Что случилось этим аномально теплым декабрьским вечером? Казалось, круговерть дождя, снега и шквальных порывов ветра грозит сорвать Казань с места, определенного историей, и, покружив в небесах, определить городу новую точку на карте.

Есть подозрение, что эпицентр разгула стихий находился на улице Гладилова и что премьера трагедии Шекспира “Король Лир” в Татарском театре юного зрителя привела в движение невидимые взаимосвязи между искусством и природой. “Дуй, ветер! Дуй, пока не лопнут щеки! Лей, дождь, как из ведра…” – заклинал в тот вечер со сцены татарский Лир – Нуриахмет Сафин. В его устах монолог потрясенного Короля звучал убедительно. Возможно, потому, что путь актера к бенефисной – приуроченной к 60-летнему юбилею – роли был труден и противоречив. За 40 лет творческой деятельности народный артист РТ Нуриахмет Сафин сыграл более ста ролей, причем примерно половину из них – в Республиканском передвижном театре (ныне театр драмы и комедии им.К.Тинчурина). Благополучная актерская биография испытала перелом вместе с эпохой – ее вторая, постперестроечная, половина связана со становлением нового театра – Татарского тюза. В чем секрет неиссякаемого источника терпения, преданности избранному делу? В беседе с ветераном сцены попытаемся найти ответ на эти вопросы.

– Все мы родом из детства. Ваше пришлось на тяжелые послевоенные годы…

– Я родился в 1946 году в деревне Степная Шентала Алексеевского района. Рос без отца; я не стесняюсь признаться в том, что был незаконнорожденным ребенком. Наоборот, горжусь, что наделен судьбой, в которой как в капле воды отразилась вся тяжесть, выпавшая на долю моего поколения. Повзрослев, я осознал героизм своей матери Гизатбану, солдатской вдовы; она решилась родить ребенка вопреки суровому общественному мнению, материальным трудностям. Думала не о себе, а о сохранении жизни, которую носила в себе. Я всегда был благодарен матери за жизненный подвиг, покоил ее старость целых 30 лет, забрав из деревни к себе в благоустроенную квартиру. Последние три года она вообще жила в одной комнате со мной; я обеспечивал матери уход, кормил фруктами и деликатесами, стараясь компенсировать тяготы и лишения, которые выпали на ее долю в лучшие годы жизни. Она умерла у меня на руках.

– Какие впечатления и чье влияние определили ваш профессиональный выбор?

– В нашей деревенской восьмилетке, как ни странно, на очень высоком уровне была поставлена художественная самодеятельность. У нас был хор, кружок танцев, ставили мы и пьесы по брошюре “Школьная сцена” – буквально все, от корки до корки. Как-то раз довелось мне сыграть и Шурале в известной поэме – сказке Тукая. Был я длинный, худющий, мне прикрепили ко лбу бараний рог, с которым я носился по сцене так, как будто видел одноименный балет. Оформить смутные подростковые стремления в осознанное желание стать артистом мне помогла учительница-практикантка Гуляра Ахметзянова. Этой девушке удалось завоевать мое доверие, я открылся ей, а она, в свою очередь, уверила меня в реальности поступления в Казанское театральное училище. Когда в 1962 году я приехал в Казань, бескорыстная Гуляра приютила меня в своей квартире на период вступительных экзаменов.

– У каких мастеров вы учились?

– Наш курс набирал известный режиссер Празат Исанбет. Однако мы недолго постигали азы актерского мастерства под его руководством, после года преподавания он отошел от дел. Зато повезло с другими наставниками: две великие татарские актрисы, Асия Хайруллина и Шахсанэм Асфандьярова, преподавали нам сценическую речь и сценодвижение. Однако самое большое влияние на меня оказала Анна Гацулина. Уроки хореографии под ее руководством раскрепостили меня. Помещения, приспособленного для занятий танцами, в училище тогда не было, поэтому мастер-классы педагог давала у себя дома. “Ах, была бы у меня квартира побольше!” – не раз мечтательно восклицала Анна Федоровна. Помню, даже на банкете после окончания училища она не упустила последнюю возможность позаниматься, вытащив меня танцевать венский вальс.

