Есть история царей, а есть история народа. О первой любят писать и говорить все, о второй умалчивают. Историки молчат не только потому, что о царях писать выгодно и престижно, а о народе – опасно и себе в убыток. Есть еще трудности чисто исследовательского плана: не разработана методика, не достает источников…
Афанасия Щапова эти трудности не испугали, и он одним из первых в отечественной историографии попытался изменить взгляд на природу истории. Читающая публика, привыкшая изучать прошлое России по Карамзину и Устрялову, после Щапова тоже вдруг захотела увидеть “нашу сельскую Русь, историю масс, так называемого простого, черного народа”. Первый марксистский историк М.Н.Покровский заметил: “помещик Чичерин создал барскую теорию истории, а мужик Щапов – мелкобуржуазную теорию русской истории”.
На самом деле Щапов если и был мужиком, то только наполовину: отец его – дьячок из села Анги Иркутской губернии, а мать – крестьянка-бурятка. Афанасий с детства проявил способность к ученью. В 10 лет он поступил в Иркутске в духовное училище, где ему уже делать было практически нечего – поэтому способного мальчишку перевели в духовную семинарию. А после ее окончания в 1852 году как лучшего ученика Щапова направили учиться за казенный счет в Казанскую духовную академию, считавшуюся тогда одной из самых престижных в провинциях империи.
Многое в судьбе ученого решает случай, первый опыт самостоятельной исследовательской работы. В те годы, во время Крымской войны, в Казань перевезли огромную библиотеку Соловецкого монастыря. Студент Щапов участвовал в описи рукописей и делал из них обширные выписки. Позже по этим материалам он написал диссертацию “Раскол старообрядчества”. Раскол и смута – вот две узловые темы российской истории, которые волновали молодого ученого. Возможно, глубокое погружение в дух русской вольницы и предопределило бунтарский характер его исследований и общественно-политической деятельности.
Иногда говорят, что как историк Щапов сформировался в Казанском университете. Однако современники, близко знавшие его самого и его научные труды, так не считают. До прихода в главный храм науки Поволжья Щапов четыре года читал лекции в Казанской духовной академии, чей научный статус по некоторым историческим направлениям, особенно связанным с теологией, не уступал университетскому. Не случайно вятский историк Верещагин, лично знавший Щапова, писал: “Не Казанский университет дал Щапова, а Казанская академия дала университету готового профессора”.
Профессором кафедры русской истории в Казанском университете Щапов был избран 17 сентября 1860 года. Первую лекцию он начал так: “Скажу наперед: не с мыслью о государственности, не с идеей централизации, а с идеей народности и областности я вступаю на кафедру русской истории”. Афанасий Прокопьевич вступил еще и в тайное студенческое общество “Библиотека казанских студентов”, возможно, даже сам его и организовал, во всяком случае, написал для него программу. И в это же время, как отмечают его современники, Щапов попадает под власть зеленого змия…
В университете Афанасий Прокопьевич проработал недолго. Весной 1861 года в селе Бездна, что примерно в 180 верстах от Казани, начались крестьянские волнения. Александр II издал известный манифест, отменявший в России крепостное право. В глубинку весть о нем дошла не сразу. Полуграмотный мужичок Антон Петров неправильно истолковал царский документ и взбаламутил местных крестьян: дескать, батюшка-царь давно дал нам вольную, а злые помещики это скрывают… Власти не придумали ничего другого, как стрелять по взбудораженной толпе.
16 апреля 1861 года в университете состоялась панихида по “невинно убиенным душам”, где профессор Щапов выступил с обличительной речью. “Други, за народ убитые! – так возвышенно и сердечно обратился оратор к жертвам бездненской трагедии. – Земля, которую вы возделывали, плодами которой питали нас, которую теперь желали приобрести в собственность и которая приняла вас мучениками в свои недра, – эта земля воззовет народ к восстанию и свободе. Да здравствует демократическая конституция!”
