Стрельна – городок на берегу Финского залива под Санкт-Петербургом. Здесь живет герой моего рассказа, наш земляк Асхат Рахимзянович Зиганшин. “Самый знаменитый татарин”, – говорили о нем в шестидесятые годы ХХ века. Он был одним из отважной четверки советских солдат, оказавшихся роковым образом на утлой барже в бушующем Тихом океане. Случилось это в январе 1960 года. Целых 49 суток продол-жалась их беспримерная эпопея, и в борьбе с грозной стихией моряки вышли победителями.

Самара – Курилы

Родился он в 1938 году в Шентале – железнодорожной станции Самарской области. Сюда незадолго до этого переехали его родители из Черемшанского (тогда Первомайского) района Татарстана. После восьмого класса поступил в училище механизации сельского хозяйства. До призыва в армию отработал два года в МТС трактористом.

Повестку на воинскую службу получил в августе 1958-го. Путь-дорога на поезде к месту службы на Дальнем Востоке, занявшая две недели, глубоко запала в душу парня, впервые открывшего для себя необъятность и красоту просторов Родины.

Два месяца новобранцы рыли глубокие котлованы под ракетные установки в Советской Гавани. Потом самарских парней отправили в южносахалинскую школу старшин-рулевых, где готовили капитанов маломерных судов. После восьми месяцев учебы их распределили по разным точкам для прохождения дальнейшей службы. Младший сержант Асхат Зиганшин попал на остров Итуруп Курильской гряды, в город Курильск, и был назначен старшиной самоходной баржи Т-36. Поскольку до призыва он прошел основательную “обкатку” среди тракторов и сельхозмашин, то вверенную технику освоил быстро.

На самоходной барже Т-36 были два дизельных двигателя по триста лошадиных сил. Экипаж судна состоял из четырех человек. Старослужащие демобилизовались, и младший сержант Зиганшин, приняв под свое начало самоходку, некоторое время “хозяйствовал” один. Через пару месяцев на баржу прибыли после “учебки” два уроженца Украины, мотористы, рядовые Анатолий Крючковский и Филипп Поплавский. Все трое служили уже по второму году. Вскоре экипаж дополнил первогодок, рядовой Иван Федотов, родом из Амурской области.

На острове все было привозное. Большие океанские суда, груженные углем, техникой, продуктами питания, из-за небольших глубин не могли причаливать к самому берегу. Они вставали на рейде, и груз на самоходных баржах доставлялся на берег. Судов с грузами приходило много. Разгружали их днем и ночью, не допуская простоев. Бывало, подходили сразу два судна, тогда парням доставалось “по полной”. Такая физическая нагрузка давала хорошую закалку. В ожидании кораблей порой самоходные баржи месяцами “болтались” на рейде, зацепившись за “бочку”.

На берег парни сходили редко. Маленький кубрик на четыре койки был местом их обитания. Топили углем буржуйку и готовили пищу сразу на несколько суток. К берегу подходили за продуктами и пресной водой, все остальное время – на рейде.

В конце ноября – начале декабря навигация завершалась. Корабли переставали ходить до весны, хотя океан не замерзал. Все шесть самоходных барж с помощью тракторов вытаскивали на берег. Но однажды, в середине января 1960 года, командиры сообщили, что к берегу Итурупа должен подойти запоздавший корабль с мясом. Надо быть готовыми к его приходу. Две самоходные баржи – №№ 97 и 36 – спихнули на воду, дав экипажам по 1,5 тонны дизельного топлива, продуктов и пресной воды на трое суток. Тридцать шестая самоходка младшего сержанта Зиганшина встала на “бочку”-поплавок, а за его баржу зацепилась девяносто седьмая.

