Российский хореограф Борис Эйфман – один из немногих, если не единственный, кто ставит сегодня на сцене русскую классику так, что мурашки по коже. И это невозможно ни объяснить, ни пересказать. Потому что созданный им балетный язык, его танцевальная лексика гораздо точнее и выразительнее, чем наша обыденная, обедненная Интернетом и образовательными стандартами.
Яркое тому подтверждение – балет «Карамазовы», мировая премьера которого состоялась 9 и 10 апреля в Казани. Даже те из зрителей, которые не читали великий роман Достоевского, а таких, увы, становится все больше, не могли не почувствовать, что присутствуют при важном, значительном событии, и не только для мира балета. В эпоху шоу-бизнеса, коррупционных скандалов и однополых браков Эйфман говорит о вещах, которые не могут не волновать людей здравомыслящих и совестливых, – о свободе и вседозволенности, о попрании Бога в душе и об искуплении греха…
Борис ЭЙФМАН: «Танец – это тайна, которую я разгадываю всю жизнь»
Народный артист России Борис Эйфман родился в 1946 году в Алтайском крае. Окончил балетмейстерское отделение Ленинградской консерватории. В 1977 году организовал ленинградский «Новый балет» (ныне – Санкт-Петербургский государственный академический Театр балета Бориса Эйфмана). Автор более 40 балетных постановок. Лауреат Государственной премии РФ, кавалер орденов «За заслуги перед Отечеством» II, III и IV степеней, ордена Искусств и литературы Франции, обладатель престижных театральных премий «Золотая маска», «Золотой софит» и многих других.
В эти дни в Казани проходят гастроли Санкт-Петербургского академического Театра балета Бориса Эйфмана. В день их открытия, 9 апреля, всемирно известный хореограф представил на сцене театра им. М.Джалиля мировую премьеру балета «Карамазовы». А накануне казанских гастролей Борис Эйфман рассказал о новом спектакле, о своих творческих принципах и планах в эксклюзивном интервью нашему специальному корреспонденту Елене Яхонтовой.
– Ваше первое обращение к сюжету романа Достоевского «Братья Карамазовы» состоялось в 1995 году. С тех пор балет выдержал более 160 постановок по всему миру, был отмечен такими престижными театральными наградами, как «Золотая маска» и «Золотой софит». Что побудило вас после такого триумфа снова обратиться к этому сюжету?
– Есть два типа художников. Первый можно назвать моцартовским – те, кто творит как бы играя, легко. А есть художники бетховенского склада, произведения которых рождаются «в муках». Будучи творцом беспокойным, я нахожусь в постоянных поисках идеального воплощения своих замыслов, поэтому мне близки бетховенская заостренность, бунтарство, масштабность. И если со временем я нахожу в своих уже состоявшихся постановках те идеи, ракурсы, которые могли бы получить более глубокое раскрытие, я не могу бездействовать.
За восемнадцать лет, прошедших с момента выпуска спектакля «Карамазовы», наш театр совершил настоящий прорыв в развитии выразительных возможностей человеческого тела, открыл новые грани психологического балетного искусства, да и сам роман Достоевского сегодня воспринимается мною иначе, нежели десятилетия назад, ведь время меняется, и мы меняемся вместе с ним. Поэтому я сочинил новый спектакль по «Братьям Карамазовым», отражающий мое сегодняшнее понимание философии этого бессмертного литературного шедевра, через достижение новых профессиональных целей. На этот раз я ушел от событийности, целиком сосредоточился на исследовании внутреннего мира главных героев. Погружаясь в души Карамазовых, где, как на поле битвы, идет непрестанная борьба между злом и добром, мы представляем новое осмысление ключевых философских идей романа.
– Балет девяностых был поставлен на музыку Рахманинова, Вагнера и Мусоргского. Изменился ли музыкальный образ спектакля в связи с новым хореографическим прочтением Достоевского?
– Безусловно. В новом спектакле использована музыка этих же трех великих композиторов, но при этом в партитуре появились те их произведения, которые не звучали в постановке 1995 года.
