История одной колыбельной

Более века минуло с того дня, как Габдулла Тукай покинул этот мир. Но его творчество до сих пор до конца не изучено. Исследование, непосредственно не связанное с наследием поэта, позволило автору этих строк попутно раскрыть тайну еще одного произведения Тукая.

information_items_10119231

Более века минуло с того дня, как Габдулла Тукай покинул этот мир. Но его творчество до сих пор до конца не изучено. Исследование, непосредственно не связанное с наследием поэта, позволило автору этих строк попутно раскрыть тайну еще одного произведения Тукая.

А все началось с того, что в одной из книг, посвященных культуре детства, мое внимание привлекло стихотворение под названием «Колыбельная. Луна и солнце», преподнесенное в качестве фольклорного образца. Стихи, особенно первые строчки, показались очень знакомыми. Открыв сборник Тукая, я убедилась, что «образец фольклора» и стихотворение татарского поэта «Луна и солнце» ( «Ай hэм кояш»), правда без указания жанра колыбельной, фактически совпадают. Вот как выглядит это стихотворение Тукая в художественном переводе С.Олендера:

 

На Гималаях в колыбели

золотой

Спит солнце ясное

вечернею порой.

И ветер тихий от него

не отойдет,

Лелеет сон его всю ночку

напролет.

 

А чуть проснется солнце,

ветер засвистит

И о приходе утра всех

оповестит.

Вот пролетает он

по всем краям опять.

«Скорей вставайте! –

говорит он.

– Хватит спать!»

 

Лишь только солнце

покидает колыбель,

Ложится месяц, младший брат его, в постель.

И в колыбели золотой –

звезда к звезде –

Созвездья дремлют,

словно птенчики в гнезде.

 

Спит крепко месяц

до заката, а потом

Вновь улыбается земле

своим лучом.

По-братски солнце

чередуется с луной,

И свет их дружеский

сияет над землей.

 

Но на этом открытия не закончились. У этого стихотворения Тукая обнаружился первоисточник – «Колыбельная песня» Александра Митрофановича Федорова (1868–1949). Известный в конце XIX – начале XX веков литератор (поэт, прозаик, драматург и переводчик) Александр Федоров находился в дружеских отношениях со многими деятелями русской культуры: М.Горьким, И.Буниным, В.Немировичем-Данченко, А.Куприным и другими. Его собственные произведения были удостоены Пушкинской премии – высшей награды Петербургской академии наук – и издавались не только отдельными книгами, но и в виде собрания сочинений в семи томах.

Однако после эмиграции писателя в 1920 году в Болгарию творчество Федорова получило негативную оценку и его имя постепенно оказалось забытым. В Советском Союзе были опубликованы лишь часть его переписки с Иваном Буниным и роман «Степь сказалась». Интерес к писателю в нашей стране возродился совсем недавно. В печати появилось несколько статей, посвященных Александру Федорову, но основательное изучение его литературного наследия еще только предстоит.

Практика вольного поэтического перевода, а также создания собственных произведений «по мотивам» того или иного автора получила широкое распространение в конце XIX – начале XX веков среди представителей разных народов, в том числе и татарского. Особенно ярко это проявилось в творчестве Габдуллы Тукая. В частности, многие его стихи навеяны шедеврами русской поэзии. Кроме того, знакомство с зарубежной поэзией (кроме восточной) для Тукая, как правило, было опосредованным – через переводы или «вольные» интерпретации русских литераторов.

Тукай, как и многие поэты его эпохи, или вообще не указывал источник своего вдохновения, или ограничивался ремарками: «русчадан» ( «с русского»), «Лермонтовадан» ( «Из Лермонтова»). Поэтому до сих пор исследователи и комментаторы его творчества не знают всех авторов, к произведениям которых он апеллировал. В связи с этим возникают вопросы к некоторым комментариям, вошедшим в новое академическое издание собрания сочинений поэта (на данный момент вышли в свет первые два тома из запланированных шести). Создалось также впечатление, что не всем произведениям Тукая уделяется должное внимание, и особенно – адресованным детям.

Кроме русскоязычного оригинала стихотворения «Луна и солнце», не отмеченного в комментариях, вызывает сомнение указание на поэта А.Майкова как автора литературного первоисточника для стихотворения Тукая «Эш беткеч – уйнарга ярый» ( «Кончил дело – гуляй смело»). Действительно, составители правильно отметили, что Тукай опирался на образец из хрестоматии «Родное слово» К.Д.Ушинского. Но если внимательно посмотреть дореволюционные, а затем и советские издания этого сборника, то обнаружим, что указанный оригинал с пометкой «с немецкого» опубликован под инициалами «Л.М.». То есть на самом деле «Кончил дело – гуляй смело» принадлежит не Майкову, а является переводом с немецкого языка, который был выполнен Львом Модзалевским (выдающийся русский педагог, воспитатель детей великого князя Михаила Николаевича), принимавшим участие в составлении хрестоматии.

