На днях, перебирая накопившиеся газеты, наткнулся на интересную статью под заголовком «Между двумя Аксу», опубликованную в «РТ» в апреле этого года. Её автор, замечательный поэт и писатель Разиль Валеев, повествует об уроженце Татарстана, выдающемся государственном деятеле, литераторе и учёном Бурхане Шахиди.

НЕОДНОЗНАЧНАЯ ОЦЕНКА

Напомним: прожив в Китае около пятидесяти лет, Бурхан Шахиди не только сохранил родной татарский язык, но и в совершенстве овладел уйгурским, русским и китайским, не только стал автором уйгуро-китайско-русского словаря и литературных художественных произведений, но и добился высших должностей в политическом руководстве Поднебесной. В середине XX века он был ключевой политической фигурой в крупнейшей китайской провинции Синьцзян, а завершил свою деятельность в Пекине на посту заместителя Председателя КНР.

Впрочем, биография и непростая судьба Бурхана Шахиди хорошо известны татарстанцам, интересующимся историей, но вот оценка его действий в Синьцзяне порой неоднозначна. Главным предметом спора для исследователей является то, что в 1949 году, будучи руководителем правительства данной провинции, Шахиди принял решение «не препятствовать вводу в Синьцзян подразделений Народно-освободительной армии Китая».

Критики Бурхана, например, считают, что такое его решение лишило возможности военным формированиям Республики Восточный Туркестан отстоять свою самостоятельность. Однако во всех официальных источниках говорится, что оно, наоборот, способствовало мирному освобождению Синьцзяна, воссоединению провинции с Поднебесной и созданию нынешнего Синьцзян-Уйгурского автономного района (СУАР).

Эту точку зрения приводит в своей статье и уважаемый Разиль Валеев. «Бурхан Шахиди наперекор сложившимся в Китае военно-политическим обстоятельствам не вверг свой народ в большую войну. Он хорошо понимал, что тысячное войско его области не могло противостоять стотысячной гоминьдановской армии. И как белый день было ясно, что тюркские народы края были бы позже потоплены в крови», – пишет он.

Такое понимание Бурханом тогдашней ситуации, несомненно, зиждилось на глубоких знаниях истории, видении политических реалий того времени, скажем даже больше – его мудрости. Попробуем вникнуть в непростой расклад сил, политического влияния в этом регионе того времени. Надеемся, это добавит новые штрихи к историческому портрету нашего соотечественника.

Небольшая ремарка: в период многолетнего проживания в Восточно-Казахстанской области я всегда проявлял интерес к истории соседствующего с ней Синьцзяна, ведь там проживает немало представителей тюркских народов – уйгуров, казахов, узбеков, татар (татар там сейчас осталось меньше шести тысяч). Этот интерес подпитывался как документами архивов, так и беседами со знатоками Синьцзяна – писателем, моим учителем Менгали Мусиным, редактором областной газеты «7 дней» Вадимом Обуховым, другими экспертами. Так что, как говорится, тут есть что сказать.

МАЛОИЗВЕСТНЫЕ ФАКТЫ

Итак, мусульманские народы, населяющие Синьцзян, не раз поднимались на во­оруженную борьбу за создание собственного государства. Особенно ожесточённой она была в 30-е годы про­шлого века. Это известно из истории. Но мало кому известно об участии в подавлении этих восстаний Красной Армии.

Объективно сложилось так, что эта территория оказалась в зоне влияния и интересов и нашей страны, которой было невыгодно существование в своём подбрюшье независимого и потенциально враждебного СССР государства. Восстание было подавлено. Ситуация успокоилась.

Весной 1938 года начался вывод основных сил Красной Армии из Синьцзяна. Но начальник управления пограничной и внутренней охраны комдив Николай Кручинкин убедил Москву в том, что в городе Хами необходимо «дислоцировать пограничный полк, усиливая его авиа­эскадрильей и ротой танков БТ». Это, что само собой понятно, было сделано на случай, если местное население вновь возьмётся за оружие. Ибо, как отмечал в своей докладной записке тот же Кручинкин, «войска урумчинского правительства малобоеспособны и не могут самостоятельно противостоять повстанцам».

