Аудиенция в Лецком саду

Двадцать седьмого мая 1798 года, на четвертый день своего пребывания в Казани, император Павел Петрович после обеда, что уже вошло в обыкновение, гулял вместе с великими князьями Александром и Константином, сыновьями-цесаревичами, в саду генерала Лецкого. Сад этот, оставшийся от великолепной липовой рощи, простиравшейся некогда за нынешнюю улицу Толстого и предварявшей массивы Арского леса, входил в усадьбу генерал-майора Лецкого, бывшего коменданта Кремля, отстоявшего его 12 июля 1774 года от пугачевской вольницы. В его “дворце” – небольшом одноэтажном деревянном доме в пять окон, стоявшем в самом конце одной из дворянских улиц Казани, и остановился во время своего визита в наш город император Павел I. Сегодня на месте знаменитого дома гладенькое место, которое можно наблюдать на стыке улиц Гоголя и Горького прямо напротив здания гимназии №3. А сад генерала Лецкого, ухоженный, с липовыми и березовыми аллеями, хоть и находился в его частном владении, был публичным и до появления на его восточных границах сада “Русская Швейцария” (ныне парка имени Горького) был излюбленным местом отдыха горожан, где устраивались по праздникам грандиозные народные гулянья. Звался он по имени его хозяина Лецким или Лядским, как и зовется доныне. Правда, от липовой рощи с вековыми деревьями мало чего осталось, но место это до сих пор несет функцию публичного сада, в котором пожилые люди выгуливают внуков и собак.

Во время прогулок императора с цесаревичами по Лецкому саду для ублажения слуха высочайших особ играл оркестр и пели актрисы крепостной театральной труппы местного помещика, отставного гвардии прапорщика Павла Петровича Есипова, “ушибленного театром”, как говаривали хорошо знавшие его люди. Пели актрисы и в день, о котором идет речь, и особо отличались душевностью и артистизмом сестры Фекла и Марфа Аникеевы. И то ли настроение у Павла Петровича было превосходным, то ли актрисы пели в этот день особо проникновенно, только император расчувствовался, подошел к ним, поблагодарил за доставленное ему удовольствие и пожаловал им свою поясную бриллиантовую пряжку.

Есипов, которому было положено быть при оркестре и актрисах, видя, что государь пребывает в благостном расположении духа, подошел к нему (он был уже ранее представлен императору) и с поклоном произнес:

– Осмелюсь просить Ваше Императорское Величество соизволения и милости разрешить открытие в Казани публичного театра. Многие губернские города, велением еще матушки Вашей, имеют оные, и токмо Казань еще пребывает во мраке по причине отсутствия сего заведения, несущего обществу культуру и нравы исправляющего. Посему…

– А много ль потребуется вам казенных денег для устройства театра? – перебил отставного прапорщика император.

– Нисколько, – поспешил заверить государя Есипов. – И здание, и все обустройство театральное я с превеликим удовольствием возьму на себя. Так что для казны это будет совершенно не обременительно.

– Похвально, – благосклонно взглянул на собеседника Павел, – что в сем славном городе имеются такие патриоты высокого искусства. Да еще пекущиеся о государственной казне. Что ж, я без промедления дам вашему делу положительный ход.

Так в Казани возобновился русский театр, заглохший было после смерти императрицы Екатерины Великой в 1796 году. Пока решались организационные вопросы, строилось само здание театра, Есипов составил труппу наполовину из своих крепостных, наполовину из вольных актеров. “Героем и первым любовником” был вольный артист Федор Львов, а примой, то есть актрисой на все главные роли, была утверждена Феклуша Аникеева, бывшая примой крепостной труппы театра Есипова после исчезновения Грушеньки.

Грушенька

Посмотреть ее игру съезжались помещики со всей округи, и тогда имение Павла Петровича Есипова превращалось в некую театральную Мекку. Случалось, на спектакли с участием Грушеньки приезжали и нарочно из Казани. Есипов режиссировал сам. Он ставил пьесы Сумарокова, Княжнина, Озерова, Коцебу, и его дворовые Яшка Гвоздь, Потап Колотило и Груша Нежданова так вживались в роли царя Эдипа, Дмитрия Самозванца и Марины Мнишек, что кичащиеся древностью своих дворянских родов князья Болховские, Бестужевы, Львовы, Нармоцкие, Толстые и Елагины, будучи зрителями, неистово аплодировали и кричали “браво!”