Говорят, эта речь стала известна самому императору, и Щапова вскоре как бунтовщика и распространителя вредных идей среди студенческой молодежи арестовали. Однако дело хотели замять. Поскольку о возвращении в университет не могло быть и речи, опальному профессору подыскали другую работу. Министр внутренних дел Валуев лично взял Щапова на поруки и предложил ему как специалисту место чиновника по раскольничьим делам в своем ведомстве. Но Афанасий Прокопьевич был в крайне расстроенных чувствах, к тому же, видимо, не мог выйти из очередного запоя, и поэтому от предложения отказался. И был отправлен к себе на родину в Иркутск.
Из Казани Щапов уезжал с тяжелым чувством. Несмотря на то, что именно здесь он состоялся как ученый и познал общественное признание и уважение. Находясь в смятенном состоянии духа после ареста, который оставил в его душе незаживающую рану, профессор русской истории родил такие горькие строчки о Казани:
Город сплетен, город пыли,
Город разных лихорадок,
Город, где меня судили,
Как змея, ты стал мне гадок!
Восемь лет в своих объятьях,
Город, ты меня душил;
То в мученьях, то в проклятьях
Дни в тебе я проводил.
Много слез в тебе я пролил
За страданье мужичка;
Ты широких дум не понял
Сына бедного дьячка.
Жалкий город.
Вернувшись на родину, Щапов продолжил свои исторические изыскания. Так, он совершал поездки в Туруханский край и в Кудинские степи для изучения быта эвенков, бурят и якутов. Есть сведения, что в Сибири он впервые познакомился с марксистской литературой. Но бунтарский дух в нем, кажется, был окончательно сломлен. Как в свое время Гоголь сжег собственные рукописи и отказался от своих гениальных произведений, так и Щапов свою теорию “демократического регионализма” признал ошибочной. “До 1863г. земство и земское саморазвитие было моей idee fixe, – писал опальный профессор. – Я защищал инициативу и самодеятельность сил народа в деле его социального саморазвития… Со времени 1864г. я стал думать иначе”.
Хотя, как отмечают историографы, щаповская “идея децентрализации исторической науки, стремление строить русскую историю не из Москвы и Петербурга, а снизу, начиная с русской общины” была самым замечательным достижением провинциальной науки второй половины XIX века. Эта идея не потеряла своей актуальности и сегодня, напротив, ее значимость в связи с поисками оптимального варианта федеративного устройства современной России только усилилась. Судите сами, насколько свежо звучат мысли Щапова, высказанные им еще в 1861 году: “…В наше время науке русской истории необходимо уяснить историю, дух, характер и этнографические особенности областных масс народных. В высшей степени желательно, чтоб у нас, по возможности, в каждой провинции возникала своя историческая, самопознавательная литература и обогащалась областными сборниками вроде “Пермского”, историко-статистическими описаниями губерний и провинций вроде, например, описания оренбургского края Черемшанского и подобных, изданием областных памятников и актов вроде издания актов малороссийских, казанских, воронежских, рязанских, владимирских и других, изданием областных журналов вроде южнорусской “Основы”. Областные сборники, историко-этнографические и статистические описания провинций могут служить не только руководствами нашего областного самопознания, но и органами возбуждения в провинциальных массах идеи политического самосознания и саморазвития в составе целого государственного союза”.
Профессор Щапов так и не создал своей научной школы, но у него были последователи среди провинциальных историков: нижегородец А.С.Гациский, вятчанин А.С.Верещагин, пермяк Д.Д.Смышляев и другие. Есть они и сейчас. Один из них доктор исторических наук, профессор Иркутского госуниверситета А.Маджаров, оценивая вклад своего талантливого земляка в отечественную историческую науку, сделал следующее заключение: “Он дал новую периодизацию развития страны, раскрыл процесс формирования России как федерации областей, интерпретировал русскую историю как народную колонизацию (освоение) территории, тесно связывая федерализм с демократией. Опираясь на опыт истории, А.П.Щапов показал, что государство, построенное без учета этих особенностей, основанное только на централизме, не может быть устойчивым, чревато смутой”.