– Кредо Флорентийской камераты «dramma per musica» (драма через музыку) сегодня в полной мере актуально и для балета. Что для вас первично – слышание или видение, в каком обличье рождается ваш авторский хореографический образ?
– Хотел бы подкорректировать формулу, которую вы озвучили: «драма через музыку и движение» – вот мое кредо. Привилегия хореографа – использовать художественно-выразительный потенциал не только музыки, но и пластики человеческого тела. Это огромные, практически безграничные возможности для творческой самореализации. Но для того чтобы идеи приобрели законченную и адекватную форму, необходимо достижение идеальной гармонии между пластической образностью и музыкальной стихией. Пожалуй, это одна из великих тайн творческого процесса, которую трудно постичь. Во всяком случае, в своей работе я не готов провозгласить первичность музыкального или же визуально-пластического мировосприятия, я ищу гармонию.
Что касается работы с музыкой, то, прежде всего, хочу отметить, что композитор – всегда соавтор хореографа. Поэтому выбор музыкального материала не менее ответственен, чем сочинение либретто. Мой кабинет заставлен сотнями компакт-дисков, и это только часть записей, необходимых для работы над спектаклем. Выбирая автора, на музыку которого будет поставлен балет, ты определяешь для себя на ближайший год жизни источник творческой энергии, хореографических образов и идей. Я ищу в музыке созидательный импульс – это главное!
– Композитор Глюк говорил, что музыка эмоционально истолковывает, выражает стремление, скрытое в тексте. Каковы возможности хореографии в этом процессе?
– Очень актуальное для меня высказывание. Я твердо уверен, что искусству танца (разумеется, в его союзе с музыкой) так же под силу выразить скрытое между строк, найти неизвестное в известном. И если я обращаюсь к текстам великих литературных произведений, то никогда не занимаюсь механическим пересказом сюжета. Мне интересно открывать новые философские и эстетические грани всемирно известных шедевров. Искусство танца обладает в данном смысле безграничными возможностями, ведь язык тела – неиссякаемый источник информации об эмоциональной и психической жизни многих поколений наших предков. Танец – это тайна, которую я разгадываю всю жизнь.
– Современный балет – действо синергетическое, достаточно вспомнить, как великолепны костюмы Вячеслава Окунева, световая партитура Глеба Фильштинского, сценография Зиновия Марголина в вашем балете «Анна Каренина» – втором балете, который на этот раз увидят казанцы. Как вам, уникальному автору спектакля, удается руководить «коллективным разумом» постановочного коллектива?
– Самое главное при работе с большим творческим коллективом – суметь превратить своих коллег в единомышленников, соратников, охваченных теми же идеями и устремлениями, что и ты сам. Журналисты не раз спрашивали меня, солидарен ли я с теми величайшими режиссерами, дирижерами, которые избирали «путь тиранов», стремящихся подчинить своей воле целые творческие коллективы. Мне думается, что с помощью одной только диктатуры невозможно добиться решения тех сложных задач, которые возникают в процессе творческой работы над балетным спектаклем. Если между хореографом и труппой отсутствует духовная и эмоциональная связь, никакая тирания не поможет. Сказанное, конечно, не отменяет того факта, что авторитет режиссера должен быть непререкаем, но этот авторитет нельзя навязывать, он должен сложиться на основе общих целей, близости мирочувствования.
– Расскажите о балете «Анна Каренина». Как вам удалось сугубо литературный образ романа Льва Толстого не только превратить в образ театральный, но и заставить поверить зрителей в то, что этот новый образ более органичен, нежели первоисточник?
– Творческий метод, который последовательно развивался нашим театром на протяжении долгих лет, идеален для переосмысления романа Толстого и его философского содержания.
В «Анне Карениной», пожалуй, впервые (еще до Фрейда) Толстой явил настоящий образец психоанализа – ему удалось осуществить исследование психической природы женщины, попавшей в ловушку эротической зависимости от мужчины. Даже во многих трудах по психологии мы не обнаружим той интеллектуальной глубины, которая свойственна тексту Толстого. Меня интересовал мотив трагической двойственности натуры Анны, происходившая в ней борьба между голосом долга, моральных ценностей и темным иррациональным началом, которое стало причиной ее гибели.