Прошли отведенные трое суток. Подошли к концу продукты. Но команды к отбою не поступало. Буржуйку парни экономно топили углем. Снаружи было уже минус восемнадцать. За бортом меж тем разыгрывался и набирал силу ураган. Волны, становясь все выше и круче, достигали уже высоты многоэтажного дома…

Неудавшаяся высадка

Утро 17 января ребята встретили с тревогой. Позади была бессонная ночь – разве уснешь при такой качке и грозном реве волн! С берега по рации передали: “Сила ветра – 50 метров в секунду, ожидается до 70, так что держитесь!” Такой натиск стихии для ребят был не внове, потому они подумали, что все и в этот раз обойдется. Увы, не обошлось. Не выдержав, с треском лопнул трос, соединявший тридцать шестую самоходку с “бочкой”, и две баржи в одной связке стало понемногу относить в открытый океан. Ребята отсоединили девяносто седьмую баржу, чтобы не било, и каждая самоходка начала “болтаться” самостоятельно.

Зиганшин связался по рации с командованием и доложил о случившемся. С берега дали команду завести двигатели и следовать к бухте Касатка на восточном побережье залива. Легли на указанный курс, стараясь не терять из виду вторую самоходку. Волны были уже совсем громадные – 6-8 метров высотой. К тому же повалил густой снег. Никакой видимости. Через несколько минут самоходки потеряли друг друга. В таких экстремальных случаях экипажу надлежит через каждые пятнадцать минут по рации докладывать командованию о ситуации. Однако – вот беда! – отказала рация.

Сначала дул сильный юго-восточный ветер, который держал самоходку на расстоянии видимости от побережья. Однако очень скоро он поменял направление на противоположное и стал оттеснять самоходку к океану. Экипаж сделал было попытку выброситься на берег, но едва избежал столкновения баржи со скалой. Зиганшин чудом, чуть ли не в последний момент, успел ее развернуть. От резкого разворота и одновременно пришедшегося удара огромной океанской волны сорвало с укреплений ящик с запасом угля и бочонок с питьевой водой. Удар последнего пришелся на рацию. Когда немного успокоились, сделали вторую попытку выброситься на песок. Уже чувствовалось мелководье, но тут заглохли двигатели – кончилось дизельное топливо. Самоходка потеряла ход и управляемость, ее неудержимо – встать на якорь при такой силе ветра нереально – все быстрее понесло от берега.

К десяти часам вечера – на барже были морские часы – парней вынесло в открытый океан. Баржа практически превратилась в плавающую льдину, поскольку якорь с 50-метровым тросом был уже бесполезен на такой большой глубине. Положение сложилось аховое, но парни гнали от себя страх надеждой, что шторм через день-два закончится, их начнут искать и обязательно спасут.

Всевидящее око КГБ

Уходя в плен стихии океана, экипаж не знал, когда установилась нормальная погода на Итурупе. Поскольку рация судна упорно молчала (она была повреждена. – Авт.), командование части ничего лучшего не придумало для извещения о случившемся, как: “Четверка воспользовалась непогодой и на самоходной барже отправилась сдаваться к американцам”. По инстанции вверх было сообщено, что на базу успешно вернулась самоходная баржа Т-97. А Т-36 исчезла в неизвестном направлении.

Искать в океанском безбрежье баржу с экипажем никто, похоже, не собирался. Парней начали “искать”, или, как сказали бы сегодня, идентифицировать, по другим каналам, устанавливая личности их, собирая свидетельства. В Шенталу тоже приехали несколько кагэбэшников. В поисках компрометирующих свидетельств произвели обыск в доме родителей, допросили родственников и соседей на предмет, что из себя парень представлял до армии. Много дней охраняли дом Зиганшиных: не вернется ли к родителям сын-дезертир. Проверили их родственников в Лениногорском и Черемшанском районах. То же самое было в Амурской области, на родине рядового Ивана Федотова, на Украине – на родине Филиппа Поплавского и Анатолия Крючковского.