Прожив в Китае около пятидесяти лет, Бурхан Шахиди не только сохранил родной татарский язык, но и в совершенстве овладел уйгурским, русским и китайским, не только стал автором уйгуро-китайско-русского словаря и литературных художественных произведений, но и добился высших должностей в политическом руководстве Поднебесной

Сказались тут, на наш взгляд, и традиции. Здесь надо напомнить: в результате мощного восстания, вспыхнувшего в Синьцзяне в 70-е годы XIX века, центральная власть там была свергнута и провозглашено государство местных мусульман. Его возглавил Якуб-Бек. Маньчжурская династия Цин обратилась за помощью к России, которая незамедлительно её оказала, введя в Синьцзян части регулярной армии и казачью конницу. Восстание было подавлено, а провинция оказалась под властью России и перешла к Китаю через несколько лет согласно Петербургскому договору 1881 года.

Теперь проведём историческую параллель. Если царская Россия решала судьбу синьцзянцев один раз, то советская – дважды.

Какова была последовательность событий?

Наступил 1934 год. Цент­ральной китайской власти, озабоченной усиливающейся угрозой со стороны Японии, не до отдалённой провинции. А там назревал бунт. Огонь восстания разгорелся после того, как две дивизии, состоявшие в основном из дунган (китайцев, принявших магометанство), повернули штыки против власти и вошли в Синьцзян.

Трон дубаня (высшего должностного лица с военно-административными функциями) Шэн-Шицая зашатался. Поскольку собственное войско было малобое­способным, всю надежду он возлагал на разместившийся здесь после Гражданской войны в России белогвардейский полк под командованием полковника Папенгута. Но когда повстанцам удалось почти блокировать столицу провинции Урумчи, дубаню не оставалось ничего иного, как по примеру предыдущих правителей обратиться за помощью к северному соседу. А душу, надо полагать, терзало сомнение. Ибо сосед-то теперь был «красный».

Однако уже в начале года в Синьцзян с разных направлений вошли формирования Красной Армии…

КРАСНЫЕ И БЕЛЫЕ ОБЪЕДИНИЛИСЬ

Но пересекли они границу в глубокой тайне, пере­одевшись в форму белогвардейцев. И стали именоваться Алтайской добровольческой армией.

Она и двинулась на Урумчи. Поход оказался тяжёлым: повстанцы, отлично ориентируясь  на своей местности, навязывали «алтайцам» условия партизанской войны, и те несли большие потери. Если и сумели сломить сопротивление восставших и деблокировать Урумчи, то это благодаря превосходству в современной военной технике. И ещё (хоть верьте, хоть проверьте) благодаря помощи… белогвардейского полка.

Цели-то вчерашних заклятых врагов оказались идентичными – защита власти дубаня. Вот и действовали, что называется, плечом к плечу. А наступательные операции провели и вовсе как единое войско. Так как папенгутовцы влились в состав Алтайской добровольческой армии, то они, откровенно «белые», учили замаскированных «красных» тактике партизанской войны, в которой сами поднаторели.

Наступил 1934 год. Цент­ральной китайской власти, озабоченной усиливающейся угрозой со стороны Японии, не до отдалённой провинции. А там назревал бунт. Огонь восстания разгорелся после того, как две дивизии, состоявшие в основном из дунган (китайцев, принявших магометанство), повернули штыки против власти и вошли в Синьцзян

Всё это так. Но что было делать с полковником Папенгутом? Враждебность к советской власти из него так и пёрла. Особо не мудрствуя, его взяли да расстреляли. На настрой личного состава полка особого влияния это, однако, не оказало: он оставался союзником «алтайцев». Объяснялось всё просто: белогвардейцам осточертела чужбина, а было обещано, что они будут прощены и получат возможность вернуться в родные края.

Так что те охотно помогли Алтайской добровольческой армии разгромить ­36-ю­ дивизию повстанцев, а 6-ю вынудили отступить на юг с большим для неё уроном.

