Статья с таким названием, подготовленная журналистом Евгением Уховым, была опубликована в «Республике Татарстан» 11 июня. Тогда же редакция пригласила читателей к разговору о любимой книге. Благо повод для этого есть непосредственный, ведь нынешний год объявлен в России Годом литературы. Отклики на эту публикацию последовали не сразу, и они показывают, что страна наша в двадцатом веке не зря считалась самой читающей. Мы опубликовали их в номере за 9 июля. А сегодня знакомим читателей со свежей почтой рубрики.

Самый толстый роман моего детства

Можете смеяться, но одной из первых прочитанных мною книг был роман «Война и мир». Я тоже посмеялся, узнав, что, когда на приемных экзаменах во ВГИК Василия Шукшина спросили, читал ли он «Войну и мир», тот честно признался, что не читал. «Почему?» – «Уж больно толстая книга».

А вот меня толщина книги тогда нисколько не смутила. Наверное, потому, что в названии было притягивающее слово «война» – мы, послевоенные дети, о войне читали все подряд! Конечно, роман Льва Толстого я читал «по диагонали», пропуская страницы на французском языке и с длинными, скучными монологами, описаниями природы. Исключение составляли главы, в которых описывались сражения – их я проглатывал на одном дыхании! Особенно запомнился эпизод, когда Наполеон, объезжая поле боя под Аустерлицем, видит раненого Болконского, лежащего с древком знамени в руке, произносит: «Вот прекрасная смерть».

Философские глубины романа были мне тогда недоступны, их я постигал больше по одноименному фильму Сергея Бондарчука, открывшего мне смысл и содержание небрежно перелистанных в детстве страниц. Чего стоит только встреча Болконского с вековым дубом по дороге в имение Ростовых! Сначала он показался князю неуклюжим, мрачным уродом, раскорячившимся среди молодых жизнерадостных берез, но на обратном пути, после знакомства с Наташей, лесной великан предстает перед ним преображенным, цветущим и полным сил.

Этот дуб вспоминался мне, всякий раз, когда у самого в зависимости от обстоятельств менялся взгляд на одни и те же события, по-разному воспринимались обычные, казалось бы, вещи. Все-таки классику в детстве надо читать не «по диагонали»!

Феликс ФЕЛИКСОН

Уроки «Слепой лошади»

В моей жизни были разные периоды чтения. В студентках я зачитывалась романами Ремарка «Три товарища», «Триумфальная арка», «Время жить и время умирать», в зрелые годы увлеклась Франсуазой Саган: «Здравствуй, грусть», «Любите ли вы Брамса?», «Смятая постель». А с появлением внука, когда стала читать ему детские книги, сама, можно сказать, впала в счастливое детство.

 Как-то мне попался на глаза «Список чтения в семье императора Николая II». Обратила внимание, что раздел, рекомендованный для чтения дочерям и наследнику престола, состоял исключительно из произведений русских классиков. Не поверите, но я сама с наслаждением прочитала весь этот список, в котором была и «Слепая лошадь» педагога Ушинского – сказка-притча о верности и предательстве, добре и справедливости. Помните историю про богатого купца и его верховую лошадь по кличке Догони-Ветер, которая однажды спасла хозяина от преследования лесных разбойников? Вернувшись домой, тот прилюдно пообещал не продавать, не дарить ее никому, не прогонять со двора и ежедневно до самой смерти отсыпать ей в кормушку по три меры лучшего овса. Так поначалу и было, но, когда лошадь заболела, расчетливый купец сократил рацион до двух мер, потом до одной, а после и вовсе велел прогнать дармоедку со двора.

