Ярким событием в концертной жизни ноября стала новая встреча казанцев с солистом Большого театра, народным артистом СССР Зурабом Соткилавой, нынче отметившим свое шестидесятипятилетие.

Время над ним не властно. По-прежнему чаруют удивительный по тембру, красоте и мягкости голос певца, его выразительная манера исполнения, мастерство перевоплощения, темперамент и безграничное обаяние. В этот вечер Зураб Соткилава пел в сопровождении Государственного оркестра народных инструментов Татарстана под управлением профессора Анатолия Шутикова, включив в свою программу старинные русские романсы, а также испанские, итальянские и грузинские песни.

А беседовали мы с Зурабом Лаврентьевичем накануне концерта. На его родине, в столице Грузии, уже не первый день оппозиция и ее сторонники противостояли президенту страны, и наш разговор, естественно, начался с вопроса, как певец относится к этим событиям?

– Я ездил в Тбилиси поддержать оппозицию, – ответил он. – При огромном стечении народа давал концерты, разговаривал с людьми. Ведь дальше жить так, как сейчас живут в Грузии, нельзя. В домах нет света, голодно и холодно, молодежь уходит в криминал, пенсия у стариков – четыре-пять долларов! Я считаю, президент, который довел свою страну, свой народ до такого, должен уйти! (До отставки Э.Шеварднадзе оставалась неделя. – А.М.).

– Зураб Лаврентьевич, последний раз вы были в Казани пять лет назад. Какие важные события произошли в вашей жизни за это время?

– Одно из них, и самое неприятное, – нездоровье. Почти на девять месяцев я вышел из строя. Перенес несколько операций, в том числе на сердце.

– А кто оперировал ваше сердце?

– Грузин. И хотя он просил не называть его имя, я все же назову. Это великий кардиохирург Лео Бокерия. Я благодарен ему и всем остальным врачам. Они вернули меня к жизни, и вот я снова на сцене, снова пою… А к вам приехал по приглашению маэстро Анатолия Ивановича Шутикова, которого очень уважаю. Это великий профессионал, и оркестр у него замечательный. Я постарался высвободить два дня и рванул сюда.

Ну, а до операции у меня были очень хорошие гастроли в Америке и Испании, где я пел с камерным оркестром “Времена года”. У меня готова и новая интересная программа из произведений Доницетти. А концертом из двадцати четырех романсов Рахманинова мы открыли новый сезон в Большом зале Московской консерватории, а затем в Петербурге. Есть гениальные произведения у Чайковского, Римского-Корсакова, Рихарда Штрауса, которые хотел бы спеть. Надеюсь, что теперь больше буду концертировать.

– А когда осуществится ваша мечта приехать к нам с камерным оркестром, о чем вы говорили мне пять лет назад?

– Я бы с удовольствием, но вы знаете, везти оркестр сегодня так дорого. Был у меня разговор с Фуатом Мансуровым. Может быть, удастся спеть с камерной группой вашего симфонического оркестра…

– Нынче исполнилось тридцать лет, как вы поете в Большом театре. Сейчас часто выходите на сцену?

– Не очень. Судите сами. Сейчас я пою в операх “Борис Годунов”, “Бал-маскарад”, “Набукко” и в новой постановке “Хованщины”. А блестящий “Трубадур” и “Прекрасная мельничиха” (ими чудесно дирижировал Фуат Мансуров) исчезли из репертуара. Мне бы хотелось восстановить и спектакль “Кармен”, с которого началась моя оперная карьера в Большом театре. Но только на сцене любого другого театра, потому что в Большом “Кармен” будут ставить на языке оригинала, а я в России не хочу петь на французском языке. Слово должно доходить до зрителя, чтобы он мог сопереживать героям оперы.

– Совершенно верно. Когда все оперы идут только на языке оригинала, мы обедняем себя и особенно молодежь, которая не слышала эти оперы на русском языке и не знает итальянского, немецкого или французского…

– И отвращаем ее от оперного искусства. Правда, есть “бегущая строка”, но она очень отвлекает.

– Каков, на ваш взгляд, нынче исполнительский уровень в Большом театре?

– Я пришел в свое время в великий театр. Там пели Образцова, Атлантов, Нестеренко, Касрашвили. Сейчас появилась молодежь. Голосистых много, но подкачали культура звука, культура музыкального образа, стиль. Требуется время, чтобы молодежь окрепла и приобрела то, чего ей сегодня недостает. Но думаю, что где-то к 2015 году Большой театр снова будет на высоте.

– А каков, на ваш взгляд, общий уровень вокальной школы в России сравнительно с тем, что был при советской власти, когда выросла блестящая плеяда певцов, в том числе и вы?

– Сейчас больше свободы, и ребята едут учиться, куда хотят, но таких ярких, как мы (улыбается), пока нет. Однако талантливых певцов немало, но они поют главным образом за рубежом. И там наши певцы одни из самых сильных.

– С возрастом у многих певцов голос становится уже не таким сильным и красивым, как раньше. В чем же секрет вашего творческого долголетия?

