“Постой, паровоз, не стучите, колеса. Кондуктор, нажми на тормоза”… Ох, как ему хотелось тогда, лежа в телячьем вагоне на нарах, дернуть несуществующий стоп-кран…
Этап затягивался, состав сутками простаивал на запасных путях, а Казахстан все не приближался. Заключенные истомились. Кто-то спал, кто-то разговаривал, 16-летний Генрих Сечкин, осужденный во второй раз, вспоминал свою непутевую воровскую жизнь. Так, под стук колес, в его голове и запрыгали мгновенно ставшие популярными строчки. И сразу же ложились на мелодию. “Не жди меня, мама, хорошего сына! Твой сын не такой, как был вчера. Меня засосала опасная трясина, и жизнь моя – вечная игра”.
Товарищам по пересылке песня понравилась. Кто-то даже стал подсказывать автору наиболее подходящую рифму. Наконец, вариант устроил всех, и песню в телячьей теплушке запели хором. Тогда Генрих Сечкин даже представить себе не мог, как скоро его творение разойдется по российскому ГУЛАГу и безымянным войдет в необъятный тюремный фольклор.
Теперь, почти полвека спустя, Сечкину это совершенно не обидно. Слова большинства своих песен он окончательно подзабыл. Но эту забыть не дают: “Операцию “Ы” крутят на телеканалах чуть ли не еженедельно, а там Никулин с гитарой и “Не жди меня, мама…”. На авторство Сечкин по-прежнему не претендует.
– А зачем? – удивляется Генрих Соломонович. – Дело прошлое. Это я в юности, когда во всех дворах брякали на гитарах, гордился, что твои строки люди поют. А сейчас, когда жизнь прошла… Хотя разные воровские песни в те времена считались подзаборными. Молодежь предпочитала зовущее в светлое будущее. А мои песни куда звали?.. Я сочинял их лет до двадцати. И в воронежской колонии для малолетних, куда попал в 14, и в казахстанской зоне. Сочинял от тоски – по свободе, по близким, по дому. Ничего, конечно, не записывал. Те, кому я песни свои пел, тоже держали все в памяти. Потом напевали другим – и пошло-поехало. Сейчас с десяток человек называют себя авторами моих песен. Особенно много их у “Постой, паровоз”. Недавно вот по телевизору известный искусствовед утверждал, будто эта песня родилась до революции. Ну не буду же я из-за этого судиться! Тюремные песни – лишь эпизод. Я любил на гитаре исполнять классику…
Семья Сечкиных жила в большой коммунальной квартире, в шестиметровой комнате на четверых. И когда у 23-летнего трижды судимого парня появилась своя гитара, он осваивал нотную грамоту по ночам в уборной. Именно здесь, в “музыкальной гостиной”, занимаясь по семь-восемь часов в сутки, он стал виртуозом. Генриха приглашают работать в Московский драматический театр. Одновременно он принимает участие в самодеятельных концертах, включая в свой репертуар совершенно неожиданные для гитаристов-любителей того времени произведения – Баха, Паганини, Моцарта. Во время аттестации один из членов минкультовской комиссии поинтересовался, как долго музыкант работает над репертуаром. Генрих ответил, что серьезно увлекся гитарой лишь год назад. “Вы что, нас за дураков держите?” – возмутился музыкальный авторитет.
В шестидесятых-семидесятых годах Генрих Сечкин считался популярным артистом. Он ездил на гастроли, озвучивал радиопередачи, выступал в телепрограммах, делал аранжировки для гитары. В 1961 году его, руководителя самодеятельного ансамбля гитаристов, во Дворце спорта в Лужниках поздравлял с творческими успехами сам Никита Хрущев.
Несмотря на высокую оценку творчества ансамбля гитаристов, за границу Сечкина не пускали. К тому времени он был уже четырежды судим. Первые три раза он получил сроки за воровство, а последний, можно сказать, по недоразумению. Покрышки для автомашин в магазинах тогда было не сыскать. Генрих по случаю приобрел их с рук, а резина оказалась краденой. Других покупателей тогда привлекли в качестве свидетелей, Сечкина же как обвиняемого: как же, неоднократно судимый, можно сказать, рецидивист. Получил два года с конфискацией подержанного “москвичонка” – орудия преступления…
Генрих и в зоне организовал художественную самодеятельность. Гитара снова стала его спасением. Через год за примерное поведение Сечкин был освобожден. В Москве вступил в Творческое объединение московских гитаристов, стал его председателем и, поскольку сам был невыездным, стал организовывать гастроли в СССР лучших зарубежных музыкантов. Западными музыкальными изданиями этот период назван расцветом гитары в СССР. А имя Генриха Сечкина упоминается в солидных справочниках. Но… как там в песне: “Меня засосала опасная трясина…”
Преуспевающего Сечкина снова арестовывают. В пятый раз. За видеотехнику… Еще шесть лет с конфискацией имущества. Накануне ареста, в апреле 1983-го, многие издания готовились статьями отметить пятидесятилетие известного музыканта. Но вместо них в “Советской России” появился разоблачительный материал: раскрыта подпольная фирма кинобизнесменов…
На одном из этапов конвой “неаккуратно обошелся” с заключенным, три пальца правой руки перестали работать. С музыкальной карьерой было покончено. В кругу друзей Сечкин по-прежнему может исполнить любое произведение – указательным и большим пальцами. Но делает это крайне редко. Техника уже не та. Двадцать лет не занимался серьезно.
Сейчас Генриху Сечкину 69 лет. Он давно на пенсии. Три года назад издал автобиографическую книгу “За колючей проволокой”, готовит к изданию следующую. Обещает, что удивит. На это, я поняла, Сечкин горазд. Столько пережил взлетов и падений, в 64 женился на 22-летней. Теперь вот намеревается побить собственный же рекорд: весной ожидается очередное бракосочетание. С двадцатилетней особой. “Постой, паровоз. Не стучите, колеса…”
Ирина МАСТЫКИНА.
(“Деловой вторник”).
