Вспоминая профессора Казанского университета, историка античности Аркадия Семеновича Шофмана, которому 14 ноября исполнилось бы сто лет, обычно перечисляют его научные регалии, труды, студенческий кружок-семинар «Античный понедельник». Но в этих рассказах ускользает живой облик учителя, его неповторимый типаж, то, что осталось в памяти тех, кому он «определил путь в науку» и для кого сам был примером бескорыстного служения музе истории Клио.
Аркадий Семенович, и сегодня об этом можно сказать вполне определенно, основал в КГУ свою школу – школу по изучению проблем западноевропейской истории, прежде всего античности. Под его руководством было защищено более 60 кандидатских диссертаций. Около десятка учеников Шофмана стали докторами наук.
ЗАРУБКИ В ПАМЯТИ
Он обладал профессорской фактурой. Для такой фактуры не нужны были искусственные атрибуты вроде окладистой бороды, очков, портфеля из крокодиловой кожи. Нет, это была природная фактура, о которой Даниил Гранин в романе «Зубр» писал: такого хоть в бане раздень, сразу будет видно, что профессор.
Шофман был человеком среднего роста и годам к пятидесяти приобрел солидную комплекцию, но оставался очень энергичным и активным. В памяти всплывает такой кадр: жаркий летний день, Лядской садик в центре Казани и перекатывающаяся, как шарик, фигура Шофмана. Он стремительно пересекает сквер по диагонали в расстегнутом пиджаке, с раскрасневшимся, но сохраняющим сосредоточенно-серьезное выражение лицом. Только теперь, спустя годы, зная его биографию, догадываешься, к кому он мог идти по этому маршруту. Об истории взаимоотношений двух профессоров умолчим, хотя знающие поймут, о ком идет речь. История грустная…
Аркадий Семенович почти круглый год носил турк-менскую тюбетейку, которую привез из Ашхабада. Тюбетейка, защищавшая его лысину от палящих лучей летом и согревавшая в прохладные дни, слегка напоминала шапочку, которую носили советские академики, и придавала его внешности не восточный колорит, а определенный академизм.
Он вел образ жизни типичного ученого, был очень далек от бытовых мелочей и, наверное, не знал, сколько стоят продукты в магазине, на рынке и, вообще, откуда что берется… Его супруга Нина Багратовна ограждала мужа от быта и давала ему возможность заниматься только наукой… Зарплата профессора в 500 рублей в то время позволяла иметь высокий социальный статус и быть уверенным в завтрашнем дне. Последнее пятилетие жизни Шофман встретил с разочарованием: уравниловка пенсий, проблемы с зарплатой, взлетевшие цены побуждали его с ностальгией вспоминать былые времена, когда, приезжая в Москву, он мог купить в Елисеевском гастрономе любые деликатесы.
Аркадий Семенович обладал удивительной способностью сосредотачиваться в любой обстановке и быстро переключаться с обычной суеты на «высокую науку». На кафедре он умудрялся не только руководить, заниматься текущими оргвопросами, но и писать… У него была своя норма – две страницы в день, как минимум.
В последние годы жизни он увлекся написанием рассказов об античности для детей. В кругу учеников Шофман рассказывал, что всегда мечтал стать писателем и поступал на литературный факультет, но каким-то образом его дело попало не в ту стопку папок абитуриентов и его зачислили на отделение классической филологии Ленинградского университета. Так он стал филологом-»классиком» и даже некоторое время преподавал латинский и древнегреческий языки в Ленинградском педагогическом институте им.А.И.Герцена. Мы же знали его как историка и долгое время даже не предполагали, как непрост был его путь к призванию.
Развлечений в жизни профессора было немного. Аркадий Семенович любил цирк и, как ребенок, смеялся громче своих внуков над клоунскими репризами. Любил застолья в кругу коллег и учеников, поводом для которых обычно были успешные защиты диссертаций. За столом шофманский тост звучал неизменно: «Опрокидон с пирамидоном!» Было в этом призыве
Как-то в застолье он так увлекся анекдотами про Брежнева, что вместе со всеми участниками банкета попал в поле зрения органов. Кто-то оказался «стукачом». И тут ему стало не до шуток. Аркадий Семенович сразу вспомнил все: «черные воронки», арест брата в середине 1930-х и 15 лет его лагерей, гонения на евреев-врачей в 1950-х. Страх репрессий преследовал его всю жизнь, это было ахиллесовой пятой профессора. Даже в письмах он пользовался эзоповым языком, в исключительных случаях переходя на древнегреческий. При этом он оставался очень доверчивым человеком, был восприимчив к лести, и эта слабость его подводила гораздо чаще, чем неосторожно сказанное слово…
В свои последние годы он часто рассказывал о том, о чем молчал всю жизнь. Например, о том, как слушал лекцию Николая Бухарина в конце 1920-х годов. Надо сказать, что рассказчик Аркадий Семенович был замечательный, из нескольких штрихов мог создать образ, словесную картину.