Груня была “первым талантом” в труппе Есипова. Красивая, статная, с длинной русой косой, она привлекла внимание Павла Петровича, когда ей было еще пятнадцать лет. Есипов только-только вышел в отставку. Вскоре он женился и воплотил в жизнь свою давнюю мечту – организовал домашний театр. Поначалу в театре роли исполняли родственники и гости, а потом стали привлекать и дворню. Груню, у которой лицедейство, верно, было в крови, он специально обучал, выписав из Санкт-Петербурга известного актера. Вообще, его крепостные были большей частью грамотны и даже знали по-французски. Дворовых девиц с их “Je vous remercie”1 и “Soyez le bienvenu” при соответствующем наряде весьма трудно было отличить от барышень. Груня же и в простом сарафане выглядела настоящей мадемуазель. И Павел Петрович воспылал к ней греховной страстью. Он вообще был слабоват по части женского полу. Неоднократно приезжавший в Казань в бытность чиновником Коллегии иностранных дел Филипп Филиппович Вигель писал в своих знаменитых “Записках”, что Есипов “чувственным наслаждениям своим не знал ни меры, ни границ”. С Груней же у Есипова случилось иначе. Он влюбился и, как сказывали, дня не мог прожить, чтобы хотя бы разок не увидеть ее. Страшно ее ревновал, а актерский дар Груни только многократно усиливал его страсть к ней./

А потом Груня пропала. Поговаривали, что, не выдержав притязаний Есипова, – а как откажешь хозяину, коли ты его собственность? – Груня ударилась в бега. И будто бы кто-то видел ее то ли в Чебоксарах, то ли в Цивильске, а то и в самой Казани. Сказывали также, что в озере близ деревни появилась русалка. Выходит она, дескать, из озера лунными ночами, распускает свою длинную косу и расчесывает власы золотым гребнем. И будто бы русалка эта – точь-в-точь вылитая Грушенька, только хвост рыбий. А что? В омут головой от нелюбимого – не такая уж редкость на Руси.

Груня долго не выходила у барина из головы, очень долго, покуда не выявился среди его крепостных девок новый талант – Феклуша Аникеева.

Есипов

Это был очень древний дворянский род. Еще в 1435 году родоначальник Есиповых, Есип Васильевич, упоминается в древних новгородских книгах как боярин. Трое его сыновей – Василий, Богдан и Дмитрий – были посадниками, в те времена высшая выборная должность на Руси.

Трое Есиповых подписались в избрании первого Романова на царство. Род сей был военный, в нем были тысяцкие, воеводы, стрелецкие головы, полковники и генерал-майоры.

Павел был младшим сыном Петра Есипова, записавшего своих отпрысков едва ли не с рождения в военную службу. Старшие, Михаил и Леонтий, дослужившись оба до чина секунд-майора, вышли в конце 70-х годов XVIII века в отставку, получили после кончины отца имения в Тетюшском и Свияжском уездах и проживали: Михаил – в собственном доме в Казани, а Леонтий – в свияжском имении.

Павел был записан отцом в гвардейский Измайловский полк, весьма престижный, если можно так выразиться относительно того времени. Когда прошли отроческие годы, он был вызван в полк и служил в нем уже де-факто, имея к концу 70-х годов чин сержанта. В те времена дослужиться до первого офицерского чина было не так-то просто; надо было либо выделиться чем-то, либо отличиться на поле брани. (Гаврила Державин, например, служа в не менее престижном гвардейском Преображенском полку, шел к чину прапорщика ровно десять лет.) Павел Есипов же отличался тем, что, бывая в увольнительных в Москве, посещал там театры и даже сам участвовал в домашних любительских спектаклях.

Получив чин прапорщика, он немедленно подал в отставку, вернулся в Казань, женился и в доставшемся ему в приданое селе Юматово за Волгой завел домашний театр с крепостной труппой по образу и подобию виденных им в Москве. Скоро театр Есипова стал одним из лучших в губернии, и неудивительно, что ублажать слух прибывшего в Казань императора Павла I в Лецком саду было поручено именно Есипову с его крепостными актрисами.

Надо сказать, что попытка Павла Петровича открыть в Казани публичный театр была уже не первой. Все началось еще в петровские времена, когда путевку в жизнь получили многие новшества, накрепко вкоренившиеся позднее в российскую почву.

Рождение казанской сцены

Итак, в 1723 году казанский митрополит Тихон открывает при Казанском Архиерейском доме “славяно-латинскую” школу для обучения детей духовного сословия, куда, к слову сказать, принял и детей татар, чувашей и мари из новокрещен. Всего 52 ученика, и это были первые учащиеся Казанской духовной семинарии, как позже стала называться эта школа. Обучались эти дети чтению и письму, латыни и четырем арифметическим действиям.

