Казанский клезмерский ансамбль «Симха» в эти дни отмечает свое 25-летие. Организованный в 1989 году Леонидом Сонцем, ансамбль исполняет не только еврейскую музыку, но и классику, джаз, популярные мелодии. Ни один еврейский фестиваль не обходится без участия казанских клезмеров. Музыканты выпустили уже несколько альбомов и нотный сборник «Популярные еврейские песни из репертуара ансамбля „Симха“.

В преддверии юбилейного концерта, который состоится сегодня в ГБКЗ им.С.Сайдашева, наш корреспондент взял интервью у Эдуарда Туманского, который является бессменным солистом ансамбля и вот уже на протяжении 13 лет его руководителем. Он также доцент Казанской консерватории.

– Эдуард Моисеевич, почему пение стало главным делом вашей жизни, а не игра на скрипке или кларнете?

– Музыкальную школу я действительно окончил по классу скрипки. А почему пение? Во-первых, я просто очень люблю петь. У меня и мама пела в свое время, и дед, и прадед. Занятия же на скрипке не продолжились ни в училище, ни где-то еще. Видимо, мне хватило ее в музыкальной школе: погубленное детство без футбола, без бокса. (Смеется.)

Уже потом, в авиационном институте, я познакомился с хорошими музыкантами, там же стал заниматься академическим пением в вокальном кружке. Потом я стал петь джазовую, американскую эстрадную музыку. Работал солистом сначала в Ульяновской, а затем в Татарской государственной филармонии. Следующим звеном цепочки стала учеба в Казанской консерватории – тогда мне было уже около тридцати. И вот после всего этого я здесь.

– Как произошла встреча с «Симхой»? Вы проходили кастинг?

– Какой кастинг, если я был единственный и неповторимый! (Смеется.) Во-первых, мы тогда все вместе работали в Татарской филармонии. Все мы были знакомы еще до того, как я стал выступать в составе ансамбля. Во-вторых, в ансамбле было много поющих девочек, и была необходимость в поющем парне-еврее. В-третьих, я был уже достаточно известен в Казани. Все сошлось – и мы стали выступать вместе.

Между прочим, первый наш концерт был наполовину клезмерский, наполовину академический. Он прошел в Казанской консерватории, и в нем участвовали музыканты симфонического оркестра. Звучали еврейские народные песни, фортепианный концерт Равеля, вокальный цикл Дмитрия Шостаковича «Из еврейской народной поэзии».

Кстати, на предстоящем концерте мы тоже будем играть классику. Но она будет звучать по-клезмерски. Но я бы не хотел, чтобы такое исполнение было воспринято как неточное или непрофессиональное.

– Каков обычно репертуар клезмерских ансамблей, и вашего, в частности?

– Клезмерский ансамбль может играть все. Дело в том, что раньше клезмерами были люди без музыкального образования – кто-то мог играть на скрипке, кто-то на аккордеоне, флейте, цимбалах, барабане. Такие ансамбли уходят корнями к бродячим музыкантам. Они играли в местечках, и основным их призванием было сопровождение торжеств, праздников. Сейчас клезмеры могут играть все что угодно, начиная с «Чардаша» Монти и до более серьезных вещей. Кто-то напел, а остальные подхватили – вот тебе и клезмер. Это спонтанная музыка, очень близкая к джазу, импровизации и, естественно, основывающаяся на еврейской теме. Все участники нашего коллектива – академические музыканты. Поэтому сначала мы выбираем то, что будем играть, затем пишутся ноты, а уже во время исполнения добавляются непринужденность, драйв, свобода. Мы всегда стремились к тому, чтобы на концерте играть уже без нот.

– Почему, по вашему мнению, «Симха» остается единственным клезмерским ансамблем в России?

– Клезмерские ансамбли есть и в российских городах, и за рубежом. Когда про наш ансамбль говорят, что он единственный, то имеют в виду оригинальный клезмерский дух, который сохранился в нашем коллективе. Потому что можно играть клезмерскую музыку, но не быть клезмером. Опять-таки клезмером не по происхождению, а по духу, то есть быть свободным, импровизационным внутри, хорошо энергетически заряженным…

– Как же отличить настоящего клезмера?

– Это очень сложно. В академической музыке, кстати, похожая ситуация: люди могут играть набор нот и петь слова, но не понимать, о чем это. Клезмер не просто играет, а живет в этой музыке, он прежде всего понимает, о чем эта музыка, и сопереживает ей. Настоящим клезмером был Леонид Сонц – когда он играл, у него на лице были написаны все его переживания.

– Раньше ваш коллектив назывался «концертно-театральный ансамбль»…

– Да, была такая задумка. В каждой нашей песне есть своя драматургия, обязательно какая-то история. Все не так, как в современных песнях, где слов очень мало и не все понятно. Здесь все четко и ясно – кто, куда и зачем пошел, кого встретил, что сказал и так далее. Поэтому театрализация напрашивается как бы сама собой. И какие-то ее элементы мы действительно использовали в своих концертах.

