Два года назад мы купили с десяток утят. Среди них оказался только один селезень. И как-то сразу он прибился к одной из уточек. И обхаживал ее, и что-то на своем утином языке крякал... Да и она вниманием его не обделяла. Осенью всех уток, как мы объяснили сердобольной дочери, "отправили в деревню", а вот сладкую парочку оставили. Ну не поднялась на нее рука и все тут.
Друзья посмеивались, мол, они у вас явно только от старости помрут. Ну и пусть, решили мы. Уж больно прикипели друг к другу эти двое, превратившиеся в роскошных уток. Селезень - просто красавец с изумительным разноцветным оперением. Уточка - в скромной серо-коричневой пушистой шубке. Гуляли по двору, купались в корыте, чистили друг другу перышки. Надо было видеть, как они обедали.
Как только в кормушке оказывалось зерно или мешанка, селезень начинал зазывать свою подружку кряканьем и не начинал есть, пока она не подойдет. Дождется, увидит, что она погрузила свой плоский клюв в корм, отойдет в сторону, переступит с лапки на лапку, полюбуется на подружку и лишь потом приступает к трапезе.
Любовь селезня к своей уточке наш маленький, юркий пекинес почувствовал буквально на своей шкуре. Собачонка, привыкшая бегать по двору хозяйкой, гоняя залетающих сюда по случаю ворон, как-то рванула за уткой, забредшей в дальний угол сада. Пару минут песик гонял ее от души, подняв такой лай, что даже куры переполошились. Вдруг мой пес (кстати, названный в свое время в честь любимого мною игрока "Рубина" Домингесом) дико взвыл. Я тут же выглянула в окно. Это надо было видеть! Примчавшийся на кряканье утки селезень загнал песика под куст и с шипеньем клевал его, норовя попасть в плоскую мордочку пекинеса. И куда только делась гордая хозяйская бойкость Домингеса!
После этого урока пес быстро понял, что нет ему никакого резона гонять утку, у которой имеется такой грозный защитник.
И вдруг поздней весной утка заболела. Она перестала вставать на лапки, мы кормили ее витаминами, давали какие-то лекарства. Но однажды утром проснулись от непрерывного кряканья селезня. Он ходил вокруг своей уже застывшей уточки и пытался говорить с ней на своем языке...
Зрелище одинокого селезня, потерявшего любимую, - не из легких. Целыми днями он бродил по двору, крякая, подзывая ее, начинал есть и бросал, не понимая, почему нет рядом подружки, то и дело уходил к курятнику и высматривал ее среди притихших, будто все понявших куриц.
Что-то осмыслил своим маленьким собачьим сердцем и наш пекинес. Домингес выскакивал утром на привычную процедуру, добегал до утиного загона, застывал там, потом, опустив свой пушистый хвост-веер, брел назад.
А на днях наблюдала такую картину: селезень снова пошел искать свою уточку. Тихо крякая, он обходил двор, заглядывая под все кустики. Рядом с ним также вперевалку брел поскуливающий Домингес. Самая настоящая печаль была в каждом его движении. Пушистый белый веер хвоста, который обычно гордо лежал нарядным завитком на черной спинке, волочился по земле, большие круглые глаза будто заволокла дымка.
Селезень с собакой долго ходили вдвоем. Побродили по малиннику, залезли в кусты смородины, пошуршали под виноградом. Постояли опять у курятника, пытаясь заглянуть в помещение. Мой пекинесик даже не пытался по привычке шугнуть какую-нибудь глупую птицу, рискнувшую близко подойти к сетке. Потом добрели до утиного домика и улеглись рядком в тени. Селезень, не переставая, тихо покрякивал. Пекинес грустно вздыхал. Оба целый день так ничего и не ели...
Но однажды утром, выпустив собаку во двор, мы услышали лай, полный, честное слово, неприкрытого изумления. А вот селезня не было слышно. Снова я выглянула в окно. И только ахнула. В загоне нашего "вдовца" сидела... утка. Чужая. Яркая и пестрая. Уж не знаю, откуда она взялась, но она домовито тянула воду из поилки.
Если бы селезень был человеком, то он бы стоял, разинув рот. Примерно так он и выглядел. Домингес, глянув на приятеля, тоже замолчал. Видно понял, что может спугнуть невесть откуда взявшуюся новую подружку. Пару дней наши "новобрачные" сидели в отдалении друг от друга, приглядываясь. Затем селезень решил показать себя во всей красе. Забравшись в свое корыто, полное воды, он устроил настоящее шоу. Разводил крылья, распускал хвост, нырял. Утка оценила его ухаживания. Потом селезень повел ее знакомить с территорией. Домингес брел в почтительном отдалении.
Во дворе снова воцарился покой. Только, выскакивая на утренний моцион, пекинес теперь не облаивает новую жилицу нашего двора. Понимает, что может спугнуть хрупкое счастье приятеля...
