Впервые о художнике Константине Васильеве я узнал в конце 70-х годов, когда учился в Казанском университете. К нам приходил его друг – к сожалению, не помню имени, показывал репродукции его замечательных картин, жаловался, что их негде хранить, негде выставлять.
Впечатление работы Васильева произвели на нас колоссальное. То, что нам показали, казалось таким оригинальным, ярким и самобытным, что не с кем даже было сравнить. Кто еще из живописцев так детально прописывает пейзаж? Где еще можно увидеть подобные былинные типажи? А батальные сцены! Так, как увидел Великую Отечественную войну Васильев, тогда больше не видел никто.
А больше всего мне приглянулась небольшая картина “Ожидание” – та самая, где сквозь заледеневшее стекло, освещенное и отогреваемое свечой, проглядывают черты очаровательной деревенской красавицы. Сразу как-то настраиваешься на романтический лад. Но недавно я с удивлением прочитал мнение одного московского искусствоведа о происхождении этой работы. Как известно, отец Васильева воевал в партизанах в Майкопе. Фашисты якобы заставляли мать Кости ставить на подоконник зажженную свечу в надежде, что партизан ее увидит и заглянет на огонек, где его ждала засада. Вот по этим мотивам художник, мол, и создал свою картину “Ожидание”.
Когда я рассказал об этой версии сотрудникам дома-музея Васильева, расположенного в поселке Васильево, где прошла большая часть жизни художника, они вытаращили на меня удивленные глаза:
– Вечно эти москвичи что-то придумают, в первый раз об этом слышим. Никто из друзей Васильева, ни он сам о такой версии не говорили.
Вообще, здесь, на малой родине знаменитого художника с большим недоверием относятся к разного рода сказкам и небылицам, которые стали придумывать после его смерти. Образ художника не успел еще покрыться архивным глянцем, в поселке живы люди, его друзья и подруги, хорошо знавшие, каким скромным был Константин. Его неожиданная смерть – он попал под поезд вместе со своим другом – просто трагическая случайность, а не “происки” каких-то мифических врагов. Вряд ли они у него были. Так, во всяком случае, здесь говорят. О провинциальном художнике Васильеве тогда мало кто знал, он даже не состоял членом Союза художников, у него прошли лишь две незаметные выставки в Казани. Правда, друзья старались познакомить с его работами московскую публику, и Глазунов, который сразу приметил талантливого собрата, даже вроде бы договорился о чем-то с тогдашним министром культуры. Но ничего из этой затеи не получилось. Васильев три месяца пробегал по первопрестольной, но ничего не добился: дело мастера творить, а не обивать пороги чиновников. В этой суматохе пропало несколько изумительных картин. “Плач Ярославны”, вернувшись в Васильево, художник успел воссоздать заново, а до “Князя Игоря” руки не дошли… Недавно эта работа всплыла в Москве, ее, говорят, продают за бешеные деньги…
Восстановление творческого наследия Васильева – весьма болезненная тема, вокруг нее то и дело возникают какие-то грязные истории. Там, где пахнет большим капиталом (а картины нашего земляка нынче в цене), как правило, организуется темный бизнес. Имя Васильева сегодня на слуху, слава, как и ко многим другим знаменитым творцам, пришла к нему посмертно. Хотя художественная элита официально его до сих пор не признала. “Нечасто в истории России духовными лидерами становились не философы и писатели, а живописцы”, – пишет бывший директор московского музея творчества К.Васильева Анатолий Доронин, автор первой монографии о художнике. И именно Васильев, наш земляк, а не Глазунов, не скульптор Викулов стал, по его мнению, таким духовным вождем.
Доронин – фигура весьма противоречивая, но благодаря его энергии и предприимчивости имя художника Васильева стало широко известно не только в Москве, но и в Европе, где тоже были организованы выставки его картин. “Иконы XX века” – так еще иногда называют работы Васильева, а московский музей самого художника – центром русской духовной культуры.
