В ее стихах очень часто можно услышать звон колокола. “Весенний звон с далеких колоколен…” Или “Колокола звонят в тени, спешат удары за ударом…” Этот звон словно предвещал с самого детства ее трагическую судьбу, судьбу Поэта.
Именно Поэта, поскольку сама Марина, делившая мир на Поэта и его врагов, не любила, когда ее называли поэтессой. Поэт в России больше, чем поэт. Нередко он пророк, идущий на свою Голгофу. Она знала это. Знала и то, что ждет ее после возвращения из эмиграции на родину. И все же она вернулась. Вернулась, чтобы умереть и навеки остаться живой для России.
Елабуга… Старинный купеческий город на Каме с патриархальным укладом жизни, с многочисленными церквями, колоколами, которые уже молчали или были сброшены со звонниц в угоду новой власти. Здесь Марина провела свои последние дни. В ночь на 17 августа 1941 года к пристани причалил пароход с семьями эвакуированных москвичей, среди которых находилась Цветаева с 16-летним сыном Георгием – Муром, как ласково называла его Марина. К тому времени она уже почти ничего не пишет. Арестован муж, арестована и дочь Ариадна. Марина начинает осознавать, что ее поэзия здесь больше не нужна. Жизнь теряет всякий смысл. А бытовая неустроенность, отсутствие работы и средств к существованию все туже затягивали вокруг нее петлю безысходности.
Эвакуированных расселили по квартирам. Бревенчатый дом с печкой и полатями, хозяева – простые русские люди, будничный суровый быт. Марина хотела устроиться работать учителем в местную школу – она в совершенстве владела французским и немецким языками, но ей отказали. Безуспешно пыталась устроиться воспитательницей. В поисках работы ездила в Чистополь, и снова безрезультатно. В доме-музее хранится копия заявления, где она просит принять ее посудомойкой в столовую Литфонда, которую собирались открывать… К этому времени начался разлад с сыном, доходивший до скандалов. Чтобы прокормить его и себя, 30 августа Марина отправляется в соседний совхоз за два километра договориться о работе. Она уже согласна перебирать картошку и овощи за 6 рублей в день, чтобы хоть как-то свести концы с концами…
Удивляться тому, что Цветаевой под разными предлогами вежливо отказывали при устройстве на работу, не приходится. Вспомните героиню романа А.Рыбакова “Прах и пепел”. Дочь репрессированного заместителя наркома Орджоникидзе Лена Будягина после ареста отца также безуспешно пытается найти работу в Москве. Ее, знающую два иностранных языка и прекрасно аккомпанирующую на рояле, не берут работать ни почтальоном, ни даже уборщицей. При этом недвусмысленно намекают, что следует сменить фамилию, фактически отказаться от расстрелянного отца. Эти же испытания выпали на долю Цветаевой. Веревка, захлестнувшая ее горло 31 августа, была свита из нитей человеческого бездушия и страха, порожденного тоталитарной сталинской системой.
О том, что к ней проявляли интерес люди из местного НКВД, свидетельствовала и хозяйка дома, которая рассказывала, как в отсутствие Цветаевой (вероятно, Марина уезжала в Чистополь) в ее комнату приходили люди из органов и рылись в ее вещах. Все это дает немало поводов усомниться в самоубийстве, хотя достоверных сведений на этот счет нет и по сей день. Так или иначе, вряд ли мы узнаем, ушла ли Марина из этой жизни добровольно или же… В судебной практике есть такое понятие “доведение до самоубийства”. Пожалуй, именно эту формулировку можно применить по отношению к тем, кто подвел ее к последней черте.
31 августа у памятника Цветаевой в Елабуге будут снова звучать стихи. А в воскресенье на звоннице Покровского собора зазвонят колокола. Звон этот будет слышен и на кладбище, где покоится прах Поэта. И кто-нибудь обязательно прочтет бессмертные цветаевские строки:
Красною кистью
Рябина зажглась.
Падали листья.
Я родилась.
Спорили сотни
Колоколов.
День был субботний:
Иоанн Богослов.
Мне и доныне
Хочется грызть
Жаркой рябины
Горькую кисть.
Артем СУББОТКИН.
