Обращение Татарского театра драмы и комедии к пьесам Карима Тинчурина, чье имя носит театр, закономерно, тем более к такому значительному произведению драматурга, как “Без ветрил”. Написанная почти 80 лет назад, в годы нэпа, и рисующая яркими сатирическими красками историю незадачливой татарской буржуазной семьи, эта пьеса содержит в себе некий печальный исторический урок про то, как важно на крутых поворотах истории не растеряться и выбрать правильный курс, чтобы не оказаться у разбитого корыта; про то, что ценности нравственные и ценности политические, увы, почти никогда не совпадают.

За годы своей сценической истории пьеса получила разные жанровые прочтения. В зависимости от общественной ситуации она игралась и как сатирическая комедия, и как психологическая драма, и как историческая пьеса. Что же сегодня заставило театр обратиться к ней?

Приблизить пьесу к нынешнему дню, сделать ее понятной и близкой современному зрителю – эту задачу можно решить двояким путем. О втором говорить пока не будем, ибо чаще театры выбирают тот же путь, что и режиссер Р.Галиев. Обозначив жанр спектакля как комедию, он, по-видимому, и художника Б.Насихова убедил, что нет ничего смешнее, как изобразить персонажей пьесы “Без ветрил” плывущими на корабле без парусов и, следовательно, неминуемо терпящими бедствие… И вот на сцене возникают корабельные мостки, мачта с оборванными парусами, рулевое колесо, вырванное из своего гнезда. А вокруг бушуют волны, бросая актеров из стороны в сторону…

Откровенная и примитивная иллюстративность режиссерского решения очевидна. Попытки заявленный прием провести через весь спектакль средствами пантомимы выглядят и вовсе беспомощными. Насыщенная конкретными бытовыми реалиями пьеса никак не сопрягается со знаковыми символами на уровне сознания среднего школьника. Зато на актеров этот прием действует безотказно – в спектакле они действительно существуют “без руля и без ветрил” и играют по принципу кто во что горазд: кто-то водевиль, кто-то фарс, а кто-то пытается осмыслить происходящее как психологическую драму или даже трагедию, как, например, Т.Зиннуров (Сахипгарей) или Н.Шайхутдинов (Мисбах). Шаткая конструкция, выстроенная постановщиками на сцене, поддерживается исключительно стараниями самого драматурга, не позволяющего утопить себя окончательно и убеждающего в том, что пьеса его отнюдь не устарела и о многом могла бы заставить нас поразмышлять. Могла бы, но…

Еще больше вопросов порождает появление на афише Тинчуринского театра имени Максима Горького. Сама фигура писателя, в связи с событиями последних лет ставшая в некотором смысле одиозной, вызывает противоречивые чувства. Создатель идеологизированного Союза писателей, апологетически настроенный по отношению к сталинскому режиму, давший свое имя чуть ли не всем российским “паркам культуры и отдыха”, ну о чем, казалось бы, может он поведать нам сегодня, в наше время ниспровержения всего и вся? К тому же пьеса “На дне”, впервые поставленная Московским Художественным театром в 1902 году и с тех пор тиражировавшаяся всеми театрами бывшего Советского Союза, запечатлелась в мозгу бронзовыми барельефами мизансцен, на незыблемость которых, по большому счету, так никто и не посягнул. И вдруг Театр имени К.Тинчурина, кстати сказать, располагающийся как раз напротив музея А.М.Горького, решил проверить классика на прочность.

Малой сцены в театре, построенном в 1912 году и не рассчитанном на театральные эксперименты, естественно, нет. Пришлось зрителей рассаживать на сцене, а самое сцену задвигать в так называемый сценический “карман”, предназначенный обычно для хранения декораций. Отгородив этот “карман” от остального закулисного пространства сукнами, а публику, с помощью занавеса, от пустого зрительного зала, режиссер и художник создали среду, где зрители находятся на одном уровне с актерами, образуя с ними некое единое сообщество, волей-неволей пребывающее и в одном временном измерении.

Мысль о том, что действие происходит именно в наше время, возникает сразу и не покидает до конца спектакля, причем без видимых режиссерских усилий. Обстановка ночлежки и одежда бомжей за минувшее столетие особых изменений не претерпели, разве что вместо нар появились кровати. Как оказалось, чтобы классическая пьеса зазвучала современно, вовсе не обязательно вводить танцевально-песенный дивертисмент и перестраивать взаимоотношения героев, привнося в них нашу озабоченность сексуальными проблемами. Какая разница, в конце концов, где нашла свою идеальную любовь Настя (И.Сафиуллина) – в мексиканском сериале или в затрепанной книжке? Важно, что для нее – увы! – это единственная радость в жизни. Так же, как для Барона (Т.Нуруллин) и Сатина (Ш.Фархутдинов) это возможность “пропустить стаканчик” в ближайшей забегаловке, а потом пофилософствовать на тему о том, что есть человек. Бесперспективность и никчемность существования этих людей, хотя в прошлом у каждого из них была какая-то осмысленная жизнь и полезная деятельность, остро напоминает нам не только о сегодняшней неустроенности тысяч беженцев и вынужденных переселенцев, но и заставляет задуматься о зыбкости, катастрофической неустойчивости нашей жизни вообще.

Режиссер Р.Загидуллин избрал трудный, но верный путь. Он, вместе с актерами, прочитал пьесу сегодняшними глазами, как если бы она была только что написана. Поэтому так естественны на сцене исполнители этого спектакля, каждое их слово и жест вызывают у зрителей доверие и сопереживание. Несколько озадачивает только Лука (Н.Шайхутдинов). Незаметно появившись на сцене и так же незаметно исчезнув, он кажется лишним в спектакле. Возможно, тем самым подчеркивается, что не так уж много надо усилий, чтобы взорвать тягостную атмосферу, в которой живут обитатели ночлежки. Однако мысль эта прозвучала не очень отчетливо.

В целом же постановку пьесы М.Горького “На дне” на сцене театра им. К.Тинчурина с полным правом можно отнести к театральным событиям года, настолько она неожиданна и вместе с тем убедительна.

Юрий БЛАГОВ.