Как мы уже сообщали, в конце сентября Олег Виноградов приезжал в Казань в связи с премьерой балета Луи Герольда “Тщетная предосторожность”. Он охотно откликнулся на просьбу дать интервью. А встретились мы в видеозале театра, где Олег Михайлович знакомил художественного руководителя нашей труппы Владимира Яковлева и своего давнего друга, в прошлом балерину Большого театра СССР, а ныне известного балетного критика Наталью Садовскую с балетом “Ромео и Джульетта”. Спектакль поставлен Виноградовым в Сеуле, его премьера состоялась во время нынешнего чемпионата мира по футболу. Спектакль чудесный, во многом, как и присуще этому мастеру, новаторский. “Повезу его скоро в Париж”, – сказал Олег Виноградов. И беседа началась.

– Олег Михайлович, спасибо за великолепный подарок нашему театру и казанцам. Вы видели, как восторженно встретили балет “Тщетная предосторожность” зрители. А как вы оцениваете работу нашей труппы?

– Я благодарен вашему театру за приглашение. В этом вижу его курс не на негатив и агрессию, которые нас сегодня окружают, а на спектакли-праздники, такие, как “Тщетная предосторожность”. Мы же сделали все возможное для того, чтобы он помог казанской труппе расти и развиваться дальше. Конечно, рановато пока давать оценку, потому что хореографически это один из самых сложных спектаклей. Могу лишь сказать, что начало очень хорошее. Мне нравятся участники спектакля – это молодые артисты, и, что очень важно, они думают, вносят свое, не упрощая хореографию. И это достоинство труппы. Важно теперь, чтобы спектакль чаще шел. Ведь чтобы хорошо танцевать, надо танцевать много. Уверен, что спектакль принесет пользу труппе и она станет еще более профессиональной.

– Кто на вас оказал наибольшее влияние как на танцовщика и балетмейстера?

– Я благодарен многим, потому что мне в жизни очень повезло. Повезло, что одним из первых меня заметил такой корифей балетного искусства и великолепный педагог, как Петр Андреевич Гусев. Мне очень помог в творчестве Юрий Николаевич Григорович, который пригласил меня в Большой театр после “Ромео и Джульетты” в Новосибирске. Повезло и в том, что я застал еще живого Юрия Иосифовича Слонимского, также помогавшего мудрыми советами. Это был крупнейший теоретик и историк балета, ученик Баланчина. Его монографии по “Жизели” и “Сильфиде” еще в тридцать девятом году получили премии в Париже. Словом, один из наших гигантов. Мне повезло, что я застал еще живого Кирикова в Риме, что встречался с Сальвадором Дали.

И не могу не сказать о том, что очень большую роль в моей творческой судьбе сыграла татарская семья, которую всегда помню, – Абдурахман Летфуллович Кумысников, его жена Нагима Валеевна Балтачеева и ее брат – Тахир Валеевич Балтачеев (кстати, первый исполнитель партии Шурале в постановке Якобсона). Царство им небесное!

– Они были вашими педагогами?

– Прежде всего они были артистами Кировского театра, потом педагогами Вагановского училища и всю жизнь – педагогами-репетиторами.

Ф а н т а с т и ч е с к и е специалисты! И изумительные люди! Они всегда помнили о Татарии, много рассказывали мне о ней… И самое главное – именно они дали мне те импульсы, тот профессионализм, которыми пользуюсь до сих пор. С ними связаны золотые страницы Кировского театра, и он их никогда не забудет.

Наконец, мне повезло и с танцовщиками. В своих первых спектаклях я работал с Мишей Барышниковым – он танцевал главную партию в балете “Очарованный принц”, с Юрой Соловьевым, Ниной Тимофеевой, Колей Фадеичевым… Это целая плеяда великолепных мастеров балета.

– Вы знаете, что у нас, в Казани, ежегодно проходит фестиваль классического балета имени Рудольфа Нуриева. Вы с ним вместе учились… Интересно, каким он остался в вашей памяти?

– Воспоминаний, конечно, много. И о том, как учились в одном классе у замечательного педагога Александра Ивановича Пушкина, и о том, как после эмиграции Нуриева мы тайно встречались в разных городах за рубежом (если бы об этом узнали, мне бы не поздоровилось). Рудольф проявлял колоссальный интерес к тому, что делается в Кировском театре, очень помогал мне с информацией – ведь тогда мы были отрезаны от мира. Он давал мне много книг по культуре, балету, живописи, видеокассеты, о которых мы тогда еще и понятия не имели… А потом, когда изменилось время, я готовил его к приезду в Россию.

