На детях знаменитостей талант отдыхает – эта известная поговорка совершенно неприменима к семье Галеевых. Здесь уместней другая пословица: яблоко от яблони…
Но для того чтобы в полной мере проявились способности детей, им, видимо, следует заняться делом, отличным от того, что принесло славу и успех их родителям.
Да, весьма вероятно, что без помощи отца, Мухаметзяна Галеева – знаменитого казанского торговца и общественного деятеля, талантливый реформатор и богослов Галимзян Баруди мог бы и не состояться. Мало того, что Галеев был одним из самых удачливых купцов Казани и состоял членом учетного комитета сразу в пяти банках, он еще 30 лет без перерыва исполнял обязанности гласного городской Думы и имел кучу других общественных обязанностей. О его несомненном авторитете говорит хотя бы такой факт: Галеева трижды делегировали в Санкт-Петербург – на церемонию восшествия на престол, бракосочетания и священного коронования императора России Николая II. Понятно, что такой именитый отец был способен обеспечить поддержку своим отпрыскам практически в любой сфере деятельности. По стопам отца пошел лишь один из четырех сыновей, остальные избрали тернистый путь духовного служения, на котором особенно далеко и заметно продвинулся старший сын Галимзян.
Галимзян родился в деревне, но детство его прошло в Казани, неподалеку от порохового завода, где на улице Тихвинской отец выстроил роскошный особняк. Отсюда и псевдоним Галимзяна Галеева – Баруди, что по-арабски означает Пороховой. В 1862 году пятилетний мальчик поступает учиться в самое престижное в Казани медресе “Карамия”, больше известное как Апанаевское, по фамилии выстроившего его купца. Учебное заведение было, как бы сейчас сказали, элитарным – поступить туда удавалось не каждому. В “Карамии” преподавали знаменитые ученые-теологи, получившие образование в крупнейших учебных мусульманских центрах Аравии и Египта. Шакирд оказался талантливым, быстро выучив арабский, он вскоре и сам стал преподавать. Но без высшего теософского образования, которое дети богатых казанцев получали, как правило, в бухарском медресе “Мир-Араб”, стать признанным авторитетом в богословской сфере было невозможно. Как и другой знаменитый религиозный реформатор Марджани, которого Баруди считал своим учителем, Галимзян привез из Средней Азии целый сундук редких книг. Незадолго до смерти священнослужитель передал их вместе с огромной библиотекой отца в Казанский университет – эти сокровища составили основу восточного фонда Научной библиотеки КГУ имени Н.И.Лобачевского.
Отец ждал сына с нетерпением, и в 1883 по проекту архитектора Ермолова выстроил одноэтажное кирпичное здание (ныне дом № 34 на улице Тукаевской), где разместилось знаменитое медресе “Мухаммадия”. Потом оно достраивалось еще в течение 18 лет, обрастало новыми корпусами и учебными аудиториями. По сути, это был первый в России мусульманский университет, где наряду с теологическими предметами преподавались и светские дисциплины. Но добиться этого было очень непросто. Первые четыре года были самыми сложными – косность казанских мулл не позволяла преподавать в духовных учебных заведениях светские дисциплины.
Баруди отправился в хадж и длительное путешествие в мусульманские страны – Турцию, Египет, Аравию – с целью изучить на месте преимущества и недостатки исламского мира. Выводы были неутешительными. Прогресс без приобщения к достижениям мировой цивилизации казался невозможным. Как и другие религиозные реформаторы, Галимзян-хазрет причины, заведшие мусульманское сообщество в экономический и духовный застой, видел в неверной трактовке коранических принципов. Сложная философская проблема предопределения человеческих судеб рассматривалась как элементарный фатализм и приводила людей к пассивности. Как учили мусульманские богословы, все, что с нами было и будет, записано на “Вечной скрижали”, и “чернила уже высохли”. Христианская реформация сумела преодолеть эту средневековую монотонность бытия, новая этика, утверждавшая, что земной успех человека свидетельствует о его богоугодности и богоизбранности, звала к динамизму и активности. Нечто похожее пытались совершить и казанские реформаторы-джадиды.