Художник написал около 400 работ. В музее поселка Васильево хранится лишь 9 картин, около 100 – в казанской галерее, еще 100 – в московской. Остальные разошлись по частным коллекциям, что-то безвозвратно утеряно. То, что мы сегодня имеем, – заслуга двух женщин – матери художника Клавдии Парфеновны и сестры Валентины Алексеевны, которая сейчас возглавляет московскую галерею после Доронина. В 1984 году, спустя восемь лет после его смерти, она увезла большую часть коллекции брата в Коломну. Очень жаль, что в Казани тогда никто не понял, какое богатство упускаем…
Вообще-то Костя родился не в Васильево, а в Майкопе в 1942 году. “Я сын войны”, – говорил он о себе. А в Васильево семья перебралась в 1949 году – отцу Константина, заядлому рыболову и охотнику, очень понравилась здешняя природа. Мальчик с детства проявил дар рисования – тут он пошел в дядю Михаила, который тоже, бывало, брал в руки кисть. Родители, решив поддержать талант сына, отправили его в Московскую художественную школу для одаренных детей при Суриковском институте, где мальчик проучился три года и… сбежал. Мотив – творческая неудовлетворенность, Костя не мог писать по заданным схемам и шаблонам, которые навязывали в школе, его независимая натура стремилась к полной свободе выражения. Он мог писать только то, к чему лежала душа, и никогда не изменял своему внутреннему “я”. Ему с детства были чужды всякая фальшь и искусственность, поэтому так пронзительно правдивы его картины, так берут они за сердце даже неискушенного в тонкостях изобразительного искусства зрителя. Но именно поэтому Васильев и не получил официального признания при жизни – он не мог работать на потребу времени, исполняя чей-то социальный и идеологический заказ. Он был внутренне независимым и свободным в своем творчестве, чем оно и интересно.
Как и многие другие художники 60-х, он отдал дань модному тогда авангардизму и сюрреализму – работы “Струна” (1963 г.), “Вознесение” (1964 г.). Но постепенно Васильев нащупывал свою тропинку, свою оригинальную манеру письма, которую не спутаешь ни с чьей другой. Его все больше влекла к себе природа, где он находил чистоту и первозданность, не свойственные нашей урбанистической цивилизации. Отсюда тяга к картинам былинного и мифологического жанра.
В 1969 году он написал “Лесного орла”. Кто хоть раз его видел, никогда не забудет этот гордый и ясный взгляд, обращенный прямо в душу из каких-то древних лесных глубин. Как заметил один искусствовед, Васильев “пробуждает генетическую память и переносит в эпоху юности русского народа”.
Однако справедливости ради следует заметить, что избежать полностью “халтуры” не удалось и Васильеву. По окончании декоративно-театрального отделения Казанского художественного училища (сюда Костя поступил после неудачной учебы в Москве) он возвращается в Васильево и работает художником-оформителем, малюя лозунги и агитплакаты для поселковых предприятий. К тому времени умер его отец – главный инженер Васильевского лесокомбината, и вся забота по содержанию семьи (матери и двух сестер) легла на плечи Константина. Творил он в свободное от основной работы время – по ночам. И этим творениям сегодня удивляется весь мир!
Вокруг творческого наследия Васильева разгораются споры. Кем он был – язычником или все же православным художником? Первые основывают свои доводы на увлечении художника былинами и мифами, вторые ссылаются на его религиозные полотна, в частности, на такую малоизвестную картину, как “Христос, изгоняющий торговцев из храма”. Творчество Васильева иногда пытаются политизировать, превращая его в знамя русского национализма. Но, как и любого большого художника, Васильева трудно уместить в какие-то узкие национальные рамки, его творчество принадлежит всему миру. Он хорошо знал не только русские былины, но и древнеиндийские саги, европейскую мифологию. Любимыми композиторами Васильева были Бах, Моцарт, Гайдн, Вагнер, а любимой актрисой – Марина Влади. Чтобы убедиться в этом, достаточно приехать в его музей в Васильево, расположенный в том самом доме, где он жил, до сих пор хранящий обстановку, вещи, атмосферу 60-70-х годов. Увлекался Васильев и книжной графикой, известно его оформление книг Кутуя, Тукая и других татарских классиков. Художник охотно сотрудничал с татарским юмористическим журналом “Чаян” и даже участвовал в конкурсе сатирической графики, который проходил в Москве.
Однако никто не спорит, что Васильев – порождение и выражение, в первую очередь, русского духа и русской культуры. Он написал четыре автопортрета, больше других известен последний, созданный незадолго до смерти. На полотне – умудренный жизнью пожилой человек (хотя, когда Васильев погиб, ему было всего 34 года) с окладистой бородой, очень похожий на Достоевского. Сходство это намеренное. Васильев очень любил Достоевского, говорят, даже цитировал целые куски из его романов.
Творчеству Васильева еще не дана полная и объективная оценка. Не исключено, что его еще назовут “Достоевским XX века”, только не в литературе, а в изобразительном искусстве.