– Вот как!

– Конечно. Ведь он очень боялся ехать, спрашивал меня, как проходить через таможню, что можно и чего нельзя с собой везти. Я пробивал его приезд на гастроли целых пять лет! За это время он заболел, стал хуже танцевать. Но я все же пригласил его, и он танцевал “Сильфиду”.

– А как приняла его труппа Кировского театра?

– Знаете, труппа к этому времени абсолютно изменилась. Мало кто видел, как он танцевал раньше, и в какой-то степени были разочарованы. Но владение жестом, пантомима, актерское мастерство – все это было оценено по достоинству. И встретили его как знаменитость.

– Как божество?

– Нет, этого не было. Потому что сегодня танцуют гораздо лучше, чем он танцевал.

– Да, время, когда вы добивались приезда Нуриева, было трудным…

– Да и сейчас не лучше. Во-первых, произошла переоценка ценностей, потеря критериев, потеря всего, что раньше было эталоном. Вот это самое страшное. Само понятие “русский балет” дискредитировали настолько, что во многих странах Запада во время конкурса появляется табличка: “Русских просим не просматриваться!” Потому что под видом русского балета за границу едут труппы с таким низким уровнем, что становится стыдно.

– Вы считаете, что это результат тех перемен, которые произошли в стране за последние десять-двенадцать лет, того, что сейчас во главу угла поставлены доллар и рубль, а не другие ценности?

– Доллар и рубль никому не мешают. И дай Бог, чтобы они были, но у тех, кто их з а с л у ж и в а е т. А не так, как сейчас в России. Ведь артисты получают мизерную зарплату, а у них – семьи, дети. Их здесь ничто не держит: ни денег, ни творчества…

– А раньше, при советской власти, заработки были выше?

– Тогда все было другое, и не самое плохое. Особенно что касалось балета (я не говорю о других сферах). Вы же помните, в стране было 55 балетных театров, 14 балетных школ, каждая республика имела свою труппу. А что сейчас? Этого нет.

– Вы кавалер высших советских наград и многих зарубежных. Какая из них вам особенно дорога и почему?

– Конечно, французские награды. Потому что с Францией меня связала судьба, туда я привозил Кировский театр регулярно. “Ромео и Джульетту” мы показывали в Лувре в семьдесят шестом году, и был триумф. Во Франции видели и “Тщетную предосторожность”, и “Ярославну”, и многое другое из нашего репертуара. А когда меня наградили французским орденом и дали почетное звание “Шевалье”, то дирекция “Гранд Опера” предложила мне стать художественным руководителем балета. Это еще до Нуриева. Официальное приглашение состоялось во время наших гастролей, в присутствии представителей Ленинградского обкома и советского посла. Естественно, что там, в Париже, мы дали согласие и все меня поздравляли, ведь никогда такого не было, чтобы советского хореографа приглашали на такой почетный пост. Было наоборот – Мариуса Петипа пригласили в Россию. Но когда я вернулся в Ленинград, меня вызвали в обком и сказали: “Ты что, серьезно?.. Забудь. Этого не может быть, потому что не может быть никогда!”

– А вы сами хотели бы возглавить балет “Гранд Опера”?

– Конечно! Но Господь рассудил по-другому. И слава Богу, что меня тогда не пустили. Потому что вся моя жизнь стала бы другой. Я бы не сделал тех спектаклей, какие сделал в Мариинке, у меня бы не было американской Академии… Так что Господь лучше нас знает, что нам нужно. Надо только его слушаться.

– Как по-вашему, курс на возрождение и сохранение классического наследия, на эксперимент продолжается в Мариинке после вашего ухода?

– Полностью. И мне очень это приятно. У театра были лучшие и худшие времена, но Кировский (Мариинский) театр был, есть и будет лучшим театром в мире.

– Вы первым в Советском Союзе стали пробивать дорогу западным хореографам и балетам Августа Бурнонвиля, Мориса Бежара, Ролана Пети и даже нашего Джорджа Баланчина. И первой такой постановкой стала ваша “Сильфида”.

– Да, это хореографы, которых Россия не знала, и мне было важно открыть их нашим артистам. Да я и сам ничего этого не знал, пока в шестьдесят девятом году не попал на Венский фестиваль. Я вернулся оттуда другим человеком. К тому времени я уже хорошо представлял ограниченность нашего стиля и репертуара, знал, чего нам не хватает – мелкой техники, средних прыжков и т.п. А это есть только у хореографа “Сильфиды” Бурнонвиля. Я считаю, что за всю историю хореографии создано только два гениальных балета – “Жизель” и “Сильфида”.