– Вы знаете, я повторю то, что услышал от маэстро Барра, когда учился у него в Италии. Он сказал: “Я дам тебе такую технику, что сначала умрешь ты, и только потом твой голос”. В этой технике, думаю, секрет свежести и долголетия голоса. И, конечно, в здоровье. А для того, чтобы оно было, нужно соблюдать режим.

– Какая из оперных школ, на ваш взгляд, самая лучшая и кого бы вы назвали самым великим тенором двадцатого века?

– Когда говорят о школах, я вновь вспоминаю своего педагога и певца Динаро Барра. Он любил повторять, что на свете есть только одна вокальная школа – школа правильного пения, школа высшей техники. Я с ним согласен. Что касается лучшего тенора не только двадцатого века, но и всех времен, то это Энрико Карузо. По силе, красоте, по палитре звука он остался непревзойденным. Хорошо сказал Паваротти: Карузо наверху, потом двадцать мест пустых, а потом уже все остальные. И он навсегда останется тенором номер один.

– А кого из русских теноров вы бы поставили на первое место?

– Это Дмитрий Смирнов. Как ни странно, его мало кто знает. А ведь он современник Карузо и был его конкурентом. Это величайший тенор. Я слышал его запись в Италии и очень сожалею, что не приобрел эту пластинку.

– Как вы считаете, есть ли в нашей стране у такого романтического искусства, как опера, будущее?

– К сожалению, сейчас процветает ресторанная, “хулиганская”, “тюремная” музыка. И когда я вижу, как ее слушают на концертах члены Правительства, то я о нем не высокого мнения. Снижается и культурный уровень народа. И это делается специально. Чтобы убедиться, достаточно включить телевизор. Что-то хорошее можно увидеть только на телеканале “Культура”. Значительная часть интеллигенции сегодня не может, как было раньше, посещать концерты классической музыки и оперу, так как цены на билеты не по карману. Все же я не теряю надежды, что положение изменится к лучшему, а значит, и опера будет жить и радовать людей.

– А почему вы решили уйти из Президентского совета по культуре?

– Мне кажется, что он создан для того, чтобы никакие советы не принимать во внимание. Ходить же на его заседания только для того, чтобы быть ближе к высшей власти, – мне это совсем не нужно.

– Вы хотели организовать в Москве выступления выдающихся певцов современности. Это вам удалось?

– Нет. Мою идею перехватили банки и предложили певцам такие деньги, которых у меня нет и не будет.

– Сейчас всячески чернят советскую власть и все, что было при ней. Как вы к этому относитесь?

– К сожалению, тогда было немало глупостей, придуманных чиновниками. Например, придумали, что артистам нельзя более трех месяцев пребывать за рубежом и дважды выезжать в одну и ту же страну. А как быть, если осенью повторяют постановку, сделанную весной? И когда я поинтересовался у одного очень высокого чиновника, который заведовал музыкой всего Советского Союза, почему я не могу дважды выехать на гастроли в Италию, то услышал: “Вас могут завербовать!” Я думал, что это шутка. Ведь завербовать могут и в Москве. Словом, доходило до абсурда. Но при советской власти было очень много умных людей, настоящих патриотов, которые думали не о себе и делали многое, чтобы людям жилось хорошо и они были уверены в завтрашнем дне. Иначе Советский Союз не стал бы великой державой. А нашим успехам в образовании, науке, медицине, спорте и искусстве весь мир тогда завидовал.

– Не было ли у вас желания уехать за границу навсегда?

– В разных странах девять раз ко мне подсылали людей с предложением, чтобы я остался. Но за время стажировки в Италии я убедился, сколь меркантильны за рубежом отношения между людьми, и разочаровался. Там с тобой дружат, если только могут извлечь из этого какую-то выгоду. К тому же, где еще есть такая публика, как у нас? А это, поверьте, дорогого стоит. И вообще, родина есть родина.

– Имеют ли для артиста значение почетные звания и награды?

– Признаюсь, что со временем все больше горжусь званием народного артиста СССР. Потому что это звание просто так не давали.

– И вы его с честью несете…

– Да. Советского Союза, к сожалению, уже нет, а честь держим.

– Вы счастливый человек?

– Очень счастливый. Самое большое счастье и удовольствие, когда здоров и поешь. А по-житейски – когда прихожу домой, и вся семья – моя Элисо и дочки Тэя и Кэти – бросаются ко мне на шею. Вот это счастье!

– Семья у вас чудесная. А верно ли, что Элисо – дальний потомок Багратиона?

– Это действительно так. Но я больше горжусь тем, что она из рода врачей, который своими корнями уходит в пятый век. И четыре целебные мази, изобретенные ими, – мази Туманидзе – очень знамениты. Ими лечили воинов и женщин на протяжении веков.

– Вы еще не взялись за мемуары? Ведь есть что поведать миру…

– Нет, хотя предложения от издателей были. Не хочу писать, ибо сегодня публике интересна только пододеяльная жизнь артиста. А это не по мне.

– Что вы желаете себе?

– Только здоровья и чтобы еще прожить лет десять так, как живу сегодня.

– А татарстанцам?

– Хорошего настроения, успехов, счастья.

Беседовал
Армен МАЛАХАЛЬЦЕВ.