В эти дни в казанской Галерее русского искусства на улице Профсоюзной проходит выставка елабужского художника Зиннура Миннахметова.
Когда чувств слишком много и они переполняют душу, трудно выразить словами ту энергию, которой зарядил коллег и друзей художник из Елабуги. Его картины буквально преобразили зрителей, глаза их светились восторгом и как будто говорили: «Хватит притворяться взрослыми, все мы в глубине души дети. А тот, чьи работы мы сейчас видим, самый большой ребенок среди нас».
Чистота помыслов, наивность в сочетании с философским глубокомыслием, светлое жизнелюбие и грустное напоминание о смерти, бесстрашный взгляд в вечность – вот что заряжает и окрыляет на этой выставке. Хочется снова и снова возвращаться в зал, особенно когда будни вдруг покажутся пресными, скучными. Тут все переворачивает душу, пробуждая скрытые силы.
Мнения авторитетных людей – искусствоведа Розалины Шагеевой, художников Зуфара Гимаева, Александра Иншакова, Фарита Валиуллина и других – слились в один голос: «В творчестве художника наступил новый этап».
…Да, этапы были разные. Одно время палитра Миннахметова воспринималась как отголосок тех скорбных дней, которые провела в Елабуге Марина Цветаева. Она ходила по этому городку в поисках заработка, открывая двери то столовой, то конторы совхоза на окраине, и в конце концов, решив, что сына Георгия спасет только ее смерть, добровольно ушла из жизни.
Судьба поэта глубоко тронула Зиннура Миннахметова. Изображениями плачущих окон, куста рябины, нищих, стареньких домов на фоне сказочной осени художник как бы переводил на язык живописи трагедию Цветаевой.
На мой вопрос «Помните, как однажды вы назвали Зиннура Миннахметова Кафкой в живописи?» Розалина Шагеева ответила: «Сегодня я бы уже не стала сравнивать Зиннура с Кафкой. Он перешагнул темы абсурда и ужаса бытия, теперь философичность его работ ближе к Достоевскому, его известному изречению «Даже счастье всего мира не стоит одной слезинки на щеке невинного ребенка».
На этой оценке мэтра искусствоведения, пожалуй, можно было бы поставить точку в моем безыскусном рассказе о выставке. Осталось лишь объяснить, почему так взволновало меня это событие. Да потому что Зиннур – один из дорогих моему сердцу людей, почти тридцать лет судьбы которого прошли на моих глазах.
Всякое бывало в жизни Зиннура, но никогда я не видела его унылым. Спасался юмором в лишениях, светился улыбкой при удачах. Разве что не мог скрыть печаль, когда случались перебои в здоровье жены.
Чистота помыслов, наивность в сочетании с философским глубокомыслием, светлое жизнелюбие и грустное напоминание о смерти, бесстрашный взгляд в вечность – вот что заряжает и окрыляет на этой выставке
О, это особая тема! Мы привыкли смотреть передачу «Больше, чем любовь» о людях знаменитых. О том, как рыцарски относился Блок к Любови Менделеевой, какие возвышенные письма писал жене находившийся на Соловках Павел Флоренский, как ни на один день не расставались друг с другом, прожив вместе 52 года, Мережковский и Гиппиус… И так далее и тому подобное. Но всегда ли мы замечаем, что не менее великие чувства испытывают те, кто живет рядом – на соседней улице, в одном городе… Вот и отношение Зиннура Миннахметова к своей жене мне всегда казалось беспримерно нежным, хотя и непоказным. Достаточно внимательно приглядеться к его картинам. Пусть неявно, завуалированно, но там всюду она: в женском силуэте, повороте шеи…
Приведу здесь слова, сказанные Зиннуром после открытия выставки. (Прости, друг, я понимаю, что не для чужих ушей, но мне хочется подтвердить твою «больше, чем любовь».)
«Что меня сегодня беспокоит – это здоровье жены, хотелось бы обеспечить ей уровень столичной клиники, жизнь в Казани. Ответственность за семью всегда мучила меня, но я ничего не умел, кроме как писать картины. Бывали дни, когда мы занимали на хлеб у соседей. Но жена всегда верила в меня, и сегодня я как-то особенно почувствовал, что все было не зря. То, что я услышал здесь о своих картинах, превзошло мои ожидания. Вот почему я так расчувствовался…»
Это правда. Когда слово на вернисаже предоставили герою дня, Зиннура хватило только на благодарности, дальше он не смог говорить из-за подступивших слез.