– Казалось, перед подающим надежды молодым актером были открыты двери всех театров…

– …а он уезжает из Казани в родную деревню. Нынешнему поколению молодых людей, наверное, трудно представить, что мысли двадцатилетнего юноши заняты не карьерой, а пошатнувшимся здоровьем матери. Однако факт остается фактом: после окончания театрального училища я устроился методистом в сельском клубе. Но быстро осознал, что переезд в деревню – не выход из положения, потому что сцена начала сниться мне каждую ночь, тянуть к себе. Вот почему я с радостью откликнулся на предложение режиссера Ленара Садриева сыграть роль Леонидика в спектакле “Мой бедный Марат”. А в 1968 году, получив благословение матери, я уже окончательно вернулся в Казань, где был принят в труппу Республиканского передвижного театра.

– Чем запомнилось сотрудничество с главным режиссером этого театра Равилем Тумашевым?

– С Равилем Рахимовичем мы проработали вместе около 20 лет. Поначалу наши творческие отношения были далеко не идиллическими. Он рассматривал мою актерскую индивидуальность под своим углом зрения и предлагал мне роли лишь отрицательных персонажей. В конце концов я взбунтовался: почему только я должен играть злодеев, негодяев и подхалимов? Наше взаимонепонимание в тот период доходило до того, что половину времени, отведенного на репетицию, мы проводили в спорах. Но недаром говорится: в споре рождается истина. Взаимопонимание все же пришло к нам в последние годы совместной работы.

– Какой след в памяти оставил легендарный режиссер Рифкат Бикчантаев, задействовавший вас в трех своих спектаклях?

– Он запомнился мне своей корректностью и интеллигентностью. Никогда не кричал и не прибегал к крепким выражениям на репетициях… Обычно мэтры с актерами не церемонятся: оставь свои переживания за дверью – стандартная рекомендация в подобных случаях. А Рифкат Бикчантаев, замечая за кем-то состояние душевного смятения, интересовался у коллег: что с таким-то творится? Но он был в передвижном театре всего лишь очередным режиссером, поэтому не мог развернуться в полную силу, реализовать все свои замыслы. Мне особо дорога наша с ним совместная работа над первой пьесой Рабита Батуллы “После свадьбы”. Актеры в этой постановке собрались поющие, пластичные – Луара Шакирзянова, Люция и Фердинанд Фарсины, Ильдар Хазиев, Гата и Карима Нуруллины, Мунира Шагидуллина. Спектакль получился феерически зажигательным, по зрелищности он не уступал современным эстрадно-концертным шоу.

– Середина 1980-х стала переломной для всех: для страны, для передвижного театра, для вас лично…

– Да, обстановка в те годы в городе была неспокойная, казанцы, думаю, до сих пор помнят разгул молодежных группировок в начале восьмидесятых. Я очень тревожился за своих детей, а бесконечные разъезды по районам с гастролями не оставляли мне возможности присматривать за сыном и дочерью. Вот причина, по которой я решился на непростой шаг – уход из Передвижного театра. Недолгое время работал директором клуба производственного объединения “Тасма”. Там меня и нашел режиссер Фарит Хабибуллин с предложением помочь становлению татарского молодежного театра-студии. С первых дней я не только тащил на себе репертуар, но и работал по совместительству заведующим литературной частью, ассистентом режиссера… Многие артисты не выдерживали трудностей и покидали коллектив. К 1991 году, когда студия стала полноценным театром, Татарским тюзом, здесь остались только самые преданные.

– Вы самый старший по возрасту в молодежной труппе. Как вам удается (сужу по драме “Сенной базар”) органично вписываться в ансамбль молодых актеров?