Родители парней почти два месяца не находили себе места от тревожного беспокойства за канувших в безвестность сыновей…

Дрейф в океане

Океан продолжал бушевать, не унималась пурга. Баржу нещадно крутило и болтало на волнах, словно яичную скорлупку. Ребята вновь и вновь пытались починить рацию и подать сигнал бедствия, но ничего не получалось. Продуктов почти не было. В машинном отделении нашлось килограмма полтора картошки, но она вся пропиталась соляркой. Поначалу никто ее есть не стал, но предусмотрительно догадались не выбросить. Позже картошку съели с аппетитом.

Воду за неимением другой брали из системы охлаждения двигателей. Она была ржавая, зато пресная. Было ее литров двести, хватило до дня их спасения. Строго экономили, использовали только для приготовления пищи. Океанскую воду пить нельзя – слишком соленая. По капелькам собирали снеговую, позже дождевую воду. Была буханка хлеба. Ребята растянули ее по кусочкам на несколько дней. Была банка тушенки. В нескольких банках из-под сухого молока нашли немного сечки, перловки. Расходовали все это очень экономно. Брали две картофелины, резко отдававшие соляркой, чуть-чуть тушенки, щепоть крупы и варили похлебку. Хорошо хоть сохранилось три коробка спичек. Уголь собирали по крупицам, а для розжига использовали деревянные части кровати.

Асхат Зиганшин нашел в кубрике газету, стал читать и ахнул. Оказывается, в эти самые дни испытывались советские баллистические ракеты и судам всех видов, самолетам запрещалось до марта заходить в район предполагаемого падения ракет. А самоходку

Т-36 как раз несло примерно в указанный район Тихого океана. Стало быть, о ее поиске не могло быть и речи…

Вместо четырех кроватей со-орудили одну широкую, и все четверо укладывались в ряд, прижимаясь друг к другу, чтобы согреться. В первые дни, когда еще были силы, парни не только лежали, но и работали: кто топором, кто ломиком скалывали лед с корпуса баржи, потому что, сильно обледенев, судно могло перевернуться.

На пятой неделе на небе проступили звезды, потеплело. Самоходку с пленниками океана несло уже мимо Японии к Гавайским островам. По прикидкам ребят, от родных берегов отплыли не менее тысячи миль. На моряков обрушилась еще одна беда: в корпусе самоходки появилась течь, и океанская вода стала поступать в трюм. Ее откачивали ручным насосом. Потом они подсчитают, что перекачали таким образом из трюма около ста тонн воды. Спасло то, что нашли случайно автомобильный домкрат и прижали с его помощью доску к пробоине.

Когда кончилось все деревянное, годное на дрова для буржуйки, стали топить ее кусками автопокрышек, привязанных к бортам самоходки. И то крайне экономно, лишь для приготовления похлебки. Есть хотелось постоянно. В минуты подступавшего отчаяния кто-то обреченно произносил: “Все! Нам хана!” Тогда Асхат Зиганшин заводил разговор о еде: кто, когда и что вкусного ел, а что не пробовал. Разговор о еде отвлекал от мрачных мыслей о гибели.

Когда парни работали, чем-то занимались, одного обязательно оставляли на вахте – в рубке или у иллюминатора, следить, чтобы не пропустили какой-нибудь транспорт. Такой случай выдался на сорок пятые сутки дрейфа. Ночью увидели вдали огонек судна. Он был таким близким, теплым, родным, обнадеживающим. Ребята отчаянно громко, как им казалось, орали, махали руками. Но огонек исчез так же внезапно, как и появился.

Днем опять увидели проходящее судно. Собрали ветошь, слили остатки масла с дизелей, зажгли факел и стали им махать. Но их не заметили. В следующую ночь вновь увидели двигающийся огонек. Вновь сколько было сил кричали, махали. И вновь напрасно. На ребят нахлынула такая обида – хоть волком вой. Однако искры надежды в душах дрейфующих разгорались все сильнее. Раз часто стали попадаться идущие суда, значит, их самоходку течение вывело в район интенсивного движения.