В 1891 году в медресе “Мухаммадия” перешли к новому звуковому методу обучения чтению и письму, причем новометодную азбуку Баруди написал сам. Курс обучения в медресе длился 14 лет. Впервые были введены светские дисциплины: арабский, турецкий, русский языки, математика, физика, география, психология, история России и тюркских народов… Историку Р.Амирханову удалось выяснить, что в “Мухаммадии” преподавали известные в то время преподаватели: курс медицины и гигиены читал доктор Терегулов, правоведение – юрист Алкин, политическую историю – публицист Акчура. Трудно представить, но в медресе царил дух свободомыслия: шакирды создавали свои общества, выпускали рукописные журналы и даже ставили спектакли, что никак не вписывалось в традиции других мусульманских учебных заведений. В “Мухаммадии” обучалось около 500 шакирдов (студентов) и преподавали 20 мугаллимов (учителей), здесь формировался весь цвет татарской интеллигенции конца XIX – начала XX веков.
Отношение к Галимзяну-хазрету было неоднозначным, он постоянно лавировал между несколькими огнями. Кем его только не называли: “потомственным почетным гражданином”, “татарским Гапоном”, “еретиком”, “истинным мусульманином”, “предателем нации”, ” выдающимся ученым, педагогом, просветителем”… Его дважды приговаривали к смерти. Первый раз – в 1898 году – фанатики, упорно державшиеся за старые каноны и выступавшие против реформ Баруди. Во второй – в 1905 году – его собственные шакирды за то, что “достопочтенный мугаллим” позволил себе участвовать в манифестации, поддержавшей правящего монарха.
И все же доносы сделали свое дело. Казанский губернатор Стрижевский 16 февраля 1908 года на донесение полковника Калина наложил резолюцию: “Возбудить ходатайство о высылке муллы Апанаева, братьев Галеевых и купеческого сына Казакова под гласный надзор полиции в Архангельскую губернию на три года”. Министру внутренних дел России доложили о “раскрытии опасного заговора панисламистов”, хотя, как потом выяснилось, дело было шито белыми нитками. Но министр не стал разбираться. Правда, он несколько изменил решение губернатора: отправил Баруди не в Архангельск, а в Вологду, и не на три года, а на два. А потом и вовсе разрешил выехать за границу – так, Галимзян-хазрет почти всю свою ссылку провел в Дамаске и Бейруте.
Любопытно, что, вернувшись в Казань, Баруди написал письмо казанскому губернатору, поскольку опять начались преследования по ложным доносам, исходившим, кстати, от своих же “братьев-мусульман”. Вот некоторые строчки из этого пространного послания, которое нельзя читать без внутреннего содрогания:
“Я далек от мысли роптать на Бога, пославшего мне такое тяжкое испытание. Я перенес его со смирением, но оно оставило, независимо от моей воли, горькое сознание двух вещей. Во-первых, сознание того, как трудно доказать правительству всю благонамеренность мусульманского населения, относительно которого существует еще такое досадное предубеждение. Второе касается лично меня. Свои пятьдесят лет я провел исключительно за книгами, пренебрегая торговым занятием своего отца. Я хотел остаток дней своих, до последнего вздоха, опять посвятить этому великому делу просвещения своих братьев и тем заслужить милосердие моего Бога в будущей моей жизни; хотелось уйти из мира с приятным осознанием исполненного долга перед Всемогущим Богом и людьми…”
Желание Галимзяна-хазрета сбылось – действительно, весь остаток жизни он отдал просвещению народа. В 1917 году он стал муфтием Оренбургского магометанского духовного собрания. Заметим, что верховный муфтий России впервые не назначался императором, а избирался на свободных выборах. Баруди удалось опередить четырех достойнейших кандидатов, среди которых были такие авторитеты татарского мира, как С.Максуди, Х.Габяши, М.Бигиев и Г.Буби.
Муфтием Баруди прослужил четыре года. В 1921 году, во время страшного голода на Волге, он поехал в Москву и обратился за помощью к Сталину, который тогда ведал национальными вопросами. Сталин тепло принял делегацию из Казани и заверил, что помощь бывшим колониальным народам – первостепенная задача коммунистов. Но удостовериться в этом Баруди не смог – на следующий день он неожиданно заболел и умер, не дожив одного года до “возраста Пророка”. Ему было только 62.
Узнав о случившемся, Сталин распорядился, чтобы выделили два специальных вагона для немедленной доставки тела умершего хазрета в Казань. Провожать его приехали консулы Турции, Ирана и Афганистана, а в Казани спецсостав встречала большая толпа мусульман. Прощальную молитву прочитали в доме Галеевых, после чего муфтий был похоронен на кладбище Новотатарской слободы.