– Молодежь, окружающая меня, очень талантлива. Но многим не хватает дисциплинированности. Иногда любя я называю их анархистами. Скажем, для них допустимо прийти в театр за 10 минут до начала репетиции. Я же прихожу за два-три часа…

– Что изменилось в вашей творческой судьбе с приходом в 2002 году в театр Рената Аюпова в качестве главного режиссера?

– Несомненно, театр сделал рывок вперед. Победы, которые мы завоевали на международных фестивалях в Бишкеке со спектаклями “Сак и Сок” и “Сенной базар”, доказывают, что Ренат Аюпов – режиссер с большой буквы. Он умеет убеждать, вести за собой коллектив. Именно с его приходом я воспрянул духом и понял, что моя многолетняя мечта о роли Короля Лира может наконец-то осуществиться.

– На фестивале тюркских театров “Науруз-2005” были представлены два “Короля Лира”, казахстанский и хакасский, вот и татарстанский спустя год появился. Чем объясняете такой всплеск интереса к трагедии?

– Я считаю, что “Король Лир” созвучен нашему времени. Десять лет назад, когда происходил распад советской империи, он был еще созвучнее. Сегодня на повестке дня стоит уже иной вопрос: что будет с Россией? Кроме того, в “Короле Лире”, на мой взгляд, заключена общечеловеческая проблема, с которой сталкивается любой стареющий человек: как распорядиться нажитым имуществом, писать завещание при жизни или нет? Раздать все, подобно Лиру, и оставить себе лишь почетное звание главы семейства? Но основы мироздания уже во времена Шекспира были настолько зыбкими, что “титул и имя короля” не гарантировали порядка в отдельно взятом семействе. Так что в жизненном тупике, который описал Шекспир, оказываются многие.

К сожалению, я не видел Лира в исполнении великого татарского актера Халила Абжалилова. Потому был вынужден в работе над ролью исходить из особенностей своей личности и манеры игры, свойственной всем татарским актерам. А они, по словам Олега Табакова, в театре которого в 1993 году я проходил стажировку по актерскому мастерству, таковы – темперамент и эмоциональность, бьющие через край.

* * *

Удался ли “Король Лир” в Татарском тюзе? Осилил ли Нуриахмет Сафин роль, к которой готовятся всю жизнь? Да, сходятся театралы во мнении, это не вершина визуального воплощения трагедии хаоса, но весьма оригинальная и непохожая на все бывшее ранее версия. В успех постановки велик вклад художника Булата Гильванова, создавшего сценографию и костюмы с использованием булгарских мотивов. Спектакль в целом решен как непафосный, без заламыванья рук. Хрестоматийные сцены идут чисто, четко и быстро, в современном темпе экшен (время представления 2 часа 15 минут). Груз нагнетания трагедии, ужаса берет на себя музыка Юрия Чаплина и световая партитура спектакля. Задача в этом плане решается сложная: бликами кинжальной пронзительности персонажи, одетые в черные костюмы, “вырезаются” из фона – непроницаемо черной коробки сцены. Лишь Корделии (Э. Камалиева), Эдгару (Ф.Калимуллин) и Королю Лиру режиссер Аюпов позволил изнутри светиться беззащитной плотью и слегка прикрыться белыми одеждами.

Образ главного героя оставляет впечатление, что Лиров в спектакле несколько. В начале Сафин, набрав полные легкие трагедийного темперамента, величествен и грозен, затем, ближе к середине, когда показывает два кукиша неблагодарной Гонерилье (Х. Сунгатуллина), играет старческую раздражительность, в финале масштаб роли уменьшается до предела – на сцене царит убедительное бытовое сумасшествие.

Доволен ли сам Нуриахмет Валиахметович воплощением своей мечты? И да, и нет. Принимая сегодня поздравления с большой творческой удачей, актер понимает, что совершенство не знает предела. К тому же “нервная система” спектакля достраивается и после премьеры, окончательная расстановка акцентов зависит от зрительского восприятия. А публика в театре юного зрителя, как известно, непростая.

Галина ЗАЙНУЛЛИНА.