Сохранился отчет первого учителя семинарии, Василия Яковлевича Свентицкого, из которого следует, что в духовном учебном заведении “комедийные акции” и “интермедии” не только ставились, но преподавались и имели значение, как мне показалось из отчета, выше знания “арифметических частей”.

Позже, как известно, театральные представления будут даваться и в Зилантовом Успенском монастыре, куда на время переберется семинария при архиепископе Илларионе, руководившем Казанской епархией в 1732-1735 годах и, кстати, усилившем семинарский курс преподаванием таких предметов, как риторика и поэзия.

Не имел ничего против театральных представлений и архиепископ Сильвестр. Более того, на лицедейство семинаристов с его ведома и благословения выдавались из архиерейской канцелярии специальные деньги.

От семинаристов эстафетную палочку приняли гимназисты и преподаватели Первой Казанской гимназии, открывшейся в 1759 году в Красной слободе недалеко от Грузинской церкви. Заведовал гимназией Михаил Иванович Веревкин, 27 годов от роду, талантливый и умный. Он сам писал комедии, стихи и прозу, был великолепным рассказчиком, посему не только не запрещал воспитанникам гимназии лицедействовать, но и поощрял эти занятия.

В 1760 году, в честь пятилетия открытия Императорского Московского университета, Михаил Иванович затеял грандиозный двухдневный праздник. В числе прочих мероприятий было и театральное представление – ни много ни мало – “Школа мужей” Мольера. “И в Татарии Мольер уже известен! – восторженно писал в своем рапорте Веревкин. – Театр, ей-богу, такой, что желать лучше не можно… Актерам надавали денег столько, что я их теперь в непостыдное платье одеть могу”.

После “Школы мужей” в гимназии ставились пьесы Сумарокова, Хераскова, Дмитриева, самого Веревкина.

21 апреля 1765 года, в день рождения императрицы Екатерины II, новый “командир гимназий” Юлий Иванович фон Каниц представил губернской и городской верхушке спектакль “Пролог”, сыгранный воспитанниками гимназии из дворян и им самим сочиненный. Действующими лицами в спектакле были Судьба, Россия и Казань. Сцена представляла рощу, в которой находились три украшенные цветами арки. В средней была видна картина с изображением Всевидящего Ока, а под ним, в облаках, портрет Екатерины. В боковых арках были устроены прозрачные пирамиды с вензелями императрицы и цесаревича Павла Петровича.

Отмечались “аллегорическими изображениями” и дни восшествия на престол императрицы Екатерины Алексеевны. В эти дни, после обедни, устраивались фейерверки и иллюминации. В театрализованных представлениях и “балетах” участвовали дочери губернатора Елизавета и Екатерина, дочь коменданта Казани Шарлотта фон Баннер, княжна Федосья Черкасская, князь Василий Голицын, Петр Татищев и прочие молодые казанские дворяне.

Взятие Казани Пугачевым 12 июля 1774 года и случившийся пожар в городе надолго отбили у казанцев охоту лицедействовать. Лишь в начале 90-х годов XVIII столетия вопрос об организации в Казани публичного театра поднял казанский губернатор князь С.М. Баратаев. В 1791 году он обратился за соответствующим разрешением и получил его. Под здание театра был отведен один из казенных домов на улице Воскресенской, ныне Кремлевской, почти напротив здания бывшего Окружного суда. Труппу театра составили “разные благородные люди” вроде воспитанника Казанской духовной семинарии Спиридона Антоновича Рождественского, игравшего преимущественно героев-любовников и пользовавшегося впоследствии большим успехом у публики; трагика Трофима Константиновича и “героини” Вари Алексеевой. Позже все трое были приглашены в труппы столичных театров. Директором-распорядителем театра в Казани стал приглашенный из Петербурга бывший придворный актер Василий Родионович Бобровский. Общий надзор за театром губернатор оставил за собой.

В том же году, скорее всего осенью, состоялось первое публичное представление театра Баратаева-Бобровского, и год 1791-й считается датой появления в Казани русского профессионального театра. Театральные постановки случались более или менее постоянно, покуда смерть Екатерины II не наложила в 1796 году вето на театральные зрелища, ибо они подпадали под разряд развлечений, “не совместных” с таким прискорбным фактом. Театральный ритм в Казани также был нарушен вплоть до 1802 года, покуда отставной прапорщик Павел Петрович Есипов не возвел в Казани здание театра и не создал актерскую труппу.

Есипов (окончание)

Строительство театра было разрешено Павлу Есипову с условием, что он через десять лет взамен деревянного выстроит каменное здание. Павел Петрович это условие принял, однако отказался строить театр по улице Грузинской и вытребовал место для него на площади, примыкающей к Кузнецкому ряду, который позднее будет облагорожен под “сквэр” с громким названием Николаевский, а в советские времена (и поныне) он будет зваться Ленинским садиком.

