За сто лет существования ТГАТ им.Г.Камала известны всего четыре попытки представить татарской публике Чехова-драматурга. Сведения о первых двух, за давностью лет, крайне скупы. Две другие приходятся на последнее десятилетие, включая прошедшую на днях премьеру “Трех сестер”. И предварительные прогнозы по части ее зрительского успеха, прямо скажем, не самые оптимистичные.
Нет, не приживается Антон Палыч на татарской сцене, вздыхают многоопытные театроведы. И даже если вы напомните им об успехе чеховской “Чайки”, поставленной Ф.Бикчантаевым десять лет назад, это не для всех прозвучит убедительно. Во-первых, исключение, как известно, еще не отменяет само правило. Во-вторых, спектакль “Чайка” рождался как студенческий (тогда, в 1995-м, Бикчантаев выпускал актерский курс в Академии культуры и искусства), и даже перенесенный на малую сцену Камаловского театра, он сохранил прелесть и аромат студийной, экспериментальной работы. К тому же малая сцена и основная – две большие разницы. И на это действительно трудно возразить. А потому при всем моем добром отношении к спектаклю “Чайка”, с которым у меня тоже связано одно из самых ярких театральных впечатлений, я не стала бы проецировать ее успех на сценическую судьбу “Трех сестер”. Потому что если тот спектакль Ф.Бикчантаева оставлял ощущение легкости, почти экспромта, то поставленные им же “Три сестры” – это большая, серьезная, я бы сказала, филигранная работа. Ибо играть сегодня Чехова почти без купюр, слово в слово, не упуская из виду ни одной авторской ремарки, и при этом удержаться от желания похохмить, поерничать, подпустить фрейдистского тумана в вялотекущее существование чеховских персонажей – на такое прочтение еще надо отважиться.
Дело том, что во всех пьесах Чехова, и в особенности в “Трех сестрах”, герои не просто много говорят, они все время “философствуют”. Причем не из любви к истине или по склонности к резонерству, а просто в силу полученного некогда хорошего воспитания и широкой образованности, разумеется, почти не востребованной на необъятных просторах российского захолустья, где им выпало судьбой либо предписано воинским долгом служить Отечеству и поддерживать некое подобие светской жизни. А потому все эти разговоры о высоких материях, о смысле жизни, которые постоянно ведутся и в доме сестер Прозоровых, скорее некий моцион, зарядка для ума, дабы не потерять самоуважение и совсем уж не опуститься, подобно полковому доктору Чебутыркину. Словом, это не более чем ритуал, которому отводится такой же черед, как, скажем, утреннему чаю.
Вот и на сцене слова, разговоры – это не главное, они просто фон, шорохи, из которых складываются и ритм, и особая аура спектакля. Действительно, не так уж и важно, о чем именно говорят сестры в день именин Ирины, в такт этим, по сути, ничего не значащим словам перебрасываясь ярким воздушным шариком или по-детски дурашливо изображая паровоз со свистком (видимо, тот, что увезет их в Москву). Даже не вслушиваясь, вы все равно почувствуете, как нежно сестры привязаны друг к другу, как много их связывает и как при этом все три глубоко несчастны.
