Ночью перед подъездом на асфальте появилась надпись: «Зайка, я люблю тебя!». Белой эмалевой краской поверх небрежности трудов дворника. Все шестьдесят женщин подъезда зайкового возраста (от 10 до 60 лет) в это утро выглядели загадочнее черных дыр космоса. На лице каждой читалась абсолютная уверенность, что послание адресовано именно ей.
– Как это трогательно. – умилилась одна из женщин. – Настоящий мужчина и романтик растет. Я-то думала так сейчас не ухаживают.
– И не говорите. – подхватила другая. – И только одна-единственная знает, что это написано только для нее.
– Уж она-то точно знает! – залилась румянцем первая. – Но не расскажет никому.
– Эт моей Машке писали. – заметил мельком отец одной из гипотетических заек.
– Ну-ну. Ошибок-то нет! – возразили женщины.
– Ну так и почерк ровный. – возразил уязвленный отец. – Не слепой человек, видимо, писал. Так что и не вам, вероятно.
Так, слово за слово, разгорелся конфликт полов, поколений и социальных слоев. С мордобоем, матом и разорванными бусиками. Приехавший наряд полиции полюбовался с полчаса на побоище заек подъезда и только потом разнял всех.
С утра надпись изменилась. Кто-то уточнил данные, и теперь надпись была более конкретной: «Зайка с шестого этажа, я люблю тебя». Зайки с остальных этажей почувствовали себя до крайности оскорбленными в лучших чувствах.
– Это ж надо такой сволочью быть, – сообщила экс-зайка лет сорока с пятого этажа. – Разрисовывать-то – оно ума много не надо. Подарил бы цветов что ли.
– И не говорите, – поддержала еще одна развенчанная, с расцарапанным еще вчера во имя романтики лицом. – Взял бы, да разметку дорожную нанес вместо этих каракулей. Раз уж краски много.
Зайки с шестого этажа свысока поглядывали на всех и мечтательно смотрели вглубь себя.
На следующий день надпись закрасили, и на белом фоне черной краской появилось: «Мильпардон, ошибка вышла. С пятого этажа зайка-то! Люблю тебя».
С шести утра начали подтягиваться зрители из соседних подъездов.
– Ишь, как под монастырь подвел всех, – вздохнул какой-то мужчина лет пятидесяти. – Нет чтоб по секрету на ушко сказать зазнобе своей. Так нет – надо народ баламутить.
– А ты своей на ушко каждый день говори, она и не взбаламутится, – парировала соседка.
– На пятом-то незамужних нету! – вдруг выкрикнул один из мужчин.
– А что ж в замужнюю влюбиться нельзя никому? – взъярились женщины пятого этажа. – Рожей не вышли, что ли? Что ты молчишь, а? Твою жену уродиной обзывают, а ты? Так и будешь стоять?!
Приехавший наряд полиции вызвал подмогу, и уже тремя экипажами они гоготали и делали ставки. После всего разняли дерущихся и оформили двадцать три административных нарушения за драку.
Утром на асфальте красовалось: «А чего все эти курицы щеки дуют-то? Зайка-то мой – мужчина с пятого этажа. Люблю тебя, зайка!». Управдом прочел это все, ахнул, сразу вызвал полицию и четыре экипажа «Скорой помощи».
– Зачем вам четыре? – допытывалась диспетчер. – Чего у вас происходит-то там?
– У нас на пятом четыре зайки живут! – пояснил управдом. – И все женаты. Так что поторопитесь: пострадавшие вот-вот будут.
– Ах ты, гад! – завыли на пятом этаже, и раздался шум ссоры с рукоприкладством и порчей имущества.
– Але! – закричали все жители подъезда со двора. – Нечестно так. Спускайтесь вниз – чтоб все видели.
– Сейчас, – вышла на балкон пятого этажа женщина в бигуди. – Скорой там не загораживайте дорогу.
Санитары пронесли двоих пострадавших. Еще один зайка вышел сам, гордо осмотрел собравшихся, пригладил резко поседевшие волосы, проводил заплывшим глазом обе кареты «Скорой помощи» и сказал:
– Слабаки! Тряпки! – После чего улыбнулся беззубым ртом и упал в обморок.
– Э-э-э. Граждане, – заволновалась толпа. – А где четвертый-то? Может, надо ему на помощь идти? Может, дверь выбить и отнять бесчувственное тело у этой фурии?
– Что за собрание тут? – вышел последний зайка из подъезда.
Толпа ахнула: мужчина был чисто выбрит, причесан, одет в свежую рубашку и вообще – великолепен как залежавшийся в загсе жених.
За мужчиной вышла его жена, поправила демонстративно мужу прическу и ослепительно улыбнулась соседям.
– Верк, ты чего? Бесчувственная какая-то, – ахнули женщины.
– Чего это? – удивилась Верка. – Это ж я писала. Своему. Люблю его – вот и дай, думаю, напишу.
Подготовлено по материалам anekdot.ru