В 1802 году здание театра было закончено, и площадь, на которой оно выросло, получила название Театральной. “Передний фасад театрального здания примыкал к линии Покровской и Грузинской улиц (обе они ныне являются частью улицы К.Маркса. – Л.Д.)… Украшенный колоннами… театр, построенный на каменном фундаменте, занял место в 50 сажен глубины и в 25 сажен ширины (более чем 100 метров в длину и 50 в ширину, здание занимало почти всю территорию нынешнего сквера на площади Свободы. – Л.Д.) и обошелся Есипову в 30 тысяч рублей – сумма значительная для того времени. Зрительная зала имела два яруса лож, галерею, кресла, партер и “тамбуры”, в театре устроена была контора и директорская квартира”. (И.А. Крути. Русский театр в Казани. М., 1958, стр. 28).

Пока строился театр, Есипов повез ядро будущей труппы в Санкт-Петербург. Живя в столице около двух лет, он “водил в театр и учил своих главных актеров и актрис” (Сергей Аксаков).

В первые годы театр функционировал только зимой; на весну и лето Есипов увозил часть труппы (крепостных) в свое имение, где продолжал давать спектакли в домашнем театре. И в Казани, и в Юматово блистала теперь своей игрой Феклуша Аникеева, и уже на нее съезжались со всей округи помещики, дабы насладиться ее талантом.

На сцене она “восхищала всех без исключения, – писал бывший в числе ее больших поклонников Сергей Аксаков, – а многих молодых людей сводила с ума”. В числе последних оказался тихий и застенчивый юноша семнадцати годов по фамилии Пети. Он служил на местном почтамте, имел французские корни и ни сном ни духом не ведал, какая планида забросила его покойных родителей в губернскую Казань.

История любви юноши Пети и крепостной актрисы Феклуши Аникеевой разворачивалась на глазах всего города и походила на нынешние нескончаемые бразильские телесериалы с кипящими в них бешеными страстями.

Пети неоднократно просил Есипова дать Феклуше “вольную”, но тот и слышать об этом не хотел. А когда Пети тайно увез свою возлюбленную из Казани и обвенчался с нею, Есипов объявил сбежавшую “крепостную дворовую девицу Феклу Аникееву” в розыск. Тогда за Феклушу вступились аристократические круги казанского общества и подключили к этому делу самого казанского губернатора, статского советника Бориса Александровича Мансурова. И Есипов был вынужден сдаться.

После отъезда Феклуши из Казани интерес к театру пошел на убыль, вследствие чего Павел Петрович был вынужден ходатайствовать через губернатора Мансурова о субсидии в размере 12 тысяч рублей в год или принятии театра в качестве императорского на содержание государственной казны. Мансуров принял ходатайство, поддержал его и представил в лучшем виде дирекции Императорских театров. Однако ходатайство “уважено” не было.

Дела пошли еще хуже, и в 1813 году, дабы продолжить содержание театра, Есипов был вынужден распродавать свое имение по частям: лес, луга, покосы…

Летом 1814 года Павел Петрович слег. Первого августа в субботнем выпуске газеты “Казанские известия” появилась следующая заметка: “4-го числа прошедшего июля месяца скончался здесь отставной гвардии прапорщик Павел Петрович Есипов, содержатель здешнего театра. Старанием своим довел он его до весьма значительной степени совершенства, так что оный из театров, находящихся в губернских городах, мог почитаться одним из лучших, и уже около пятнадцати лет казанская публика имела удовольствие видеть цветущим сие заведение. Г-н Есипов, будучи любителем и знатоком театра, не щадил ничего для возвышения онаго, и, кроме доставления удовольствия публике, он всякий год давал спектакли в пользу бедных, иногда даже несколько раз, и был добрым человеком. Неизвестно, какая участь театра будет после его смерти, но Казань, вероятно, много сожалеть станет, если оный … не подкрепится Обществом”.

Не подкрепился театр “обществом” и в 1815 году был выставлен на торги. В конце того же года здание с пристройками, вовсе не сгоревшее во время страшного пожара в первых числах сентября 1815 года, как о том толкуют местные краеведы, было куплено Казанским Богородицким девичьим монастырем, разобрано и привезено на монастырское подворье. Из его материалов игуменья Назарета выстроила разные службы и два больших корпуса келий. Так, в основании сохранившегося и по сей день настоятельского корпуса лежат камни из фундамента того самого, первого на Театральной площади здания, известного как театр Есипова, гвардии отставного прапорщика Императорского Измайловского полка.