Самая младшая из них, Ирина (Ляйсан Рахимова) сравнивает свою душу с дорогим роялем, который заперт, и ключ от него потерян… Для пущей убедительности и сам рояль (в нашем случае – пианино) подтянут на веревках под высокие колосники сцены как на антресоли, где обычно хранят старые, отслужившие свое, но чем-то дорогие сердцу вещи. А поскольку более всего этот утерянный “ключ” терзает душу влюбленного в Ирину и склонного к музицированию барона Тузенбаха, то он все же попытается дотянуться руками до инструмента, но от тщетности усилий едва не потеряет равновесие. А может, просто под воздействием выпитого коньяка…
Тем не менее Ирина соглашается выйти за неуклюжего, но милого, порядочного барона (Искандер Хайруллин), ибо только в этом случае у нее появляется шанс начать какую-то новую жизнь. Впрочем, особого выбора у нее нет. Возможно, со временем она станет похожа на старшую из сестер, тихую и сердобольную Ольгу (Алсу Каюмова), которая трудится, как пчелка, в своей гимназии, ничего не требуя взамен своей ушедшей молодости и красоты. Либо уподобится маленькой, чувственной и бесконечно эгоистичной Наталье Ивановне (Миляуша Шайхетдинова), умело, чисто по-женски манипулирующей слабохарактерным мужем и его интеллигентными сестрами ради получения своих маленьких удовольствий. Но, скорее всего, выйдя за барона, Ирина еще больше замкнулась бы, стала резкой, раздражительной, в общем, похожей на Машу (Люция Хамитова), которая тоже выходила замуж, как бросалась в омут, в надежде, что ее не спасут… Но приходится жить дальше, и теперь выбор Маши пал на полковника Вершинина (Ильдар Хайруллин), тоже несчастного в семейной жизни, но сохранившего хорошую военную выправку и довольно холеный вид. Впрочем, и эта попытка “самосожжения” не удалась… Безоглядная, на грани болезненного надрыва влюбленность Маши уже заметно тяготит полковника, и без того уставшего от женских истерик. Так что Вершинину, можно сказать, повезло, что их полк переводят в другое место. В противном случае сцена их неизбежного расставания с Машей смотрелась бы не так красиво…
Думается, в такой ситуации гораздо больше пользы было бы от штабс-капитана Соленого, который бьет по-живому без промаха, не доставляя жертве лишних мучений. Именно так он подстрелил на дуэли своего счастливого соперника – барона Тузенбаха. Иначе бы тот маялся всю оставшуюся жизнь…
Конечно, к Василь Василичу Соленому (Радик Бареев) хотелось бы чуть внимательнее присмотреться. Не такой он и примитив. Но в спектакле чересчур уж застенчив. Его постоянно ищешь глазами, досадуя на обилие серых шинелей, меж которых нет-нет да и уколешься о холодный “печоринский” взгляд Соленого. Но в конце концов побеждает все же его тайное желание как-нибудь незаметно “вычеркнуться из зеркал” прозоровского дома, что обычно удается только нечистой силе.
Кстати сказать, многие исполнители “Трех сестер” вышли из уже упомянутой полустуденческой “Чайки”, и новая чеховская работа для них пришлась в хорошем смысле на “старые дрожжи”. Но спектакль держится не только на молодых мастерах камаловской сцены.
Нельзя не отдать должное Равилю Шарафееву – Чебутыркину. Актер ни разу не воспользовался своим преимуществом любимца публики, готовой начать смеяться при одном его появлении на сцене. Чебутыркин Шарафеева смешон ровно настолько, насколько и мудрее всех. Да, он знает, что никакая другая, лучшая жизнь, о которой грезят сестры Прозоровы, не может пройти мимо, ибо ее просто не существует. Но разве это знание способно сделать их счастливее? Вот Чебутыркин и прячет его за свои шутовские выходки, а в лучшем случае – просто помалкивает, уткнувшись в газетку. Ибо сердце у него – не камень. Во всяком случае, когда он трезвый. А когда пьян, то ему и вправду все “тара-ра-бумбия”!..
Я не видела спектакль “Три сестры”, поставленный недавно Рифкатом Исрафиловым в Оренбурге, но, судя по отзывам и некоторым деталям камаловской постановки, художник Тан Еникеев, оформлявший оба спектакля, придумал для них если не одну и ту же конструкцию, то очень похожие. По прямому назначению здесь “работает” разве что разбитое окно, сквозь которое выдувается тепло и проникает холод грядущего запустения. Да еще изредка кто-нибудь всматривается в темноту за окном, как в гадальные карты… В целом же, это некое условно обитаемое, едва очерченное подвижными планшетами пространство, где все происходит одномоментно: рождаются и умирают, ссорятся и объясняются в любви, пьют чай, философствуют, сонно зевают, предаются безудержному веселью, верят, надеются и разбивают чьи-то надежды. Какой в этом смысл? Просто жизнь… И тем не менее вы напрягаете зрение, слух, чтобы ничего не упустить в этом сиюминутном, “бессмысленном” ее течении. И знаете почему? Потому что это не игра в Чехова. Это – Чехов.
Постскриптум. Я почти ничего не сказала о том, что пока лишь намечено, подразумевается автором или режиссером, но осталось непроявленным или не вполне проявилось на сцене. Не знаю, будет ли спектакль иметь устойчивый зрительский интерес. (По крайней мере, премьерная публика приняла его хорошо, но это, конечно, еще не показатель.) И все-таки хочется надеяться, что “Трем сестрам” суждена долгая и успешная жизнь на камаловской сцене. И тогда, бог даст, все проявится.