Под конец ребята совсем обессилели. Еле ходили. Больше лежали, прижавшись друг к другу. Есть хотелось неимоверно. Асхат начал грызть кожаный ремешок у часов. Он вспомнил, что в школе учительница говорила: когда рыбаки терпели бедствие, то с мачт судов сдирали кожу, варили и ели. Потом он вспомнил, что сверх-срочник Лебедев, увольняясь в запас, оставил свой кожаный ремень. Такие ремни давали только сверхсрочникам. По предложению Асхата разрезали ножом этот ремень, как лапшу, и бросали в кипящую кастрюлю. Кожа есть кожа – разбухнет, а вкуса никакого. Но кусочки ее все равно проглатывали, чтоб хоть на время обмануть желудок. Потом в ход пошли кожаные ремни от переносной радиостанции, кожаные вставки с кирзовых сапог. Благо их валялось семь пар – старослужащие оставили. Съели и сапоги. Их кусочки кипятили в соленой океанской воде и с “наваром” гуталина проталкивали в пищевод. Экипажу Т-36 от демобилизованных предшественников досталась гармошка-хромка. Во время качки она упала на пол, расклеилась, развалилась. На клапанах оказались доброкачественные кусочки кожи. Пошли на еду за “первый сорт” – уже без гуталина.

В таких экстремальных ситуациях многие лишаются рассудка. Вспомните слышанное вами от бывалых людей, прочитанное в книгах, увиденное на экране… Нередко в подобных случаях доходит до людоедства. Говорю об этом осторожно Асхату Рахимзяновичу. Он долго молчит, потом сдержанно говорит:

– Мы постоянно жили в ожидании помощи и надеялись на спасение. Мы как бы запрограммировали себя на спасение, на жизнь. Если бы не надеялись на счастливый конец, умерли бы или покончили с собой уже после третьих суток…

На борту американского авианосца

На сорок девятые сутки на самоходке из съедобного не осталось совсем ничего. У Асхата оставались последние три спички и полчайника ржавой пресной воды. Ребята неподвижно лежали в полудреме рядышком на общей кровати. Есть уже не хотелось. Чувство голода пропало. Сил двигаться не было. Вдруг во второй половине дня послышался какой-то то ли шум, то ли гул. Асхат заставил себя выбраться на палубу и увидел над баржей несколько военных самолетов. Он помог выбраться наверх остальным. Их обуяла дикая радость, они что-то орали со слезами в голосе и на глазах. Они еще не знали, чьи это самолеты, знали лишь, что не советские – они не могли так далеко залететь.

Самолеты улетели. Но вскоре появились вертолеты и повисли над баржей. С одного из них выбросили фалы с петлями на конце и стали показывать жестами: садитесь, мол. А у ребят одна мысль: попросить продуктов, топлива и двинуться к советским берегам.

К самоходке подошел большой иностранный корабль, застопорил ход, постоял немного и стал отдаляться. Улетели и вертолеты. Возможно, на корабле подумали, что потерпевшие на барже сели в вертолет. Зиганшин и его товарищи отчаянно закричали и замахали руками в сторону уходящего корабля. Он вернулся к барже. Как и вертолеты. Очевидно, с корабля прочитали надпись на самоходной барже “Т-36” и поняли: советская. С борта на ломаном русском языке по громкоговорителю сообщили: “Помощь вам”. Вертолеты снова выбросили фалы. Асхат, как старший по барже, полез первым с целью попросить у иностранцев продуктов питания, топлива, воды.

Его аккуратно опустили на палубу военного корабля, как выяснилось позже, американского авианосца “Кирсардж”. Сразу дали сигарету, и он жадно закурил. Не успел Асхат опомниться, как рядом с ним оказался Филипп Поплавский. Второй вертолет перебросил Ивана Федотова и Анатолия Крючковского. Ребят завели в какой-то тамбур. Вокруг собралось много американских моряков, которые с удивлением разглядывали обросших и грязных путешественников. Им дали небольшие миски с бульоном и по кусочку хлеба. Все это спасенные проглотили в мгновение ока.

