У поколения детей войны свой ратный подвиг
Как уже сообщалось, недавно в Доме дружбы народов Татарстана состоялась презентация альманаха «Совесть памяти», посвященного детям войны. Издание увидело свет при поддержке Президента республики, а приурочено оно к грядущему 70-летию Победы. Его авторы – активисты Казанского совета ветеранов, которым при подготовке материалов помогали студенты и преподаватели столичных вузов. Предлагаем вниманию читателей отрывки из воспоминаний участников сборника.
Ушел на фронт, а попал в юнги
Равиль ГИЛЬФАНОВ
Равиль Сулейманович Гильфанов родился в мае 1929 года. Окончил Казанский авиационный техникум и КАИ. После учебы был направлен на работу в ОКБ Казанского электротехнического завода. Прошел профессиональный путь до главного инженера, в должности которого проработал 26 лет. Лауреат Госпремии СССР за создание новых образцов военной техники (1984). Награжден орденами Отечественной войны II степени, «Знак Почета», «За заслуги перед Отечеством» II степени, медалями Ушакова, «Ветеран труда», «За оборону Советского Заполярья».
Начало войны четко отложилось в моей памяти. Мы с друзьями-мальчишками собрались купаться на озеро Кабан. В тот момент по радио неожиданно объявили о начале войны. Купаться мы все равно побежали, громко сообщая встречным об услышанной новости.
Мои сверстники знали о войне по кинофильму «Чапаев», поэтому восприняли ее начало с приподнятым настроением – вовсе не уместным, как позднее выяснилось. В магазинах совсем скоро исчезли продукты, ввели карточки, по которым детям выдавали ежедневно по 200 граммов хлеба, взрослым – 400, а также кое-какие крупы.
Мы, взяв санки, ездили с матерью (а рос я без отца) на поезде в пригородные деревни, обходили частные дома, выменивали теплые вещи на картошку и овощи.
Помню случай: в одну из поездок деревенский мужик отнял у нас все пожитки и ничего не дал взамен – было так горько и обидно, что мы с матерью разрыдались.
После таких поездок возвращались домой поздно, валились с ног от усталости. Мама делала из картошки пюре с бульоном – тюрю, и мы «пировали». Ее вкус на всю жизнь запомнил. Время было лихое, и картошка на столе слыла блюдом роскошным.
В 1943 году мне исполнилось 14 лет. В плане обеспечения стало совсем худо, и мне пришлось бросить школу. Я пошел работать на военный завод №708, эвакуированный из Ленинграда (ныне Казанский электротехнический завод).
На работу поступил учеником токаря. Так как станок был крупный, я не доставал до токарного патрона и резцедержателя. Наставник подобрал мне деревянный ящик, стоя на котором я мог работать. Народу в цехе не хватало, трудились по двенадцать часов. Дисциплина поддерживалась строжайшая.
Через три-четыре месяца мне присвоили третий разряд токаря и закрепили за станком. Я стал получать зарплату, причем неплохую –
…Мальчишки стремились на фронт, некоторые сбегали, становились позднее сынами полков. Но многих вылавливали в поездах и возвращали к родителям.
У меня был друг Валя Спиридонов, мой ровесник. Как-то в середине 1944 года он сказал мне, что идет набор в Соловецкую школу юнг, после окончания которой его отправят на фронт. То была голубая мечта всех мальчишек. И я тоже решил попытать счастья.
Для поступления в школу юнг нужны были рекомендация комсомольской организации и согласие родителей, а для меня – еще и увольнение с завода. С завода меня не отпустили, мать согласия на поступление в школу юнг не дала, а вот комсомольская организация рекомендацию предоставила. Поэтому в школу пришлось поступать без увольнения с завода (оттуда я попросту сбежал) и согласия матери, которое мы с Валькой подделали. На работу в тот день не пошел – сослался на нездоровье. А когда мать ушла на завод, собрал кое-какие вещи, написал ей записку с просьбой простить меня.
По прибытии на Соловецкие острова нас (150 пацанов) разбили на группы и поселили в землянках с двухъярусными нарами. В землянке – ни воды, ни туалета, только буржуйка. По утрам, когда просыпались, портянки были смерзшимися, их приходилось колотить об пол и размягчать.
