого, затерянного в песках гарнизона, его людям, отношениям между ними. Скоро в нашем офицерском городке, где разместились артисты, можно было наблюдать необычные картины. Например, такую: идут рядом и мирно беседуют увешанный оружием грозный басмач и красноармеец Сухов в выцветшей до белизны гимнастерке и поношенном картузе со звездочкой…

Семейные празднества в далеком гарнизоне занимали особое место в жизни. Теперь они не обходились без наших новых друзей. Офицерская же молодежь все больше к девчатам из “гарема” тянулась.

К сожалению, командирские заботы не оставляли мне времени для общения с создателями фильма. В те дни резко обострились отношения с Китаем, вооруженные столкновения на границе случались и в нашем военном округе. Генеральный штаб проводил большое учение, в котором участвовала и наша ракетная бригада, причем в обстановке, максимально приближенной к боевой. Под прикрытием этого учения проводилось разделение военного округа на два – Туркестанский и Среднеазиатский. Был представитель из Москвы и у нас. Правда, он с удовольствием переключился на заботу о “киношниках”, освободив нас от докучливого контроля, против чего мы, конечно, не возражали.

Не обходилось и без забавных случаев. Приходит как-то режиссер: помогите, мол, с массовкой, срочно нужны “басмачи”. Он, как выяснилось, уже и подходящие типажи заприметил. Имел в виду привлеченных на учебные сборы офицеров запаса. Но ведь это же все местные партийные и советские деятели! Сочтут за оскорбление в этаком-то виде выступать, пойдут “сигналы”, неприятностей не оберешься… Строгое было время. Поручил разобраться своему замполиту.

Оказалось, какое там оскорбление! Все посчитали за честь помочь советскому киноискусству и от положенной оплаты отказались…