– Еще? – спросил офицер по-русски. Как оказалось, он имел русские корни и носил фамилию Кузнецов.

Асхат еще в детстве слышал, что голодным людям сразу много есть нельзя, потому твердо сказал, глядя на своих товарищей: “Не надо”.

Морякам дали бритвенные приборы, полотенца и повели в душевую. Там Асхат впервые за 49 суток посмотрел на себя в зеркало и… потеряв сознание, упал. Очнулся в лазарете, где было на удивление тепло, стерильно чисто. Кормят с ложечки, кто-то воды подает, кто-то зажигалку протягивает.

Ребята были худыми, как тени. Неудивительно, ведь последние 12 дней дрейфа совсем ничего не ели.

Через несколько дней к обмытым, ухоженным советским морякам пришел командир авианосца в чине адмирала. Подарил каждому по блоку сигарет и зажигалке. В дальнейшем он каждое утро заходил к ребятам и справлялся об их здоровье.

Военные медики тщательно обследовали каждого, делали уколы, видимо, общеукрепляющие. Никто их на авианосце абсолютно ни о чем не спрашивал. Их подобрали 7 марта 1960 года. Только через трое суток на борт авианосца доставили настоящего переводчика с Гавайских островов. Асхат начал “пытать” его: “Куда мы попали? Где наша баржа?” Тот отвечал корректно: “Вас подобрал экипаж американского авианосца “Кирсардж”. Баржу должно подобрать другое судно. Вас повезут в Сан-Франциско и передадут в советское посольство”. Спустя несколько лет Асхат узнал у советского военного атташе в США, что их родную баржу Т-36 уничтожили с военного корабля, чтобы она не представляла опасности для проходящих судов…

…В головах ребят роились грустные мысли: вдруг в Москве их примут за изменников Родины?

Вскоре авианосец зашел на Гавайи и пробыл там несколько суток. Спасенные лежали в лазарете с американскими моряками. Отношения установились на удивление теплые. Через несколько дней ребят перевели в трехместные каюты. В каждой двое наших, а третий – американский мичман. У дверей поставили часовых, чтоб не досаждали любопытные. Днем приходил переводчик, и все вместе, советские и американцы, собирались в одну каюту, смотрели фильмы, слушали пластинки. Потом в одном из конференц-залов собиралась команда американских моряков и устраивала для гостей концерт художественной самодеятельности.

Одежду (если то тряпье можно было назвать одеждой) забрали и выдали новую, рабочую, но опрятную. Обмундирование же Зиганшина и его товарищей американцы выстирали, выгладили и вернули спасенным. Оно потом демонстрировалось в Центральном доме Советской Армии (ЦДСА) в Москве и военно-морском музее в Ленинграде.

На восьмые сутки, уже на подходе к Сан-Франциско, на борту авианосца устроили пресс-конференцию для иностранных журналистов. Перед ее началом Асхату позвонил корреспондент “Правды” в США Борис Стрельников. Спросил о самочувствии, в ответ на вопрос Асхата разъяснил, что значит пресс-конференция, посоветовал быть немногословнее, пожелал скорейшего возвращения на Родину. Ребятам сказали, что журналистов будет человек десять-пятнадцать, а их прилетело на авианосец больше полусотни.

В огромном зале авианосца собралась масса народу. Ребят посадили за стол, принесли мороженое. Со всех сторон направили софиты для телесъемки. К Асхату Зиганшину подошел один из журналистов, сказав, что представляет солидный журнал, и предложил: “Продай историю путешествия экипажа по Тихому океану. Много денег получишь”. А Асхат ему: “Ничего я продавать не буду. Ничего мне не надо. Мне домой в Шенталу надо, в Советский Союз, понимаешь?..”