Обстоятельная статья под названием «Л.Н.Модзалевский как детский поэт» за подписью Николая Бахтина появилась в 1910 году в «Журнале Министерства народного просвещения». В ней автор указывает оригинал, с которого сделан перевод, и предостерегает от попыток приписывать авторство этого произведения Майкову: «Стихотворение в подлиннике, с которого оно переведено Модзалевским, принадлежит довольно известному немецкому поэту Роберту Рейнику (1805–1852), у которого оно озаглавлено Die Versuchung».

В связи с Модзалевским хотелось бы напомнить, что его поэзией навеяно еще одно стихотворение Тукая – «Ребенок и мотылек» ( «Бала белэн кубэлэк»), впоследствии ставшее популярной детской песней.

Для юных читателей Тукай создал несколько поэтических циклов. Стихотворение «Луна и солнце» вошло в один из них, получивший название «Балалар кунеле» ( «Развлечения для детей»). Половина стихов этого цикла является переводом на татарский язык сочинений русских поэтов: Плещеева, Майкова, Никитина, Федорова, Модзалевского и других.

Как уже сказано, оригиналом для стихотворения Тукая «Луна и солнце» послужила «Колыбельная песня» А.Федорова. Впервые она была опубликована в детском журнале «Родник» в 1904 году.

 

Засыпай, сынок, засыпай.

О, усни, мой малютка, усни.

Пусть таинственный

ветер качает

Колыбель твою нежно

в тени.

О, усни, мой малютка, усни.

* * *

Усни… Усни…

Над твоей головкой сонной

Свод уборный, свод зеленый.

Ручки, ножки протяни.

Усни… Усни…

Ветер веточки качает,

Ветер мальчика ласкает.

Усни… Усни…

И цветы звенят так нежно,

Беззаботно, безмятежно.

Усни… Усни…

* * *

На вершине Гималая

Колыбелька золотая.

Солнце ветер сторожит.

Только солнышко проснется,

Ветер вольный

встрепенется

И несется всем сказать,

Что пора уже вставать.

В колыбель наместо брата

Месяц ляжет до заката,

И звезда, прильнув к звезде,

Спят, как птенчики в гнезде.

Ветер был им всем слугою,

А теперь перед другою

Колыбелькою стоит:

В колыбельке мальчик спит.

Солнце, звезды, месяц нежный

Пусть уснут в выси

безбрежной,

Ветер здесь на страже

ждет, –

Не отец ли там идет.

 

В свое время филолог А.Мартынов ввел понятие «колыбельный спев», имея в виду, что поется не один, а несколько напевов, прежде чем ребенок заснет. Так и стихотворение А.Федорова состоит из трех в принципе самостоятельных частей, представляя собой колыбельный цикл. Однако в полном виде «Колыбельная песня» больше никогда не публиковалась. В последующих изданиях – например, в сборниках «Песни земли» (1909), «Мой путь» (1911) – первые две части попали под сокращение и осталась только третья часть – о луне и солнце.

Отдельные образы «Колыбельной песни» органично вписываются в контекст как русской, так и восточной культуры. Не случайно одной из лучших работ А.Федорова в качестве переводчика считается поэма «Свет Азии» англичанина Эдвина Арнольда, представляющая собой стихотворное изложение основ буддизма. Можно предположить, что определенное влияние на автора оказали и его впечатления от путешествия по странам Востока (Египет, Турция, Индия, Китай и другие). Очерки об этих странствиях были опубликованы в один год с «Колыбельной песней» в том же журнале «Родник». Федоров общался с представителями тюркской культуры и в самой России. Некоторое время он жил в Уфе, и с местным материалом связан сюжет его романа «Степь сказалась». Не исключено, что башкирские и татарские песни тоже повлияли на его «Колыбельную». Во всяком случае, парафраз «засыпай, усни», пульсирующий в двух ее первых частях, довольно типичен для татарской поэзии пестования.

Тукай, по всей видимости, опирался на сокращенный вариант «Колыбельной песни» А.Федорова, причем это не единичный случай обращения татарского поэта к его творчеству. Спустя год после публикации «Луны и солнца» увидело свет стихотворение Тукая «Воспоминание о летней заре» (по Федорову).

Подводя итог сказанному, приходится констатировать, что исследователям творчества Тукая, к сожалению, пока не удалось отследить все образцы русской поэзии, к которым обращался татарский поэт. Чтобы восполнить этот пробел, необходимо изучить круг чтения Тукая и прежде всего проштудировать периодику. Это важно, так как не все стихи выдержали испытание временем и вошли в последующие издания. Кроме того, из-за революционных событий в России некоторые литераторы подверглись репрессиям, другие эмигрировали, а их имена и творчество постарались предать забвению. Особое внимание следует обратить на сборники тех авторов, чьи произведения уже служили для Тукая источником вдохновения. Обычно у него не бывает единичных обращений к творчеству того или иного поэта. На этом пути, уверена, исследователей поэтического наследия Тукая ждет еще немало открытий.

 Гузель ЮНУСОВА

+1
0
+1
0
+1
0
+1
0
Еще