Надо жить…

В новом сезоне татарстанские театры не сговариваясь анонсировали премьеры по произведениям мировой классики – Чехову, Мольеру, Брехту… И первым в этом ряду стал спектакль «Дядя Ваня» в Набережночелнинском татарском драматическом театре. На состоявшейся накануне премьеры пресс-конференции режиссер-постановщик Фаиль Ибрагимов объяснил свой выбор так: «Чехова ставит весь мир, и татарские театры не исключение.

Автор статьи: Ильтани ИЛЯЛОВА

Фото: chelnyteatr.ru

information_items_10125097

В новом сезоне татарстанские театры не сговариваясь анонсировали премьеры по произведениям мировой классики – Чехову, Мольеру, Брехту… И первым в этом ряду стал спектакль «Дядя Ваня» в Набережночелнинском татарском драматическом театре.

На состоявшейся накануне премьеры пресс-конференции режиссер-постановщик Фаиль Ибрагимов объяснил свой выбор так: «Чехова ставит весь мир, и татарские театры не исключение. Но как-то  получилось, что до сих пор в их репертуаре не находилось места „Дяде Ване“», хотя, на мой взгляд, это самая «татарская» пьеса Чехова. Она более других ложится на наш менталитет. Автор сам пишет, что это сцены из деревенской жизни, которая особенно близка и понятна татарскому зрителю. Для меня здесь особенно интересен доктор Астров, который задается вопросом: а как будут жить после нас, через 100–200 лет? И вот спустя более века со времени первой постановки «Дяди Вани» мы видим, что принципиальных различий нет, человеческая натура за это время нисколько не изменилась…»

…Открывается занавес. Перед взором зрителей обычная деревенская комната, где под потолком криво висит пустая рама из-под картины. Не является ли это символом пустой, бесцветной, несложившейся жизни обитателей дома Войницких?

Спектакль, поставленный Ф.Ибрагимовым, о добрых, умных, талантливых людях, переживающих момент острого, драматического осознания тусклости своего существования, понимания того, что всю жизнь они занимаются не своим делом, и потому ни одна их мечта не воплотилась в реальность. Астров мечтал преобразить землю лесами, но это не стало делом его жизни. Дядя Ваня мог стать светлой личностью, Достоевским, Шопенгауэром – и тоже не стал… Молодая и красивая Елена выходила замуж за умного и успешного ученого, но в результате оказалась женой больного занудного отставного профессора. Единственно Телегин по прозвищу Вафля живет в мире и согласии с собой, потому как «погода очаровательная, птички поют… чего еще нам».

«Во всем уезде было только два порядочных, интеллигентных человека: я да ты, – с горечью говорит Астров дяде Ване. – Но в какие-то десять лет жизнь обывательская, жизнь презренная затянула нас… и мы стали такими же пошляками, как все». Астров, каким его играет Ильфат Аскаров, внешне уравновешенный, но на деле смертельно уставший человек. Будни земского врача в глухом деревенском захолустье, где в избах грязь, вонь и народ вповалку, сделали из него циника. Как не постареть и не начать пить от скудости духовной? Один лишь раз встрепенулась его душа. Он увидел некую жар-птицу, невесть как залетевшую в эту глухомань, – Елену Андреевну, жену профессора Серебрякова. Но из этой мимолетной интрижки ничего не вышло, и его глаза снова потухли, все вернулось на круги своя…

Преображается при встрече с Еленой и дядя Ваня (Фоат Зарипов). Но если для Астрова это не более чем эпизод, то для Войницкого любовь к Елене – это вновь обретенный смысл жизни, ее последний шанс. Зарипов убедительно прослеживает логику поведения своего героя от привычного равнодушия к счастливой влюбленности, надежде на осмысленное существование и взрыву отчаяния, пониманию невозможности что-либо  изменить. Искренне больно за этого умного, порядочного человека, посвятившего свою жизнь служению ложному идолу. Он не смог убить Серебрякова, не смог убить себя, но в нем накапливается некая критическая масса того, что, собственно, и есть смерть.

Профессор Серебряков в исполнении Равиля Гилязова предстает неоднозначной фигурой. С одной стороны, он эгоистичен, высокомерен и брюзглив, а с другой – перед нами обычный немощный старик, никому не нужный и жалкий в своем стремлении поддерживать миф о себе как большом ученом.

Вместе с тем, мне кажется, что в спектакле необходимо точнее расставить некоторые акценты. К примеру, остается впечатление, что Войницкий стреляет в Серебрякова не от ощущения крушения жизни, а из-за предложения профессора продать дом. Но, скорее всего, это лишь последняя капля, а само решение созрело давно – от безысходности и утраты смысла жизни. Именно отсюда наивысший момент отчаяния – выстрел и попытка самоубийства.

На мой взгляд, требует некоторой корректировки и трактовка образа Елены. Коль скоро в жизни двух незаурядных мужчин, Астрова и Войницкого, она играет столь значительную роль, значит, в ней есть некая женская неотразимость, и от исполнительницы этой роли Зубаржат Халиковой ждешь чего-то  большего, чем манерность и жеманство светской дамы, скучающей в деревенской глуши.

Рядом с Еленой особенно отчетливо проступают великодушие и доброта Сони (Чулпан Садыкова). При этом актриса столь же убедительно передает ее страдания от безответной любви, от того, что она некрасива… Но тем не менее именно некрасивая страдающая Соня утешает в финале дядю Ваню, говоря о необходимости жить несмотря ни на что. «Надо жить…» – повторяет она, невольно заставляя вспомнить, что этими же словами чуть позже будут прощаться со своими несбывшимися мечтами чеховские сестры Прозоровы…

Свою лепту в создание чеховской атмосферы спектакля вносят и артисты, занятые в эпизодических ролях: няня Марина (Гульнара Файзерахманова), которая без суеты делает свое дело, и мать Войницкого Мария Васильевна (Энже Шигапова) – своеобразный осколок дворянской культуры, сохранившая стать и манеру говорить с французским прононсом. Заслуживает внимания и Разиль Фахертдин в роли Телегина, точными штрихами рисующий социально-психологический портрет приживала и нахлебника.

+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
Еще