Глядя на полотна Ильяса Файзуллина, никогда не подумаешь, что их написал человек, не имеющий высшего художественного образования. Можно сказать, что Файзуллин – художник-самородок, но не примитивист, а зрелый мастер, искусно владеющий всеми секретами своего ремесла. Как он сам говорит: “Я умею все, чему учат в академиях”, хотя признается, что если бы он там учился, все постиг бы гораздо быстрее, а не путем бесчисленных проб и ошибок.

Но судьбе, к которой мастер относится с благоговением, было угодно, чтобы он завалил экзамен в Москве при поступлении в Суриковский художественный институт и не попал в Высшее художественное училище имени Мухиной в Ленинграде. Лениногорская художественная школа и вольнослушательские курсы у питерского профессора Леонида Худякова – вот и все его “университеты”.

Несолоно хлебавши в обеих столицах, несостоявшийся студент возвращается домой – сначала в Нижнекамск, а потом в Набережные Челны, где проводит двадцать, по его собственным словам, “самых мучительных лет своей жизни”. Спокойно о граде автомобилестроителей Ильяс говорить не может. Здесь он прошел “все круги ада”: крушение семьи, двуличие властей, абсолютное одиночество, искушение древней лжемудростью “истина – в вине”. Тяжелая аура пролетарского города едва не задушила художника. Именно в это время он пишет картину “Отчаяние” – жуткое зрелище, на которое нельзя смотреть без внутреннего содрогания: костистая смерть, подкравшись сзади к человеческой плоти, перерезает ее горло огромным зазубренным ножом…

Файзуллин по натуре пессимист.

– Я вижу мир не так, как все, – говорит он. – Остро чувствую его изнанку: людская злоба, убожество, серость – все это обволакивает меня и душит. Человечество переживает мучительный этап своей истории, и конца ему нет. Ничего отрадного вокруг себя я не вижу: только одни, если говорить языком Дон Кихота, страждущие, влачащие жалкое существование людишки, и на их фоне – жирующие воры, чувствующие свою безнаказанность. И от этого горше вдвойне.

– Представьте ситуацию, – продолжает художник, – что неожиданно воскресли Чайковский или Бах и один вечер посидели перед телевизором. Оглушенные потоком льющейся с экрана пошлости и серятины, думаю, они тут же угодили бы в сумасшедший дом. Отсюда трагизм моего мистического мировосприятия, которое я попытался воплотить в одной из своих работ – “Христос уходящий”. Если мы будем двигаться в этом направлении и дальше, Иисус уйдет, и никто нас уже не спасет.

– Вы верующий человек?

– Не знаю. Никакой конкретной религии я не придерживаюсь, но перед сном читаю молитвы на татарском языке, в которых желаю благополучия родным и близким. Верю в судьбу, я фаталист, чувствую, что меня как будто кто-то ведет по жизни. Каждому свыше дана судьба, и изменить ее никак нельзя. Я в юности по пьяному куражу спрыгнул со второго этажа и сломал позвоночник. Кажется, должен был всю жизнь быть привязан к больничной койке, но мне было уготовлено иное. Поэтому можно и в огонь бросаться, и лезть черту на рога – ничего с человеком не случится, кроме того, что ему изначально предначертано.

… Встреча с Ириной, видимо, тоже была предписана Ильясу небесами. Трудно сказать, как сложилась дальше его жизнь, если бы семь лет назад ему не встретилась эта женщина, которая увидела свое предначертание в том, чтобы стать его доброй музой и вести, как ребенка, по жизни. Одинокий, никем не признанный провинциальный художник так и спивался бы потихоньку в сомнительных компаниях. “Я к людям шел с открытой душой, – рассказывает он, – а они меня или обманывали, или обкрадывали”.

За двадцать лет челнинского прозябания в свободное от оформительской халтуры время в тесной городской комнатушке Файзуллин создал целую галерею потрясающих картин, которые условно разбил на циклы: “Мистический реализм”, “Великие трагедии”, “Древняя Греция”, “По мотивам…” Лучшими работами он считает “Явление”, “Сервантес в тюрьме” и натюрморт “На китайской скатерти”. Но вот беда – эти талантливые произведения почти никто не видел, они бесхозной грудой валялись в его запущенной квартире.