Вообще, все наши концерты, как правило, нестатичны. Мы всегда стараемся принимать участие в том, что происходит внутри музыки. Раньше это полностью брал на себя Леня Сонц – он был в центре. Сейчас, когда его нет, каждый из нас старается внести что-то свое. В итоге получается то, что в какой-то мере можно назвать театрализацией.

– Как ваша работа в консерватории влияет на деятельность в ансамбле? Ведь, по существу, это разные направления…

– Консерватория – это дань традициям в хорошем смысле этого слова. Потому что без традиций не может возникнуть ничего нового, все новации рождаются на традиционной почве. По моему мнению, сегодня без академических знаний ни один музыкант не может состояться. Времена меняются: раньше музыканты в ансамбле могли собраться почти случайно – «ты на скрипке, я на флейте, а сосед в барабан умеет стучать». Конечно, были и выдающиеся музыканты, это бесспорно. Я еще застал то время, когда в семьях, не имея музыкального образования, играли на скрипке, могли музицировать дуэтом или в квартете. То есть музыка жила внутри людей. А где сейчас искать музыкантов? Конечно, в академических кругах! Тогда нам не придется учить музыканта подбирать на слух, ведь он все сыграет по нотам.

В моем случае эти два вида деятельности дополняют друг друга, помогают мне идти вперед и плодотворно работать. Другое дело, что клезмерскую музыку людям легче понять, чем академическую. Потому что прежде чем что-то играть или слушать, нужно изучить эпоху, в которую было написано произведение, и тогда многие вещи становятся понятными. Работа же в сфере академической музыки дает нам знание техники. Такое вот слияние классической техники и клезмерского духа.

– Кто занимается созданием аранжировок для ансамбля?

– Раньше это в основном был Леонид Сонц, сейчас эту роль выполняет Владимир Штейнман. У нас очень много уже написанной музыки, которую мы не играли на публике, и за счет этого можем существовать еще очень долго. В основном мы исполняем народную музыку, но в нашем репертуаре есть и авторские песни. Вот, например, Оскар Фельцман написал цикл песен «а ля клезмер». И если музыка сыграна в духе, то это уже будет настоящая клезмерская музыка.

– Для юбилейного концерта выбран Большой концертный зал им.Сай­дашева. Почему имен­но эта площадка?

– «Симха» очень часто играла, играет и, я надеюсь, будет играть в БКЗ. Это очень добрый зал, в котором уже наиграно, намолено, так скажем. И мы, и наши зрители чувствуем себя там комфортно. Потому что в этом зале одновременно есть и пафос, и демократичность. Музыканты находятся довольно близко к публике, а хороший контакт со слушателями нам необходим. Еще мне нравится, что там нет занавеса, – это тоже своеобразный символ открытости.

– Какую публику вы ждете на свой концерт?

– Мы играем для тех, кому это нужно. Если это нужно двум тысячам из миллиона – мы довольны. Тем, что можем подарить им кусочек музыкального счастья. На концерте будут звучать лучшие образцы нашей музыки, полюбившиеся слушателям мелодии и песни. Гостями вечера станут музыканты, которые в разные годы работали в составе «Симхи». Будут и сюрпризы. В общем, много того, что бывает на праздничных концертах.

– День рождения вашего коллектива – это какая-то определенная дата?

– Сейчас трудно назвать конкретную дату, у любого коллектива есть период становления, когда музыканты собираются и пробуют играть вместе. Леня Сонц, будучи еще музыкантом в оркестре Рахлина, играл на маленьких праздниках, свадьбах, и уже тогда были музыканты, которые выступали вместе с ним. Это было задолго до «Симхи», и это можно назвать предтечей ансамбля. А в 1989 году, двадцать пять лет назад, состоялся наш первый концерт.

– И в каком составе тогда выступал ансамбль?

– Первый состав «Симхи» был совершенно другой, чем сейчас: там было несколько скрипок, тромбон, труба, саксофон, кларнет, контрабас, фортепиано, барабаны. Был также большой женский ансамбль. Первый концерт состоялся в Доме медработников, там была очень маленькая сцена, даже удивительно, как мы умещались. Солистами были Полина Флекель и я. По­степенно состав стал меняться, и в итоге остались скрипка, кларнет, ритм, фортепиано и вокал.

– Было ли на кого равняться, ориентироваться в то время, когда создавался ансамбль?

– У Лени Сонца дед был клезмером. Я думаю, он опирался на свои детские воспоминания. Гены, конечно, тоже сыграли свою роль.

– Насколько мне известно, вы еще и менеджер коллектива?

– Из всех артистов «Симхи» я единственный, кто прошел «гастрольную» школу. Другие музыканты тоже выезжали на концерты в составе оркестра, но эти поездки все же отличаются от гастролей солистов. К тому времени я уже объездил весь Советский Союз. Поэтому логично, что мой опыт использовался. Я знал, как организовывать гастроли, и мы стали ездить с концертами по России и за рубеж. Во время концертных поездок тоже требовалась особая тактика, которой я в полной мере владел. Также я занимался финансами.

– Каковы ваши планы на будущее?

– Отметить следующее 25-летие. (Смеется.)