В мае театры обычно прощаются со своими зрителями и переходят на «автономный режим», больше времени уделяя репетициям и обдумыванию планов на предстоящий сезон. Но только не в этом году, если говорить о татарстанских театрах. Многие из них будут работать вплоть до Универсиады.
В Камаловском театре, например, еще даже не все премьеры сыграны! А та, что состоялась на днях в Татарском театре драмы и комедии им. К.Тинчурина, безусловно, заслуживает того, чтобы не откладывать разговор о ней до следующего сезона.
Больше того, мне кажется, «Гамлет. Сцены» – один из тех спектаклей, которые надо смотреть не один раз. По крайней мере, для того, чтобы сполна проникнуться простой и вместе с тем с трудом поддающейся трансляции мыслью о том, что переживания и мотивы поступков персонажей шекспировского «Гамлета» к нам куда как ближе, чем это принято думать.
И дело не только в современных костюмах (современных относительно Шекспира, а вообще-то, собранных из разных эпох – от золотых эполет на мундире Клавдия (Ренат Шамсетдинов) и серой униформы Полония (Зуфар Харисов), придающей ему сходство с советским метрдотелем, до джинсов и черного свитера Гамлета (Артем Пискунов). Эта «кричащая» эклектика, пожалуй, единственное напоминание о вневременности действия, замешанного на «вечных» вопросах человеческого бытия. По сути же, перед нами обычные живые люди, со своими достоинствами и недостатками, и в каждом из них живет своя неизбывная боль, в том числе и за себя, за свои обманутые надежды. Но прежде всего источником этой боли является любовь к ближнему…
Премьера только что состоялась, и впечатления от нее, признаться, еще не уложились настолько, чтобы делать какие-то окончательные выводы. Спектакль «Гамлет. Сцены», повторюсь, надо смотреть не один раз. А кроме того, хотелось бы предоставить слово самому режиссеру-постановщику – заслуженному деятелю искусств РТ Рашиду Загидуллину, побеседовать с которым удалось буквально накануне премьеры.
– Из всех пьес Шекспира татарские театры почему-то чаще и охотнее ставят «Короля Лира». А какова история «Гамлета» на татарской сцене и существует ли она вообще?
– Насколько я знаю, впервые пьеса была поставлена в татарском театре в 1921 году и главную роль в том спектакле играл известный актер-трагик Мухтар Мутин. После этого к «Гамлету» больше никто не прикасался. И мы пока единственный татарский театр, который в двадцать первом веке обратился не вообще к Шекспиру, а именно к «Гамлету».
Мы играем спектакль не на сцене, а в нашем большом фойе – это пространство меня всегда волновало. Я люблю экспериментировать с новыми площадками. Например, наш спектакль «На дне» шел в «кармане» сцены, а большая ее часть была отдана зрителям. Теперь я помещаю зрителей в одно пространство с артистами. Декораций в привычном понимании никаких. Декорацией является само фойе – с инкрустированным паркетом, люстрами и красивым балконом. В свое время, до революции, в этом зале проводили балы. Наверху сидел оркестр, внизу танцевали пары, и, соответственно, акустика в этом зале потрясающая. Напоминает акустику средневекового замка или католического собора.
– Не означают ли эти эксперименты с пространством, что Тинчуринский театр просто созрел для того, чтобы открыть малую сцену?
– Тинчуринский театр давно созрел для малой сцены, но у нас ее просто физически нет… Мое личное мнение, что хороший театр существует там, где есть хороший артист, который четко понимает, о чем он говорит со сцены, и есть зритель, которому это интересно. И если между ними возникает контакт, то это и называется театром. А все остальное – свет, звук, цвет – существует при театре или около него. Поэтому в нашем спектакле даже призрак, тень отца Гамлета, появляется в виде живого человека. Ведь и сам Гамлет несколько раз говорит: «Я видел, видел его как живого!» Так что наше привидение смотрится, как модно сейчас говорить, вполне аутентично. Живой свет, когда актеры видят лица зрителей, живой звук…
– Признаться, для меня, как, думаю, и для многих, эта премьера стала неожиданностью, хотя, по вашим словам, вы готовились к «Гамлету» десять лет. Что останавливало вас все эти годы и что послужило решающим толчком теперь?