Голодная, больная лошадь сослепу забрела на площадь, где висел вечевой колокол. В него мог звонить каждый, кто считал себя обиженным и просил у народа защиты. Надеясь, может быть, вытащить из стрехи пучок соломы, несчастная ухватила зубами веревку, привязанную к его медному языку, и стала ее дергать. На тревожный набат сбежался народ: кто так громко требует его суда и защиты? Все в городе знали историю Догони-Ветра, и, увидев жалкую, дрожащую от холода конягу, люди потребовали на площадь неблагодарного купца, повелев ему по-прежнему содержать и кормить своего спасителя. Даже приставили особого человека следить за исполнением приговора.

Когда внук, насмотревшись на ночь по телевизору американских ужастиков, в страхе забрался ко мне в постель, я прочитала ему эту сказку. И ребенок слушал ее, затаив дыхание, забыв про сон!

Очень полезные и нравственные книжки читали детям в царской семье…

Галина ИВАНОВА

Сколько оттенков у травы

С радостью принимаю приглашение участвовать в разговоре, начатом любимой газетой. Согласен и с тем, что страну за год не окультурить. Но спасти наши библиотеки от нищеты вполне возможно. В качестве читательской инициативы вношу предложение: пусть каждый, уезжающий из санатория или выписывающийся из больницы, подарит их библиотекам книгу, которую он взял с собой из дома. Для людей потеря невелика, а фонд библиотеки может заметно пополниться.

Лет десять назад в РКБ-2 функционировала одна из лучших городских библиотек. Здесь же работал очень хороший газетный киоск. Однако к сегодняшнему дню и библиотеку ликвидировали, и киоск убрали. А больные, временно оторванные от домашней книжной полки, остались без духовной подпитки.

Выйдя как-то  на прогулку, увидел у подъезда такую картину: знакомый профессор, сидя на корточках, обтирал носовым платком обложки выброшенных на помойку книг. Тут была целая библиотека! Издания Чехова, Мережковского, Вересаева, поэтические сборники Вероники Тушновой… Знаете, о чем я в тот момент пожалел? Вовсе не о том, что сосед опередил меня в разборе книжного развала, а о том, что не вышел из подъезда раньше и не смог глянуть в глаза тому, кто так безжалостно выбросил шедевры литературы! Хорошо, что нашелся их истинный ценитель, и эти замечательные книги займут место в его книжном шкафу.

Я всегда придерживался утверждения Уильяма Теккерея: «Книги просвещают душу, поднимают и укрепляют человека, пробуждают в нем лучшие стремления, острят его ум и смягчают сердце». И прививать ребенку любовь к книге прежде всего должна учительница начальных классов. Признаюсь, что к своей первой учительнице Мире Ароновне у меня поначалу было неприязненное чувство. Да и могло ли быть иначе, если она меня, левшу, била линейкой по левой руке, принуждая писать правой? Но я забывал все эти обиды, когда она читала стихотворения школьной программы. Не в обиду мастерам художественного слова: так, как она, не многие на моей памяти стихи читали!

В предыдущей читательской подборке учительница Наталья Тормозова вспоминает, что была огорчена равнодушием учеников, которых она привела в музей-булочную, где работал пекарем будущий писатель Максим Горький. Не уверен, что кто-нибудь  из современных учителей водил своих учеников в библиотеку. А вот Мира Ароновна не только привела туда весь наш класс, но и оформила на каждого формуляр. Помню, тогда библиотекарша выдала мне первую книгу – сказку Андерсена «Новое платье короля». Я даже оскорбился: мы, дети войны, бредили танками, самолетами, а мне предлагают сказку! Даже не раскрыв ее, через неделю возвратил книжку. Библиотекарша, взглянув на меня с хитрым прищуром, спросила: «Ну и какого же цвета было новое платье короля?» И я, не моргнув глазом, ответил: «Голубого!» Признаюсь, мне стало так стыдно за свою ложь, что с тех пор стал самым прилежным читателем. Помню, как восхищали меня «Белый клык» Джека Лондона, «Старик и море» Хемингуэя, «Маленький принц» Сент-Экзюпери.