Перескажу то, что удалось запомнить. В ту пору Шофман был студентом Ленинградского университета и узнал о том, что в каком-то клубе будет выступать Бухарин. Аркадию Семеновичу очень хотелось его послушать, но он не знал, как попасть на это собрание. Стояла зима, снегу было много, а по правилам того времени входящий в присутственные места должен был снимать калоши. Шофман пригорюнился, так как по бедности у него были не ботинки с калошами, а их имитация. Снять калоши с таких ботинок в людном месте значило оконфузиться. Сидел он и чуть не плакал от досады, пока в комнату не зашел громадный детина – студент-рабфаковец. Он-то и предложил решение проблемы: «А ты обуй мои валенки, их ведь не заставят снимать». И вытащил серые валенки 45-го размера. Шофман с удивлением посмотрел на них, но согласился: «Пожалуй, это выход». Счастливый, он влез в валенки и отправился на лекцию. Действительно, его пропустили, и ему удалось послушать Бухарина, который в очередной раз продемонстрировал свое ораторское мастерство. Пока шла лекция, снег с валенок растаял и на паркете образовалась лужа, но этого уже никто не заметил.
ОБ УЧИТЕЛЯХ, КОЛЛЕГАХ, ДРУЗЬЯХ
Шофман много рассказывал о своих учителях: бывшем графе Иване Ивановиче Толстом-младшем, Сергее Ивановиче Ковалеве, Алексее Жебелеве… С особой теплотой Аркадий Семенович вспоминал Ольгу Михайловну Фрейденберг, написавшую в 1938 году знаменитую книгу «Поэтика мифа». Книга эта совершенно не вписывалась в марксистские представления о древней культуре и, похоже, увидела свет по недосмотру цензоров. Надо сказать, что Ольга Михайловна была двоюродной сестрой поэта Бориса Пастернака, и в ранней юности поэт был влюблен в свою кузину. Аркадий Семенович узнал об этом позднее, а в то время, когда ему посчастливилось познакомиться с этой выдающейся исследовательницей, она была уже совсем старушкой.
Эти рассказы приближали для нас раннюю эпоху советской науки, помогали представить ученых-классиков реальными, живыми людьми. Получалось, что мы находились «в одном рукопожатии» от них, авторов учебников, признанных корифеев науки.
Друзьями шефа были многие столичные специалисты по истории древности: Сергей Львович Утченко, написавший знаменитую книгу о Цицероне, Всеволод Игоревич Авдиев – автор учебника по истории Древнего Востока. Они с удовольствием приезжали в Казань оппонировать диссертации его учеников.
На кафедре близким его другом был Василий Иванович Адо. Собственно, именно Василий Иванович был инициатором переезда Шофмана из Ашхабада в Казань. Надо сказать, что в эпистолярном наследии Аркадия Семеновича сохранилась телеграмма следующего содержания за подписью тогдашнего ректора Казанского университета Кирилла Прокофьевича Ситникова: «Вы прошли по конкурсу на должность заведующего кафедрой всеобщей истории. Просим сообщить, когда Вы сможете приступить к работе». Подпись и дата – 1948 год.
Аркадий Семенович приехал в Казань один. На вокзале его должен был встречать Василий Иванович Адо, с которым они вместе работали в Ашхабаде во время войны. Однако встречающих Аркадий Семенович не нашел и решил самостоятельно устраиваться на ночлег. Ему порекомендовали гостиницу «Совет» в самом центре города. В гостинице у него запросили справку на педикулез, а проще говоря, на наличие вшей. Сказали, что справку можно раздобыть в ближайшей бане на Булаке. Шофман отправился в баню и за рубль купил у банщика требуемую справку. С поклажей и грустными мыслями о предстоящем ночлеге в незнакомом городе он снова отправился в гостиницу. А у входа его уже поджидали Василий Иванович с супругой. Так начался казанский период в жизни Аркадия Семеновича. По воспоминаниям студентов 1950-х годов, его преподавательская деятельность в стенах КГУ началась блестящим циклом лекций об античной истории, на которые сбегались слушатели с других факультетов.