В конце апреля «ограниченный контингент» свой «интернациональный долг» выполнил и вернулся на родину. В Синьцзяне остался только кавалерийский полк, насчитывавший около тысячи сабель, а также приданные ему бронетехника и артиллерия. Естественно, в частях и соединениях дубаня и в самом его правительстве работали десятки советских инструкторов и советников. Легальным среди них был только профессиональный разведчик Али Каримович Маликов, который, имея дипломатический статус, являлся старшим военным советником Шэн-Шицая. Остальные, стало быть, действовали «неофициально». Скрывалось советское происхождение даже первого маликовского сподвижника. А им был будущий маршал бронетанковых войск, дважды Герой Советского Союза Павел Семёнович Рыбалко. Он именовался «русским генералом китайской службы».

ТРЕТИЙ ПРИХОД

Выше упоминалось, что 6-я дивизия мусульман отступила на юг. Так вот, закрепившись в городе Хотан, она стала быстро пополняться и вскоре вновь превратилась в силу, способную угрожать урумчинскому правительству. Усиливалось и уйгурское национальное движение, хотя дубань, следуя рекомендациям советников, предоставил уйгурам, равно как и казахам, определённые политические права. Но очередного восстания мусульман пред­отвратить не удалось – оно вспыхнуло с новой силой в апреле 1937 года.

Северный сосед протянул руку помощи дубаню и в этот раз – направил в Синьцзян две войсковые группы в составе нескольких полков Красной Армии и НКВД с приданными им подразделениями специального назначения. Как и в 1934-м, операция проводилась тайно. Личному составу внушалось, что предстоят «длительные учения в условиях горного лагеря». При этом всех переодели в среднеазиатские халаты и тюрбаны. Перед этим командующие группами получили такие телеграммы: «Для частей группы войск в Ваше распоряжение направляется обмундирование особого заказа… Не брать с собой снаряжение со звездой и вообще не брать ничего форменного…»

А теперь скажите: разве мог не помнить обо всём этом Бурхан Шахиди в 1949 году, когда принимал решение избежать очередного кровопролития в Синьцзяне?

ПОДЛОСТЬ И РАСПЛАТА

В 1938 году работавший на тот момент китайским консулом в СССР, в восточно-казахстанском городе Зайсан, Шахиди был арестован по ложному обвинению в шпионаже, после чего шесть лет провёл в тюрьмах Синьцзяна. Не нужно иметь семи пядей во лбу, чтобы понять, что за его арестом стоял губернатор Шэн-Шицай, политический интриган и провокатор, осуществлявший массовые репрессии по всему Синьцзяну, а заодно и ликвидировавший неугодных ему политиков. А ведь всего лишь четыре года назад, когда Шицая назначили главой провинции, Бурхан Шахиди вместе с московскими инструкторами создавал службу безопасности для нового губернатора. Такой вот оказалась «благодарность» дубаня…

Окрылённый признательностью к северному другу, в сентябре 1938 года Шэн-Шицай совершил поездку в Москву. Беседуя с наркомом обороны Ворошиловым, он осыпал его словами благодарности, исходил елеем в адрес других руководителей советского государства. Гость преподнёс хозяевам портреты Сталина и Ворошилова. Первый был изготовлен из рисовой и маковой соломки, а второй вышит на шёлке.

Москву Шэн-Шицай покидал тоже в радостном настроении: он имел твёрдое обещание советских руководителей снабдить его вооружением. В кармане же его френча лежала заветная книжечка – билет члена партии большевиков. Да, в политбюро нашли возможным удовлетворить просьбу гостя о приёме в ряды ВКП (б), ибо, по его словам, он давно привержен марксизму-ленинизму и хочет построить в Синьцзяне «СССР в миниатюре».

Истинные цели дубаня обнаружились со временем. Они состояли в том, чтобы, задобрив советских руководителей, получать гарантированную военную помощь в борьбе с носителями планов создания Восточно-Туркестанской республики. Подлинное представление о личности Шэна даётся в донесении штаба Казахстанского погранокруга от 1942 года. «Внешне демонстрируя свою дружбу к нашей стране, – говорится в документе, – но являясь воспитанником японской военщины, (он) стал проявлять прояпонскую ориентацию…»

В 1944 году под давлением антияпонских народных выступлений Шэн-Шицай был вынужден покинуть Синьцзян. После этого все политзаключённые в провинции были освобождены. Вышедший из тюрьмы Бурхан Шахиди сразу был назначен мэром города Урумчи и специальным уполномоченным особого округа.

В 1949 году к власти в Китае пришла коммунистическая партия.