Мне 77 лет, успел уже многих хороших людей «растерять». А книги, они ведь на века! До сих пор помню, как зачарованно слушали мы в 
детстве рассказы Паустовско-го, Горького, которые читали нам родители. Герои книг становились примером для подражания, вырабатывали мировоззрение, воспитывали характер.

Помню, как принес в «Советскую Татарию» первую свою заметку, которую для красоты слога начал словами: «Как говаривал Ильф Петров…» Редактор отдела Владимир Куликов аж покраснел от гнева: «Ты хоть одну книгу Ильфа Петрова читал?» – «Нет» – «Запомни, нет на свете такого писателя – есть два писателя, Илья Ильф и Евгений Петров!» А журналист «Советской Татарии» Ян Винецкий любил повторять: «Читай, Ринад, бесконечно читай. Только так ты обогатишь свой словарный запас». Как-то он спросил меня: сколько оттенков у травы? Я начал перечислять: зеленая, бурая, пожухлая – насчитал не больше пяти. «Вот видишь, – улыбнулся Ян Борисович. – А у Паустовского трава имеет 68 оттенков!»

Это были наглядные уроки преодоления моей тогдашней литературной безграмотности. И я прилежно их усваивал.

Ринад ШАМСУТДИНОВ,
заслуженный работник
культуры, член Союза
журналистов РТ

На братских развалинах

Уважаемая редакция! Меня, выходца с Кавказа, задело место в статье Ухова, где он оценивает книгу Расула Гамзатова «Мой Дагестан» как бы сквозь призму современных событий. Но если с этой точки зрения рассматривать творчество поэта и писателя кабардинца Алима Кешокова, тогда и его фраза «Ветку дикой груши ты с Кавказа привези мне, как благую весть» может показаться двусмысленной. Выходит, неспроста выбрал он символом родины колючую ветку груши-дичка? Ведь сегодня этот поэтический образ ассоциируется с далеко не благими вестями, каждодневно приходящими с Кавказа.

Да, с распадом СССР многое изменилось в отношениях между бывшими братскими народами. В том числе, считаю, оборвалась культурологическая нить, на которую еще недавно, как рыба на кукан, нанизывались самобытные, восхищавшие мир национальные культуры. И очень жаль. Потому что наши поэты и писатели всегда черпали силы в великой русской литературе. Признавался же балкарец из Чегема Кайсын Кулиев в своей книге «Как растет дерево», что своим творчеством он обязан Пастернаку, Анне Ахматовой и особо почитаемому им Николаю Тихонову. Да разве он один? Подтверждение тому – яркие поэтические образы Алима Кешокова: «Могучие горные вершины переходили на зимнюю форму одежды – облачались в ослепительно белые бешметы». А когда его герой перед кавалерийской атакой промеривает шашкой толщину снежного покрова, как мерят глубину пахоты в поле, – скажите, разве эта метафора по мощи уступает шолоховской из «Тихого Дона»? Печально, что сейчас большинство россиян воспринимает этих знаменитых когда-то  на всю страну ашугов всего лишь как «людей кавказской национальности».

К сожалению, мало знают их сегодня и на родине. Когда на телепрограмме «Что делать?» (Россия-К), посвященной нынешнему состоянию писательской культуры в северокавказских республиках, ее ведущий Виталий Третьяков попросил участников, а это были литераторы-горцы, назвать несколько имен, хотя бы приближенно сравнимых с Гамзатовым, Кешоковым, Кулиевым, Атаевым, Коцоевым, они не смогли назвать ни одного знакомого даже мне, недавнему выходцу с Кавказа. А вот книги перечисленных выше авторов я читал практически все, а многие из стихов любимого мною Кулиева, которого называли «кавказским Есениным», знал наизусть. И когда придет пора ухода в мир иной, я вспомню его бессмертные строки: «Трубить я не умею в трубы,/Но знаю, что в последний час/Мои синеющие губы/Замрут, произнеся: „Кавказ“…»

Грустно видеть, как книжные развалы превращаются в братские развалины…

Магомедсалам КЕРАШЕВ