ПИСЬМА
Письма были еще одним подтверждением не только широкого круга научного общения А.С.Шофмана, но и знания им многих европейских и древних языков. Именно своей широкой образованностью, знанием языков в сочетании с глубоким знанием предмета он отличался тогда и отличается от новой когорты профессоров исторического факультета. Нам казалось, что для него не было тайн в истории Древнего мира.
Однажды шеф удивил меня именно своей эксклюзивной (как сейчас говорят) филологической образованностью. Обнаружив уникальное издание каталога «Музея изящных искусств» Казанского университета и описание университетского собрания египетских древностей, сделанное в 1903 году знаменитым востоковедом Б.Тураевым, мне захотелось проконсультироваться у шефа, чтобы получить подтверждение важности этих источников. Когда я показала эти книги Аркадию Семеновичу и попросила его определить, на каком языке даны описания одного из разделов, он, не раздумывая, ответил: «На византийском». Его экспертное заключение меня потрясло, поскольку я даже не догадывалась тогда, что у греческого языка в древности был вариант византийской транскрипции.
РИМ, ПЛОЩАДЬ СВ.ПЕТРА
Возможность побывать в Греции и Италии, древней историей которых он занимался всю жизнь, Аркадий Семенович получил уже после 60 лет, когда написал и защитил свои основные научные исследования. Микроскопическая квота, даваемая советским ученым на непосредственное знакомство с предметом научного интереса, с музеями и памятниками, была несопоставима с возможностями, которые имели российские профессора до 1917 года. Мы с завистью читали их воспоминания о путешествиях, заграничных командировках, отчеты о стажировках, но даже не мечтали об этом.
И все-таки Аркадий Семенович успел побывать в Вечном городе Риме, и там с ним случилась весьма любопытная история. Гуляя по площади Святого Петра, он вдруг услышал, как его
– Аркадий Семенович, это же я – профессор Данов из Болгарии, с которым вы переписывались почти 20 лет.
Они действительно переписывались, но никогда не виделись. Болгарский ученый узнал Шофмана по фотографии. Трудно описать те чувства, которые испытали два профессора оттого, что, впервые приехав в Рим, они оказались именно в этот день и в этот час на площади св.Петра. Судьба, фатум!
ВМЕСТО ЭПИЛОГА
В последние годы жизни Аркадий Семенович большую часть времени находился дома, консультировал, старался не пропускать только семинары «Античного понедельника». Он долго и упорно боролся с болезнью – последствиями перенесенного инсульта: соблюдал режим, выполнял предписания врачей. В свободное время мы заходили к нему. Иногда удавалось с ним погулять. Летом он любил посидеть в скверике на Большой Красной. Там мне пришлось быть свидетелем его бесед со своими ровесниками разного социального круга, но приравненных в статусе «пенсионера». Сидя на лавочке, один из бывших секретарей обкома партии философски советовал радоваться каждому дню, подаренному судьбой, солнцу, общению с хорошими людьми. Другой – пенсионер из простых рабочих, пытаясь выяснить отношение Аркадия Семеновича к теме еврейской эмиграции, запросто хлопал его по плечу и советовал: «Ты, Аркадий, в Израиль не уезжай». А тот, весьма далекий от этой темы, отвечал: «Что мне там делать? Да я и еврейского языка не знаю…»
Странно, но почему-то именно эти живые картинки запали в память. Наверное, потому, что всякий раз мы открывали для себя новые стороны характера учителя. Оказалось, что он умеет находить общий язык и выбрать правильную интонацию в общении с людьми не только академического круга.
Аркадия Семеновича не стало в октябре 1993 года, и все мы, его ученики, осиротели. С грустью проходим мимо его дома на улице Гоголя. Как хочется повернуть время вспять, взбежать на второй этаж, очутиться в кабинете шефа и завести беседу за его большим письменным столом. Но реальность отрезв-ляет: «эпоха Шофмана» на историческом факультете Казанского университета закончилась, ушла в прошлое. Но мысленно мы и сейчас отчитываемся перед ним и пытаемся угадать, как бы он оценил наши шаги в науке и в жизни, что для него было совершенно неразделимо.
