„7.000 верст прошла Первая конная за годы гражданской войны. Великий путь этот весь отмечен могилами бойцов — прекраснейших сынов революции". История Первой конной— бесспорно одна из самых ярких страниц нашей революции. Богатство связанных с этой страницей переживаний, настроений и красок не могло не привлечь внимания к этой теме наших художников и писателей. В частности, пьеса Вишневского представляет собой первую попытку сценического изображения эпопеи о буденновских „братанах“. Повесть о конной, о великом пути буденновцев от варшавских стен до границ Китая и дальше будет ещё писаться десятками художников, поэтов, драматургов. Когда-нибудь создадутся крупнейшие шедевры искусства на тему о конной. Но на сегодняшний день „Первая конная" Вишневского—не превзойденный живой документ, тем более, что и написан-то он пулеметчиком, непосредственным участником армии Буденного.
Автора пьесы можно обвинить в том, что он не дал сцен Октября в армии, отведя величайшему из революционных переворотов лишь несколько слов, сказанных ведущим. Можно ругать за то, что автором игнорировались требования сценической действенности за счет иногда чрезмерно больших „объяснений" ведущего. Можно указать и на имеющиеся литературные погрешности. И все же Вишневский дал большое прекрасное полотно. Он нашел нужные слова для передачи подлинно революционного пафоса масс. Пафоса простого, иногда даже наивного, но в то же время неизмеримо яркого, могучего. Многие сцены—глубоко захватывающие и запоминаются надолго.
Очень сильно сделана, например, сцена в окопе, когда „провинившегося" лейб- драгуна Сысоева офицер ставит на бруствер, под огонь неприятеля. Прекрасен 15 эпизод (сценка после боя с белополяками), Как просто и в то же время с каким величием умирает полит- боец! „Вот,—говорит он казаку,—посылаю тут.., партбилет... списки... ячейки... квитанции... Приказываю бойцу доставить это... и пулемет... тут брошен... и ленты... я уже пропал. Пулемет вам нужен, а я уже нет... В нагане один патрон... Значит... прощайте. С коммунистическим приветом".
В пьесе нет „героев", герои в ней —масса, преодолевающая холод, голод и тифозную вошь, и сотнями тысяч встающая на защиту первой в мире пролетарской революции. Герои Вишневского—не ходульные герои, драпирующиеся в драматические плащи. Они не красуются, они делают дело свое, классовое, кровное дело, не ожидая наград и не оглядываясь по сторонам.
„Гремя годами, не останавливаясь, шагает революция, неузнаваемо меняя облик людей, сел, городов и стран". Нет фронтов. Везде фронты Буденновец борется за промфинплан, за колхоз. А время пришло и по команде: „Станови-н-н-сь“ —мчится буденновец в рядах Дальневосточной, ибо „китайский кадет просит, да и белые офицеры тоже просють... Надо дать..."
Хорошая, нужная пьеса! Жаль только, — окорнали ев на казанской сцене. Совершенно непонятно, почему выброшены сцены третьего цикла, особенно относящиеся к Дальневосточный событиям и борьбе на хозяйственном фронте. Нельзя из пьесы Вишневского делать какую то архивно-историческую вещь! Если режиссеру нужно время, то с большим успехом можно было бы подсократить сцены в царской казарме (кстати—почему они даются таким гротеском?). Одно замечание на счет ведущего. Нельзя ли попроще и поменьше прыжков? Пафос ведущего это не тот, неподдельный пафос, которым полон автор.
***
Показать на сцене в течение каких- нибудь 3-х часов героическую историю буденновской конницы на всех этапах ее борьбы—задача чрезвычайно трудная. Трудность усугубляется к тому же и самим материалом пьесы—она разбита на 16 отдельных эпизодов, часто оторванных друг от друга на целые годы. Режиссер должен связать раздробленные куски и как-то восстановить цельность действия всего спектакля.
Автор постановки—А. Дикий—приложил максимум усилий для того, чтобы сделать ее простой и понятной. Ничего лишнего. Ни одного жеста, ни одного пятна. А это, конечно, куда труднее, чем пойти по линии наименьшего сопротивления, искать спасения в нагромождении всяких деталей.
Стремление к экономии изобразительных средств особенно ярко сказывается в массовых сценах. В них нет столь обычной для провинции путаницы, мешанины. Учтен каждый исполнитель, каждый метр сценической площадки обыгран.
Блестяще разрешено декоративное оформление, в основу которого положена та же экономия. Все оформление скомбинировано из наклонной площадки, сукон и двух-трех красных полотнищ.
И все-таки хорошо задуманный в теории план постановки при практическом его воплощении не дает тех результатов, которых добивался режиссер.
Спектакль заражает зрителя, захватывает его, но эта органическая связь аудитории со сценой так же быстро рвется, как и зарождается. Зритель реагирует какими то толчками. Если можно так сказать—приливами и отливами.
Когда партизан спрашивает имя начальника отряда и в ответ откуда то сверху несется „Ворошилов, Луганский рабочий! Буденный, донской казак, мужик", весь театр точно подастся вперед. Когда коммунист рабочий гневно бросает бойцам, на минуту пошедшим за крикуном: „Кого на испуг берете"— театр взрывается аплодисментами. Когда после стычки с поляками умирающий коммунар дает последние распоряжения своему товарищу — кажется, что театр не дышит...
В пьесе много таких сильных сцен. Но тут же, непосредственно за ними, в восприятии зрители неизбежно опять следуют провалы. Провалы, которые не в силах заполнить ведущий.
Чем объяснить их?
Здесь обнаруживается уязвимое место режиссера. Он не нашел для спектакля нужного темпа. Текст пьесы, ее язык, наконец сама тема требуют беспрестанного нарастания динамики, все ускоряющегося темпа.
Сумей режиссер верно найти его— зритель унес бы с собой из театра законченное впечатление об одном из прекраснейших рассказов из великой книги революции.
О. Иванов, Н. Руднев