– Воодушевление – важная среда для любого творческого воплощения. Как вам удается поддерживать это состояние в своих артистах? Ведь не секрет, что темп жизни вашей труппы почти запредельный по интенсивности. Где вы сами черпаете силы духовные, да и физические для такой работы?
– В самой работе. Ведь труд хореографа – это не только колоссальные эмоциональные и физические затраты, но еще и та духовная энергия, которую ты получаешь от зрителя, приходящего на спектакли. Да, признаюсь, бывают моменты, когда чувствуешь себя опустошенным, обессиленным, потому что жизнь художника – это во многом бессрочная каторга, причем идешь ты на нее добровольно. Но всякий раз новый творческий вызов (а впоследствии и эмоциональная отдача зрительской аудитории) встряхивает, окрыляет, помогает открыться второму дыханию.
– Когда вы, отвечая на восторженное требование аплодирующей публики, выходите на сцену – я вижу Художника с внешностью библейского пророка… О чем пророк хочет предупредить мир и понимает ли этот мир ваши пророчества? Ведь современный хореографический язык понятен не каждому. Новатору всегда трудно. Как вам удается быть авангардным балетмейстером XXI века и в то же время пользоваться самым широким, я бы сказала, всенародным признанием?
– Я провожу в балетном зале и в своем кабинете за работой по двенадцать часов в сутки. Я живу в таком ритме, что просто не остается времени и сил на то, чтобы мыслить себя как пророка, открывающего миру высшую истину. Не считаю, что балетное искусство способно на какие-либо мистические откровения вселенского масштаба. Но в то же время ему под силу повлиять на духовный мир отдельно взятого человека, пробудить в нем светлое начало. И это, действительно, чудо.
Сочиняя свои спектакли, я не ориентируюсь на какую-либо определенную аудиторию – широкую или специфическую. Так поступают деятели шоу-бизнеса, но не художники. Творчество всегда стихийно. Это живой поток, самостоятельно ищущий то русло, которое он наполнит.
– Пресса неизменно отмечает истинное мастерство не только солистов вашей труппы, но и кордебалета. Как вы отбираете артистов для своего театра, каковы критерии отбора?
– Я ищу артистов с безупречной техникой, яркими внешними данными и глубокой индивидуальностью, способных реализовать на сцене мои творческие фантазии и освоиться в репертуаре нашего театра. Находить таких исполнителей с каждым годом все сложнее. Горжусь своей труппой и считаю, что в ней собраны превосходные танцовщики.
– Ваши почитатели с нетерпением ждут, когда, наконец, в Санкт-Петербурге откроется Академия танца Бориса Эйфмана. Расскажите немного об этом проекте.
– Академия, или Дворец танца, станет образовательным учреждением инновационного типа, где смогут учиться талантливые дети со всей России. С помощью передовых педагогических методик они освоят искусство танца, различные театральные профессии. Особое внимание при отборе учеников будет уделено талантливым детям-сиротам и детям из неблагополучных семей. Новое учебное заведение – не только образовательный, но и социальный проект. Мы хотим подготовить новое поколение творческой элиты России, универсальных танцовщиков, способных создать пластическое воплощение любой эстетической фантазии хореографа.
Дворец танца, как было объявлено официальными лицами, должен быть построен в 2015 году. В его стенах будут жить три труппы – классическая, наш театр, представляющий психологическое балетное искусство, а также экспериментальный коллектив, ищущий новые формы. Также я хочу, чтобы здесь работала студия молодых хореографов. Дворец танца должен стать стратегическим проектом по преодолению мирового балетного кризиса.
– Кажется, что ваши взаимоотношения с Казанью и ее публикой овеяны особой теплотой. В вашей труппе есть выпускники Казанского хореографического училища, вы знакомите казанских театралов со своими новыми постановками, хотя многие из ваших поклонников готовы ехать хоть на край света, чтобы увидеть тот или иной спектакль вашего театра. Вы чувствуете эту любовь?
– Вне всякого сомнения, мы с нетерпением ждем гастролей в Казани. У вас прекрасная отзывчивая публика, и мы всегда рады дарить ей наше искусство.