Первый вопрос был о том, кто откуда из них родом. Парни вкратце сказали, кто откуда. Присутствующих несказанно удивило, что парни из безводной советской глуши, до службы не видели ни моря, ни океана. Второй вопрос: “Какие английские слова выучили за время пребывания на американском авианосце?” Асхат ответил: “Сенкью” . Присутствующие рассмеялись.

Был еще какой-то вопрос. Асхат Зиганшин не запомнил, потому что у него из носа вдруг хлынула кровь. Видимо, переволновался. Переводчик сказал: “Все, господа, пресс-конференцию закрываем”.

Ребят увели в каюты.

В многоэтажной Америке

Страх и тревогу Асхат испытал, когда пришел в сознание на американском авианосце. Как отнесутся советские власти к тому, что они, советские солдаты, оказались у американцев? Как отчитаются они за потерянную баржу? Эта тревога не покидала его ни в Сан-Франциско, ни в Нью-Йорке, куда их перевезли позже, ни, по прилете на родину, в Москве. Успокоился лишь тогда, когда они, возвращенцы, побывав в своей воинской части, увидели дружелюбное расположение к ним командиров.

На берегу в Сан-Франциско их встречало много народу. Пришли советские журналисты, наши студенты, обучающиеся в США, представители советского посольства. Парней поместили в фешенебельную гостиницу, прикрепили два шикарных автомобиля и дали гидов. В тот день Асхат Зиганшин и его друзья впервые в своей жизни увидели телевизор и несказанно удивились, увидев на экране, как их вертолетами доставляют с авианосца на берег. В Сан-Франциско ребята находились двое суток. Их одели в шикарные костюмы и обувь, дали хорошие сигареты. Возили по Сан-Франциско, главным морским портам США на Тихоокеанском побережье. Прокатили по висячим мостам через пролив.

Мэр Сан-Франциско Джордж Кристофер вручил советским солдатам за их мужество и стойкость в борьбе со стихией ключ от города, сказав: “Наш город всегда открыт для вас…”

Через двое суток советских моряков на самолете перевезли в Нью-Йорк на дачу советского посольства. Здесь ребятам устроили настоящий отдых. Каждый день возили на экскурсии по городу-мегаполису. Вечерами показывали советские фильмы. Посетили они школы, где обучались дети советских дипломатов. Ребята на даче с упоением читали советские газеты, которые пестрели сообщениями об Асхате Зиганшине и его товарищах, их фотографиями. Много было телеграмм в их адрес. Первую телеграмму они получили от руководителя СССР Никиты Сергеевича Хрущева. “Мы гордимся и восхищаемся вашим славным подвигом, который представляет собой яркое проявление мужества и силы духа советских людей в борьбе с силами стихии. Ваш героизм, стойкость и выносливость служат примером безупречного выполнения воинского долга. Своим подвигом, беспримерной отвагой вы приумножили славу нашей Родины, воспитавшей таких мужественных людей, и советский народ по праву гордится своими отважными и верными сынами”, – говорилось в ней. Она была напечатана во всех советских газетах, как и открытое письмо родителей Асхата Н.С. Хрущеву, в котором они, по обычаю тех времен, благодарили КПСС и родное правительство за заботу об их сыне.

Нашими воинами восхищались и за океаном. Газета “Нью-Йорк геральд трибюн” писала: “Четверо молодых советских солдат (один татарин, двое украинцев, один русский), оставшихся в живых после самого долгого испытания в результате морского бедствия, были встречены на берегу как герои”.