– Ирина подарила моим картинам жизнь, – с благодарностью говорит художник.

– Меня как-то пригласили посмотреть на работы, как пояснили, неизвестного, но талантливого художника, – вспоминает Ирина. – Как только увидела Ильяса, влюбилась в него по уши, а когда рассмотрела его картины, поняла, что совсем пропала.

В отличие от Ильяса Ирина обладает энергичным характером. Она развила такую бурную деятельность, что художника пригласили выставиться в Казани. Впрочем, для этого никаких титанических усилий и не потребовалось, достаточно было показать альбом с работами Файзуллина – и НКЦ “Казань” гостеприимно распахнул свои двери и предоставил место для персональной выставки, которая успешно прошла в 1998 году. Тогда же Файзуллин был принят в члены Союзов художников Татарстана и России, хотя сам никаких шагов к этому не предпринимал.

Жизнь художника начала меняться, как в сказке. А дорогу благоприятным переменам открыла его работа “Хадж”. Нет, Файзуллин Мекку не посещал, но разговорился однажды в поезде с молодым паломником, намеревавшимся совершить это богоугодное дело. Его рассказ произвел на чувствительную натуру художника такое колоссальное впечатление, что он за неделю создал монументальное полотно.

Но поход к мусульманской святыне Файзуллин увидел по-своему. Он не стал изображать толпу людей, как это обычно показывают по телевидению или снимают на фото, а крупно вылепил лишь одного бородатого паломника, устремленного к святой Мекке по световой дорожке. Дорожка пересекается другим лучом, и получается что-то вроде креста.

– Нет, это не христианский крест, как все почему-то думают, – объясняет художник. – Это свет священного камня Каабы, который расходится от него во все четыре стороны.

“Хадж” был замечен кем-то из Аппарата Президента Татарстана, снимок картины увидел и М.Шаймиев, после чего захотел посмотреть оригинал. Полотно было доставлено в Кремль. Президенту работа понравилась – она будет помещена в музей Кремля, а пока хранится в запасниках. Художнику намекнули, что он может получить большой заказ, если подготовит эскиз на тему царствования царицы Сююмбике. Файзуллин значения намеку не придал и вскоре о нем совсем забыл. Но его поводырь и муза Ирина поняла, что это не пустая затея, и отнеслась к ней со всей серьезностью. Ильяс поверил жене – как он мог не верить женщине, которая полностью принесла себя ему в жертву и жила одними лишь его интересами! – и с увлечением принялся за работу. Тем более что об этом же попросила его мама – Софья Ильясовна. Совершенно неожиданно для автора, но никак не для его музы, эскиз с небольшими поправками был утвержден. В результате родилась картина “У казанской царицы Сююмбике”. Сегодня это полотно украшает малый зал заседаний Казанского Кремля.

По замыслу художника, на картине изображено действие в период августа-сентября 1549 года. В центре на троне величественно восседает царица Сююмбике. Недавно она потеряла любимого мужа, потому так печально ее прекрасное лицо. Царицу окружает свита: карач-бий Нурали-Ширин, военачальник Кучак, справа сеид Кул Шариф беседует с поэтом Мухаммедьяром… Идет прием послов из Самарканда, турецкого султаната, гостей из Москвы, Средней Азии, Европы…

Ильяс с Ириной недавно перебрались в Казань, купив в поселке Залесном квартиру. Началась новая полоса в их жизни.

– Казань действует на меня очень благотворно, – говорит Файзуллин. – Главное, я здесь спокоен. Меня окружают умные, интеллигентные, порядочные люди.

Художник полон творческих замыслов. Но для того, чтобы их осуществить (мастер тяготеет к созданию больших полотен), нужна мастерская. Готов уже и проект.

– Кто-то мечтает о джипе или вилле, мне ничего этого не нужно. Если подвернется крупный заказ и заработаю достаточно денег, все пущу на строительство мастерской. Может, на старости лет смогу еще создать что-нибудь стоящее.

P.S. Персональную галерею художника Ильяса Файзуллина можно посмотреть на сайте http://painterilya.narod.ru/