Послесловие к фестивалю «Науруз»
В Казани завершился театральный «Науруз» – фестиваль, поражающий прежде всего своей феноменальной организацией, её продуманностью и размахом.
Мало собрать в одном месте (пусть и в таком продвинутом по части проведения масштабных форумов, как Казань) почти тридцать театров – каждому из гостей надо подобрать сценическую площадку, обеспечить гримёрными, реквизитом, трехразовым питанием, зрителями, наконец, а также не забыть про культурную и образовательную программы, без которых сегодня не обходится ни один уважающий себя театральный фестиваль. И всё это при отнюдь не феноменальном бюджете «Науруза».
Директор фестиваля и Татарского академического театра Ильфир Якупов и его команда в очередной раз явили тюркоязычному театральному миру «камаловское чудо», в алхимическом сплаве которого ключевым по-прежнему остаётся понятие «театра-дома». Кстати сказать, проистекает эта чудо-формула из советского прошлого, от которого современный условно европейский театр активно дистанцируется, дрейфуя в сторону принципиально «бездомного» и ни к чему не привязанного постдраматического театра. Скажем, почти одновременно с «Наурузом» в Казани стартовала театральная лаборатория «Город АРТ-подготовка», молодые участники которой целенаправленно движутся в этом же направлении. Театр для них – чистое поле эксперимента, для которого они сами выбирают пространство и правила игры.
Общее эмоциональное впечатление от фестиваля – ощущение театрального пиршества и многообразия. Яркий национальный колорит, присущий многим спектаклям, безусловно, завораживает, особенно если это, например, традиционный тувинский мелос или якутский «шаманизм»
Сейчас речь не о том, что лучше или хуже, просто важно понимать, что «Науруз» – это совершенно другая стихия, гораздо глубже укоренённая в то, что резонирует с ментальностью и сформированным ею уникальным культурным кодом. Миссию национального театра художественный руководитель «Науруза» Фарид Бикчантаев формулирует предельно ясно и просто – это «сохранение языка, культуры и самобытности». Убедителен и программный директор фестиваля театровед Нияз Игламов в своей непримиримости с тем, что из репертуара театров тюркского мира происходит «вымывание» спектаклей на национальном языке. Эта тенденция наблюдается в основном в кукольных театрах, которые после некоторого перерыва нынче снова стали полноправными участниками «Науруза». Один из них, чтобы не оказаться «за бортом», специально к фестивалю сделал перевод своего спектакля на башкирский язык. И эту маленькую победу тоже следует отнести на счёт организаторов «Науруза».
Общее эмоциональное впечатление от фестиваля – ощущение театрального пиршества и многообразия. Яркий национальный колорит, присущий многим спектаклям, безусловно, завораживает, особенно если это, например, традиционный тувинский мелос или якутский «шаманизм». Эпос, миф, легенда по-прежнему выглядят наиболее аутентичным материалом для национальной сцены. Но даже эта «золотая жила» не спасает, если имеет место быть чисто театральная архаика – в постановочных решениях, актёрской игре и т.д. В её преодолении, собственно, и рождается по-настоящему глубокое и самобытное искусство, представляющее интерес в том числе и для человека, не вписанного в тюркоязычный мир. Но таких спектаклей в программе нынешнего «Навруза», к сожалению, было немного. Пожалуй, ближе к этому был тувинский «Чадаган», подчинённый прежде всего музыкальной драматургии и её почти мистическим вибрациям. Разумеется, это, если не брать во внимание двух наурузовских «тяжеловесов» – Башкирскую драму им. М.Гафури и Камаловский театр, представивших на фестивале соответственно инсценировку романа Г.Яхиной «Зулейха открывает глаза» и спектакль «И это жизнь?» по Гаязу Исхаки. О незаурядности этих постановок уже достаточно сказано и написано.
На одном из предыдущих фестивалей известный московский театровед Анна Степанова говорила о том, что «тюркским театрам просто необходимо разобраться со своим прошлым», вместе с тем национальное сознание не должно быть замкнутым, ему необходимо открыться, а театрам надо смелее идти на эксперименты
Удивило и порадовало, что как никогда много было мировой классики – от мольеровского «Летающего лекаря» с ярко выраженным таджикским колоритом, хакасского «Старика и моря» Хэмингуэя до «Калигулы» экзистенциалиста Альбера Камю, пути которого неожиданно и дерзко пересеклись с Башкирским молодёжным театром. Это сама по себе любопытная тенденция, и особенно в контексте разговоров о том, что публика, которая ходит в национальный театр, не любит «переводные» спектакли. Многие театры, в том числе татарские, с этим уже смирились, а в том же Башкортостане режиссёры не оставляют попыток разомкнуть привычный круг предпочтений своей публики. Пусть не всё и не всегда на этом пути получается, но это не означает, что и пытаться не стоит.
На одном из предыдущих фестивалей известный московский театровед Анна Степанова говорила о том, что «тюркским театрам просто необходимо разобраться со своим прошлым», вместе с тем национальное сознание не должно быть замкнутым, ему необходимо открыться, а театрам надо смелее идти на эксперименты.
Пожалуй, самое радикальное (в смысле ни на что непохожее), что лично мне довелось увидеть на нынешнем «Наурузе», – это философский трактат Туфана Имамутдинова «Место есть лишь в тишине», написанный режиссёром и им же поставленный в Альметьевском театре. В общем-то, это и спектаклем назвать трудно. Скорее – пластический этюд под аккомпанемент банальных словесных конструкций, которые формально вроде бы несут в себе какую-то информацию о мире и человеке, но на самом деле служат лишь прикрытием распадающихся связей между ними и пустоты там, где некогда были и красота, и смысл. При всей непривычности формы здесь главное ключевое слово тоже «язык», но не только как фактор национальной идентичности, но и как практически универсальное средство размывания и подмены смыслов, что в современном мире происходит сплошь и рядом. «Слово перестало быть началом чего-либо. Началом смысла, действия, поступка. С какого момента слово утратило свою силу и перестало быть ценностью?» – задаёшься вопросом вслед за авторами «трактата». Потому что в этом смысле мы все в одной лодке.