– Десять лет назад я попробовал приступить к «Гамлету», и мы даже сделали распределение ролей. (Кстати, некоторые артисты из того состава заняты в спектакле на тех же ролях.) Но когда начались застольные репетиции, я понял, что артисты еще не созрели для этой постановки. Я выпускник Щукинского училища, где нас учили по вахтанговским заветам, главнейшим из которых является триединство: время, автор, коллектив. То есть, во-первых, нужно знать и чутко слышать время, в которое живешь, во-вторых – соответствует ли данный автор данному времени, и, наконец, способен ли коллектив понять этого автора в контексте данного промежутка времени. И на тот момент я понял, что у меня попросту нет «Гамлета»… И мы бросили это дело, но мысленно я постоянно возвращался к этим персонажам, к тем мыслям и философским проблемам, которые озвучены в этой пьесе. К тому же параллельно, ровно десять лет назад, я набрал актерский курс в театральном училище. Среди них – Артем Пискунов, играющий сегодня Гамлета, Резеда Саляхова, наша Офелия, Ильфак Хафизов – Лаэрт… А тогда это были совсем еще ребятишки четырнадцати – пятнадцати лет. И за эти десять лет они выросли, пройдя через ряд серьезных ролей, а также поэтических спектаклей. Так, например, перед выпуском мы поставили спектакль по стихам и дневникам Тукая. И отыграли его уже сотни раз, причем не только у нас в Татарстане, но и в Бельгии, Турции.
К слову, в бельгийском городе Брюгге мы посетили старинный замок, где сейчас размещается ратуша. И двор-»колодец» этого замка опять напомнил мне о «Гамлете». Именно тогда я утвердился в мысли, что его надо играть на открытом пространстве, с живым светом, звуком… Потому что «Гамлет» для меня – это прежде всего мысль, озвученная и донесенная до зрителя. А обстановку и все остальное зритель додумает сам. Поэтому я уделял огромное внимание «вскрытию» смысла текста. Потому что если наша мысль не будет понятна простому, неподготовленному зрителю, знающему о Гамлете только то, что это человек, который разговаривал с призраком, тогда мы не можем считать свою задачу выполненной.
Я не могу сказать, что поставил все произведение полностью, потому и написал честно – «Гамлет. Сцены». К примеру, у нас нет сцены на кладбище с «бедным Йориком» и еще ряда других, ставших почти «попсовыми» и набивших оскомину.
– А трудности перевода какие-нибудь были?
– Была большая проблема с переводом на татарский язык самой фразы «Быть или не быть». По-татарски она буквально звучит как «умереть или не умереть», что, конечно же, не отражает всей глубины ее смысла. Поэтому в спектакле она произносится по-английски, как в оригинале: To be or not to be…
– О чем все-таки история, которую вы вместе с Шекспиром решили поведать своим зрителям?
– Это абсолютно семейная история. И не только королевской семьи, но и семьи Полония, который ради собственных детей способен на любую подлость. Он безумно их любит, и они безумно любят своего отца. Только этим я могу оправдать сумасшествие Офелии. Потому что она страдает не по Гамлету, она скорбит по отцу. И Лаэрт мстит за своего отца так же, как Гамлет мстит за своего… Кроме того, в нашем спектакле в замок приходят не просто актеры, а семья актеров. И в сцене «Мышеловка» во время действия, срежиссированного Гамлетом, отец этого семейства действительно умирает на подмостках… Я убрал внешнего врага, то есть при сокращении я убрал Фортинбраса, потому что тот враг, который есть внутри каждого из нас, он страшнее.