Борис Полевой опубликовал в “Правде” очерк “Четыре богатыря”. Леонид Соболев, также известный в те годы советский писатель, поместил там же небольшую зарисовку, несколько строк из которой приведу: “Сорок девять дней бушующая стихия носила по океану утлое суденышко, потерявшее управление. Давно кончилось продовольствие, лютая стужа и невообразимая усталость валили людей с ног. Но они не потеряли бодрости духа. При первой встрече со спасенными один из американских журналистов спросил: “Неужели у вас еще были силы шутить? Это непостижимо уму! Да знаете ли вы сами, какие вы люди?!” “Обыкновенные. Советские!” – спокойно ответил младший сержант Асхат Зиганшин.

Сама жизнь устроила удивительный экзамен. Без всякой подготовки, без всякого выбора она поставила в необыкновенно тяжелые обстоятельства четырех советских юношей: Асхата Зиганшина, Филиппа Поплавского, Анатолия Крючковского, Ивана Федотова. Случайно это оказались один татарин, один русский, два украинца. Тракторист, колхозник, слесарь сахарного завода, амурский речник. Четверо юношей, подобно которым – миллионы…”

В те дни, наверное, вся страна напевала на мотив “рок-н-ролла”: “Зиганшин-буги! Зиганшин-рок! Зиганшин съел чужой сапог! Поплавский-рок! Поплавский-буги! Поплавский съел письмо подруги…”

Здравствуй, Москва! Здравствуй, Родина!

Их сначала хотели отправить на родину самолетом, но врач советского посольства запретил воздушное путешествие: парни еще не полностью окрепли. Отправили пассажирским теплоходом во Францию. Атлантический океан на фешенебельном теплоходе пересекли всего за пять суток. В Париже в советском посольстве по случаю прибытия отважной четверки устроили банкет. Гостям показали вечерний Париж. Все было здорово, завораживало. Но ребятам не терпелось вернуться домой. На следующее утро Ту-104 с чет-веркой отважных вылетел в Москву.

В Москве их встречали важные генералы и старшие офицеры. На площади аэровокзала собрались тысячи москвичей и гостей столицы. Кругом транспаранты, букеты цветов. По площади разносится: “Молодцы! Зиганшину ура!” Асхату дали короткий текст выступления, который он, волнуясь, прочитал на импровизированном митинге. Говорили на митинге горячо и искренне. Это был небывалый порыв души встречающих. Столица сияла от радости, что страна вырастила таких отважных ребят. Пройдет всего год, и по этой же триумфальной дороге с почетом проедет первый в мире космо-

навт Юрий Гагарин.

Теперь вкратце о том, как сложилась дальнейшая судьба ребят. По рекомендации командования все они окончили Ленинградское военно-морское среднетехническое училище. После училища у каждого был свободный выбор. Асхат поступил механиком в аварийно-спасательный отряд в городе Ломоносове под Ленинградом. По вечерам ходил на танцы. Там он познакомился с землячкой Раисой, татарочкой-красавицей родом из Сызрани, и вскоре они поженились. Более сорока лет прожили душа в душу, вырастили и выучили двух дочерей. Одна с семьей живет в недалеком Ломоносове, другая – в одном доме с отцом, квартиры рядом. Полтора года назад любимой Раисы не стало…

Филипп Поплавский после училища тоже жил рядом, в Петродворце. Работал на больших судах, ходил в загранку. Умер в 2001 году. Как и Иван Федотов, который всю жизнь проработал речником на родном Амуре. Анатолий Крючковский после училища уехал на Север, оттуда перебрался в Киев, где и живет поныне.

В конце 2002 года власти Шенталы пригласили Асхата Рахимзяновича с женой посетить родные края. Приятно и волнительно было ему увидеть улицу своего имени, музей, ему посвященный… При последней нашей встрече, состоявшейся где-то с месяц назад в его родной Стрельне, он сказал:

– Я прожил хорошую жизнь. У меня достойные дети и хорошие внуки… А слава? Мне думается, что ничего особенного и не было. Я всегда понимал, что все это – не моя заслуга. Видимо, Всевышний решил испытать меня и моих со-служивцев. Вот и все…