В свои сорок лет он успешный актер, начинающий режиссер и отец взрослой дочери
Заслуженный артист Татарстана Радик Бариев — яркий представитель актерской плеяды, которая заявила о себе на камаловской сцене в середине девяностых, сразу после окончания экспериментального актерского курса КУКИ под руководством Марселя Салимжанова. Но фактически курс вел Фарид Бикчантаев.
Это первое поколение «бикчантаевцев» привнесло на академическую сцену даже не городские — мегаполисные интонации и ритмы, искрометную ироничность. А Радик Бариев добавил к этому ментоловый холодок отстраненной вдумчивости, присутствующий даже в его комедийных ролях, которые составляют значительную часть сценических образов, созданных актером за 16 лет работы в ТГАТ им. Г.Камала. Студент Фирдаус из «Казанских парней», инвалид Фаридун из «Баскетболиста», стиляга Исмагил из «Диляфруз-remake» не просто смешны, а уморительно смешны, и зритель неизменно вознаграждает Радика Бариева аплодисментами за мастеровитое комикование.
— Не было опасения, что комедийная маска прирастет намертво?
— Такая опасность, конечно, имелась. Мы, артисты, люди подневольные — прерогатива главного режиссера назначать нас на ту или иную роль. Например, для Марселя Хакимовича актеры (которых он, без сомнения, безумно любил) были интересны в определенном амплуа. Если он в ком-то видел героя или трагика, то в комедиях никогда не задействовал. Фарид Бикчантаев, напротив, любит работать от обратного. Именно он увел меня со стези «ящика с комедийными трюками», дав роль Хана в спектакле «Рыжий насмешник и черноволосая красавица».
Марсель Хакимович долго смеялся над его выбором; заходил в 301-ю комнату, где шли репетиции, и недоумевал: «Это не хан, а ханчик! Фарид, ты чего?» Будь постановщиком «Рыжего насмешника» сам Марсель Хакимович, он дал бы задание актеру определенного амплуа сыграть властителя противным, сальным — по сути, маску хана. Этакую сволочь, который по праву силы хочет завладеть черноволосой красавицей. Но давайте вспомним историю: всегда ли ханы доживали до преклонного возраста? Часто это были молодые сильные мужчины. Так что художник спектакля Тан Еникеев с полным на то основанием украсил меня длинными черными локонами, и я смотрелся достойным соперником Рыжему насмешнику, которого играл Искандер Хайруллин. А не будь у него такого противника, было бы нечего играть…
— Другая твоя этапная роль, на мой взгляд, Соленый в «Трех сестрах».
— С Чеховым в моей творческой биографии отдельная история. Еще будучи студентом, я играл Дорна в дипломном спектакле «Чайка». Я, двадцатилетний парень, играл 52-летнего доктора, который бродил по Генуе, растворялся в толпе… Тогда, честно говоря, я ничего не понял: что такое Генуя, о чем говорит мой герой и какую задушевную мысль вложил в пьесу Антон Павлович. Драматургия такой высокой пробы требует интеллектуальной и профессиональной подготовки.
Когда в 2005 году Фарид Бикчантаев взялся за постановку «Трех сестер», я тоже сильно переживал. Уже имея за плечами более чем десятилетний актерский опыт, я не понимал сути, заключенной в роли Соленого и пьесе в целом. Мы же имеем дело в основном с татарской драматургией при помощи выработанного на ее материале закона «видно — слышно — понятно», а с Чеховым он не срабатывает, во всяком случае, с наскоку.
Как играть Соленого? Что значат его любовь к Ирине, ревность, вслушивание в длинные прекраснодушные монологи Тузенбаха и Вершинина, его колкие шутки? Постепенно я пришел к выводу, что устами, черным юмором Соленого Чехов вскрывает абсурдность всего, что происходит в доме Прозоровых. Убивая на дуэли Тузенбаха, мой персонаж разрешает эту абсурдность, ставит ей предел, хотя бы в жизни Ирины, вступающей в брак с нелюбимым от безысходности. Однако окончательного ответа я до сих пор не нашел и всякий раз играю Соленого по-разному.
Надо сказать, что участь русской классики в татарском театре незавидна — публика на переводные спектакли ходит неохотно. Зато артистам участвовать в них- огромное удовольствие. Так и играем «Трех сестер» — для себя, в наполовину заполненном зале.
— Благодаря неопределенно-горской внешности в твоем актерском багаже немало «кавказских» ролей: грузин Котэ из «Ханумы», чеченец Аслан из «Немой кукушки», осетин Пастух в «Черной бурке».
— В конце восьмидесятых я служил в армии и получил возможность пообщаться с представителями многих народов Кавказа. Так что знаю менталитет каждого и грузина Котэ делаю отличным от чеченца Аслана. Знаю также, что грузин не смог бы с хладнокровностью осетина из «Черной бурки» застрелить старого сторожевого пса, а если бы пришлось, спел бы песню и пышные поминки устроил…
Во время гастролей нашего театра в Финляндии после показа «Немой кукушки» произошел забавный эпизод. Ко мне подошли чеченцы, которых там проживает немало, и поблагодарили за образ красноармейца Аслана. «Только, — попросили, — никогда больше не говори, что он работал чабаном. Чеченец никогда не был и не будет чабаном! Говори: охотник!»