После прохождения боевой подготовки, в начале 1945-го, мы приняли присягу. Об окончании войны я узнал под утро десятого мая, когда стоял на посту в охране склада. Услышал редкие выстрелы, а когда пришла смена караула, старшина сообщил, что Германия капитулировала.
В августе 1945 года нам вручили удостоверения юнг-мотористов торпедного катера. По распределению я попал на Балтику. Наш катер был придан специальной группе кораблей, созданной для перехвата бегущих по морю из Прибалтики и Западной Украины бывших немецких солдат. Они, отлично вооруженные, передвигались на небольших кораблях и катерах. Нашей задачей было не допустить противника на советскую территорию. То были настоящие боевые стычки, которые продолжались приблизительно до конца 1947 года.
Война обожгла меня до самого сердца
Эмилия БАЛАЛЫКИНА
Эмилия Агафоновна Балалыкина родилась в апреле 1937 года. Окончила Казанский госуниверситет. Профессор, доктор филологических наук. Заслуженный деятель науки Татарстана. За работу в качестве директора Института русского языка в Варшаве награждена медалью «За вклад в дело просвещения», золотым знаком общества польско-советской дружбы в Варшаве.
Война обожгла меня в самом раннем детстве, и обожгла нестерпимо. Я родилась в Ленинграде и в 1941 году вместе с младшей группой детского сада находилась на даче неподалеку от города на Неве.
22 июня началась война. Отца сразу забрали на фронт, а наш детский сад было приказано срочно эвакуировать в городок Некоуз Ярославской области. Помню полные слез глаза моей матери, которая приехала, чтобы забрать нас с братом и тут же отправить на поезд.
Кое-как собрав вещи, которые мы, конечно же, растеряли по дороге, мать вместе с другими родителями проводила нас до вокзала. Там, на перроне, стеной стояла милиция, не пропускавшая взрослых к детям, держащимся парами за руки и бегущим к телячьим вагонам. Именно в них нас должны были везти из Ленинграда. Спотыкаясь и плача навзрыд, я шла, ища глазами маму. Мы не знали, когда увидимся и увидимся ли вообще (с братом меня в тот момент разлучили, и следы его мы навсегда потеряли). А уезжали с незнакомой воспитательницей – одной на весь вагон.
Мать вскоре отправили рыть окопы под Ленинград. Как она потом рассказывала, вместе с другими женщинами и стариками они работали до тех пор, пока не появились, словно из-под земли, немцы. Фашисты приехали на мотоциклах, не церемонясь загнали всех работников в сарай и заперли в нем. Один из оккупантов, пустив очередь из автомата, приказал сидеть смирно.
Но нацисты рвались в Ленинград, им было не до женщин и стариков, которых они оставили в том незавидном положении. Ночью, сделав подкоп, заключенные бежали болотами и перелесками в Ленинград под грохот раздающихся со всех сторон выстрелов и разрывов бомб.
…Только наш поезд отошел от Ленинграда и приблизился к городу Пушкину, как началась страшная бомбежка. Я, совсем маленькая, помню тот ужас, который охватил всех малышей. Поезд остановился, многих из нас воспитательница выкидывала из вагона прямо под откос, в грязь, чтобы
Бог миловал наш вагон, и все его юные пассажиры остались в живых. Хотя в тот день, говорили, во всем длинном железнодорожном составе погибли сотни детей…
Помнится, до Некоуза добирались долго. Поезд шел очень медленно. На стоянках к нам подходили люди и приносили какой-нибудь еды или одежду. А когда наконец добрались до места назначения, поселились в детском доме. И начались болезни.
Я заразилась брюшным тифом, видно, от грязных продуктов, съеденных по дороге. До сих пор помню тесные кроватки в госпитале, буквально прилепленные друг к другу из-за большого количества маленьких пациентов, и то леденящее ощущение, которое я испытала однажды утром, проснувшись и потрогав руками соседку. Я поняла, что она уже мертва!
Как я выжила, не пойму. После выздоровления меня ничего не интересовало – ни игры, ни занятия. Я постоянно хотела есть, а меню в детдоме было крайне скудным. Иногда дети ходили за съестным в город – нас, четырехлетних малышей, отпускали на улицу одних. Вероятно, потому, что Некоуз – город небольшой, потеряться в нем невозможно. Спасибо местным жителям, они помогали чем могли: куском хлеба, теплой одеждой, личным участием.