– Как часто вы бываете в России?

– Очень редко. И каждый приезд для меня – это трагедия. Потому что не узнаю того, что было мне дорого. Я приезжаю в Санкт-Петербург и вижу, что этот город гибнет. С болью в сердце смотрю на тот ужас, что происходит с пенсионерами, с тем поколением, которому мы обязаны всем, которое столько выстрадало. Для меня это шок! И порой мне не хочется приезжать сюда вновь.

– И все-таки обидно, что такие мастера, как вы, находятся вне родины.

– Моя миссия – быть там, где я нужен. Еще в восемьдесят девятом году президент Соединенных Штатов Джордж Буш-старший личным письмом пригласил меня, чтобы поднять американский балет. Я тогда еще возглавлял труппу Кировского театра, но на приглашение ответил. И мои ученики за последние шесть лет взяли на престижных международных конкурсах – я горжусь этим – 26 золотых медалей. До моего приезда в Америку был ноль: ни одной золотой медали на конкурсах за всю ее историю. А на родине никто ко мне с этим не обращался.

– Более того, я слышал, что вас пытались убрать с поста художественного руководителя и главного балетмейстера Кировского театра.

– Не хочется вспоминать, но на меня было три покушения, и я чудом остался жив. Что мне оставалось делать после этого?

– Если можно, несколько вопросов, касающихся вашей личной жизни.

– Пожалуйста.

– Говорят, что вы не пьете и не курите.

– Знаете, никогда не курил. Даже когда мальчишки во дворе пытались, у меня не было желания даже попробовать. Не нравилось. Но вот уже лет пятнадцать курю трубку. Но это только так говорится. Мне просто нравится аромат хорошего табака. И еще в Кировском театре я приучил к этому труппу. Зайдя в балетное отделение, артисты сразу нюхали воздух: если пахнет хорошим табаком, значит, я на месте. Но никогда не затягивался. Да и не пил никогда в обычном понимании. Крепкие напитки для меня не существуют. А вот хорошие вина – полусладкие или шампанское – люблю. Но никогда не испытывал состояние опьянения и не понимаю, что это такое.

– И никаких других слабостей у Олега Михайловича Виноградова нет?

– Есть. Моя слабость (а может, наоборот – сила) – это преклонение перед женщинами. И все, что я делал в своей жизни и делаю, ради женщины – и какой-то определенной, и неконкретной. Женщины меня вырастили, и мне всегда хотелось сделать для них что-то хорошее. А одиннадцать месяцев назад у меня родился сын Артем, дай Бог ему здоровья! И я очень рад тому, что он появился в моей жизни в моем нынешнем возрасте. Рад тому, что испытываю какое-то совершенно необыкновенное чувство.

– А до Артема детей не было?

– У меня в Петербурге дочь, Настенька. Ей двадцать лет. Замечательная девушка! Собирается стать интернациональным менеджером. Учится в институте, а продолжит образование, естественно, в Америке.

– А ваша нынешняя жена?

– Она бывшая артистка кордебалета Мариинского театра. Сейчас занимается только семьей.

– Знаю, что вы не только хореограф, но и прекрасный театральный художник – видел ваши зарисовки для балета “Горянка”, сделанные в Дагестане. А чем вы еще увлекаетесь?

– Мое самое большое хобби – парусный спорт. Обожаю плавать на любых судах, но особенно – на парусных.

– У вас есть яхта?

– Она у меня всегда была. И яхта, и катер в Ленинграде, и в Америке тоже. Моя жизнь проходила на воде, я без нее не могу – видно, беру от нее энергию. Кстати, все свои балеты сочинял на яхте.

– Сможете ли вы приехать на Нуриевский фестиваль?

– У меня все расписано, и времени, к сожалению, совершенно нет. Но я пришлю на фестиваль своих артистов – одну или две пары.

– Было приятно услышать о вашем решении принять в вашу академию наших талантливых ребятишек из Казанского хореографического училища…

– Мы их с удовольствием примем в Вашингтоне, научим и вернем в Казань прекрасными специалистами.

– Это, наверное, дорогое удовольствие?

– Дорогое. Но особо талантливые учатся у нас бесплатно. Мы им платим стипендию.

– Олег Михайлович, в заключение, что бы вы хотели пожелать нашей балетной труппе?

– Прежде всего, конечно, здоровья и чтобы жизнь была немножечко легче, и не только у артистов. А им – чтобы верили в это красивое и замечательное искусство, балет!

Фото Н.Чумакова.

Беседовал