— Не могу обойти вниманием одну твою замечательную роль в кино. Таковой считаю роль офисного начальника Бадриева в игровой короткометражке Салавата Юзеева «Фарида».
— Кино — тоже отдельная история. Там все иначе, чем в театре, где ты видишь роль объемно. Ведь всякий раз не просто выходишь на сцену, а, ожидая своего выхода, сидишь за кулисами, впитываешь атмосферу, чувствуешь пульс спектакля: ровный он сегодня или аритмичный.
А в кино такая штука… Кинорежиссер отдает распоряжение: оператору — «Сними сзади, с ушей» и… актеру — «Играй, давай». Что играть? Только люди невероятного чутья, интуиции, как Людмила Гурченко, на лету схватывают подобные указания. Я же очень удивился, увидев целостный образ Бадриева, когда фильм был готов: неужто я? Вроде
— Не случайно вы одновременно дебютировали в спектакле «Дачный сезон»: Салават — как драматург, ты — в качестве режиссера...
— Помню целую череду спектаклей, поставленных в татарских театрах непрофессионально. Всякий раз во время просмотра подобных «шедевров» я психовал и говорил в кругу коллег: «Я, никакой не режиссер, и то сделал бы лучше…» Вот Фарид Бикчантаев и поймал меня на слове: «Ставь „Дачный сезон“.
Проект постановки не был амбициозным. Я реалист и отлично понимаю свои силы. Самым главным в период работы над спектаклем считаю благоприятный психологический климат. Приступая к „Дачному сезону“, я хотел даже слова Анатолия Эфроса повесить на стене: „Кассовость спектакля, его успех у зрителей ничего не стоят, если репетиционный процесс прошел ужасно, на нервах“. В „Дачный сезон“ я сознательно привлек хороших, востребованных артистов, не позволяющих экспериментировать над собой: Равиля Шарафеева, Ильдуса Ахметзянова, Рушанию Юкачеву, Искандера Хайруллина, Асхата Хисматова. Сильную команду предстояло увлечь интересным процессом, чтобы никто из них не бегал за подмогой к главному режиссеру, а доверился мне. При том, что сама пьеса ничего особенного собой не представляла. Садоводческо-товарищеский островок, близкая к абсурду ситуация: нувориш воспылал любовью к замужней дачнице…
— А юная девушка воспылала любовью к немолодому дачнику-неудачнику…
— Однако история не о ней, а о моем поколении сорокалетних — слабых людях, переживающих кризис среднего возраста. Он переживается ими особенно остро, оттого что поколение оказалось на стыке двух экономических укладов, двух эпох. Они потеряны, у них ни на что нет сил и решительности.
— Ну, знаешь, глядя на тебя, Искандера Хайруллина, Ильдуса Габдрахмана, Фаниса Зиганшу и других представителей поколения 40-летних в Татарском академическом театре, — не скажешь, что вы растерялись… Наоборот, вы удачно вписались в новую реальность.
— Да, мы всегда хотели быть первыми. Аксакалы встретили нас настороженно: бикчантаевцы, мол, двигаться не умеют, говорить не умеют… Но работали мы фанатично и довольно быстро стали популярными. На нас ходили, образовались даже фан-группы из наших поклонниц… Мы и по сей день в гримерках обсуждаем, кто и как сегодня играл — ничего интереснее, на мой взгляд, не может быть. Я этим живу. Просыпаюсь с мыслью: «Какой вечером спектакль? Ага, „Кукольная свадьба“, — и внутренне, энергетически я начинаю готовить себя к роли приказчика Вафы. День считаю прожитым зря, если вечером на сцене
— На прошедшем недавно VI съезде Союза театральных деятелей Татарстана на пост его председателя рассматривалась и твоя кандидатура…
— Мой ангел-хранитель в переломные моменты жизни всегда направлял меня на правильный путь. Помню, после восьмого класса мне настоятельно рекомендовали идти в ПТУ, но я самовольно пришел в 9-й класс, сел за парту и, хотя никто этому не учил, заявил, что имею конституционное право получить среднее образование… И тот же ангел не допустил моего избрания на пост председателя СТД. У Фарида Бикчантаева гораздо больше возможностей поднять союз. За полтора месяца председательства он уже многое сделал, в Дом актера завезли компьютеры, провели Интернет… Думаю, намного больше пользы я принесу на посту председателя ревизионной комиссии.
— А что ты думаешь о поколении артистов, пришедших после вас? Тебе не кажется, что постепенно из театра уходит тот состав, который давал сочный национальный характер на сцене?
— Да, новое поколение пассивнее нас. Сужу даже по своей 18-летней дочери — нет энергии, направленной в одну точку. Это дети, впитавшие противоречия девяностых с их перестрелками, насилием, безнравственностью, с одной стороны, и свободой слова, подъемом национального самосознания — с другой. Но будем надеяться на лучшее.
— Что ж, желаю тебе содержательных ролей и новых режиссерских опытов на современном материале. Нулевые, как ни странно, были насыщены театральностью, которую предстоит извлечь и художественно осмыслить.
— Да, для меня нет ничего важнее работы — кайфа, который получаешь, когда репетиционные наработки, как кусочки мозаики, складываются в удачный спектакль.
Галина ЗАЙНУЛЛИНА