Мама выбралась из Ленинграда по «Дороге жизни» в начале 1944 года. Опухшая от голода, она добралась в Некоуз на попутках. Когда мы увиделись, я не узнала ее. А узнав, долго рыдала. Обнявшись, плакали обе.
И все-таки главное – мы остались живы! Забрав меня из детдома, мама отправилась на Урал, в Нижний Тагил, где жила моя бабушка. У нее в хозяйстве оказалась коза, ставшая нашей любимицей. Ведь она спасала нас от истощения и всяческих болезней.
Отец всю войну искал нас. В Нижний Тагил он приехал уже после окончания войны и лечения в госпитале. Так мы встретились, и, поверьте, это было настоящим чудом.
Я родом с улицы Достоевского
Рефгат БОГДАНОВ
Рефгат Закуанович Богданов родился в ноябре 1925 года в Казани. В 1949-м окончил Казанский мединститут, трудовой стаж – 54 года. Награжден медалями «За доблестный труд в Великой Отечественной войне», «Ветеран труда», «За доблестный труд в ознаменование 100-летия со дня рождения В.И.Ленина», «В память 1000-летия Казани».
Всю жизнь я прожил в Казани в начале улицы Достоевского. Здесь была трамвайная линия с неизменной «двойкой», которой, увы, уже нет.
В этой части города полно глубоких оврагов, поэтому здесь почти не ходили ни повозки, ни машины. Квартал был больше похож на деревенскую улицу с одно- и двухэтажными домами. Ныне сохранился лишь один такой дом – в котором я доживаю свой век, дом №12.
Все свободное время дети проводили на улице. В те времена были совсем иные игры – лапта, бабки, городки. На площадке рядом с двором играли в футбол, зимой – в хоккей. Жили дружно, как одна семья.
Но вот наступило 22 июня 1941 года. На тот момент я окончил восьмой класс. Мы, подростки, конечно, многого не могли понять. А взрослые были
На рассвете следующего дня проснулись от стука в дверь – пришли люди с повестками из военкомата. Была объявлена массовая мобилизация.
Казалось, в жизни подростков ничего не изменилось. Но тревога взрослых проникла и в нас. Куда-то исчезли привычные люди. Мы понимали, что большинство мужчин забрали на фронт. В Казани строжайше соблюдался «режим затемненных окон». Уличные фонари отключили. Скоро стало известно, что за систематическое нарушение светомаскировки отдавали под трибунал.
Говорить о хлебе плохо нельзя, но он в годы войны стал невкусным. Видимо, при изготовлении его не солили. Зато
Принесенный домой хлеб мать делила на три части. Родители старались выделить мне большую долю. Эта доля у каждого из нас хранилась на полке в кухонном шкафу. Я был совсем молодым, мне всегда хотелось есть. Часто подходил к шкафу, брал ломтик хлеба, но не решался его съесть, ибо его нужно было «растянуть» до следующего утра.
Очень суровой оказалась зима. В самом начале января 1942 года морозы доходили до минус 42 градусов. Температура в квартире не поднималась выше 6 градусов. Спали не раздеваясь. Дров достать было негде. Постепенно разбирали деревянные заборы. Видимо, по ночам, пока никто не видел. По улицам перестали ходить автобусы и троллейбусы. Исчез и трамвай. Улицы подолгу не убирали от снега. Словом, холодно было дома, на улице, на душе…
Много воспоминаний сохранилось о школе. Зимой занимались, не снимая пальто, рукавиц и шапок. Тетрадей не было, помню, записи делали между строками книг. Из учителей особенно запомнился преподаватель немецкого языка Николай Николаевич Лоренц, молодой худощавый человек. Не на уроках он был молчалив, но предмет давал увлекательно. В самом начале учебного года он куда-то исчез. Позднее мы узнали, что его арестовали как немца по национальности. Такая запись в пятой графе приравнивалась к предательству.
На фронт вскоре ушел мой старший брат. Он выжил, но в бою потерял ногу. А всего из нашего двухэтажного дома на войну ушли семь человек, из нашего небольшого квартала – 25. Восемнадцать из них не вернулись, остальные стали инвалидами. Вот такая печальная статистика…
(Продолжение – в следующем номере «толстушки»).
