Наше знакомство с Рэмом Урасиным, тогда еще учащимся средней специальной музыкальной школы при Казанской консерватории, произошло шестнадцать лет назад, после его победы на I Международном конкурсе юных пианистов им. Ф.Шопена в Москве. Тогда он блестяще исполнил всю программу и в финале – Второй концерт Шопена фа минор в сопровождении Национального Российского оркестра под управлением Михаила Плетнева. Председатель жюри профессор Евгений Малинин назвал Рэма "подлинным открытием конкурса", отметив, что он с самого начала приковал к себе внимание не по возрасту зрелым исполнением (Рэму в то время было пятнадцать лет).

За прошедшие годы "прекрасный мальчик" стал зрелым музыкантом и, как считают музыковеды, одним из самых романтических пианистов нового поколения. Его называют "посланником Шопена", "фантастическим татарином" и т.д. Уже через три года после юношеского конкурса Рэм Урасин стал лауреатом ХIII Международного конкурса пианистов им.Ф.Шопена в Варшаве, в 2001-м – обладателем Гран-при престижного конкурса в Монте-Карло. 2004 год принес ему звание лауреата на конкурсе в Сиднее и четыре специальных приза. Сегодня Рэм Урасин много концертирует и в России, и за рубежом, играет с лучшими оркестрами – Российским Национальным, Варшавским, Венским… Сотрудничает с такими выдающимися дирижерами, как В.Спиваков, В.Дударова, А. Вит и другие. Талантливому музыканту рукоплескали в Германии и Франции, Австрии и Швейцарии, Италии, Исландии, Словакии, Японии…

И каждая новая встреча с народным артистом Татарстана Рэмом Урасиным подтверждает справедливость отзыва о нем его педагога, профессора Московской консерватории Льва Наумова, который в свое время сказал, что дарование Рэма сочетает элегантность с мудростью, искренность, теплоту и убедительность трактовок.

Это подтвердил и недавний концерт Рэма Урасина в Казани, организованный Министерством культуры, Казанской консерваторией и продюсерским центром "Тамаша" и ставший одним из самых ярких событий нынешнего концертного сезона. Пианист подарил нам романтическую программу, панораму фортепианных фантазий разных стилей и эпох.

– Рэм, вы объездили с концертами полмира, а здесь, в Казани, мы слышим вас довольно редко. Почему?

– Причины разные. Да и времена сейчас в нашей стране, по-моему, не лучшие для культуры. Многие предпочитают симфоническому концерту посещение аквапарка, эстрадного шоу. А для интеллигентной публики, ценителей серьезной музыки билеты на концерты знаменитых исполнителей часто не по карману. Правда, я стараюсь на свои концерты в родном городе сделать билеты подешевле. Конечно, привлекать к классике надо и богатую публику. Глядишь, кому-то понравится, и человек начнет вкладывать деньги в культуру. А для любителей классической музыки, которые ограничены в средствах и сегодня многого не могут себе позволить, надо устраивать абонементные общедоступные концерты, как это, например, делают в Красноярске.

– Не могу забыть ваш концерт в дни тысячелетия Казани, целиком посвященный творчеству татарских композиторов. Как вы тогда играли! Губайдулину, Жиганова, Яхина, Калимуллина…

– Могу сказать, что вся татарская музыка мне очень близка и дорога. Это музыка моего народа. Я слышал ее с детства от мамы и бабушки, да и во мне жива память предков. Особенно ощущаю это в последнее время, что совпало с желанием сделать к тысячелетию родной Казани программу исключительно из татарской музыки. Она нашла горячий отклик. Но все же слушателей оказалось меньше, чем предполагалось. Похоже, многие татары абсолютно не интересуются классикой своего народа, считают ее недостойной внимания.

– Салих Сайдашев и Рустем Яхин, к сожалению, рано ушли из жизни. Иначе они еще многое могли бы сделать для музыкального воспитания своего народа, и не только его любви к татарской гармошке…

– Вот видите, мы снова вернулись к тому, что нынче не самые благоприятные времена для академической музыки. Порой очень трудно убедить тех, от кого зависит наша культура, что на классических образцах искусства нельзя сделать состояние, это не бизнес. Наоборот, сюда надо вкладывать деньги, иначе все погибнет.

– А как вам нравится такое новшество: сейчас нельзя купить пьесу или сценарий, не объявив на них тендер.

– Да. Искать продукт подешевле на конкурсной основе! Приглашать не того музыканта, который лучше играет, а того, кто меньше денег просит. Это задушит культуру. К счастью, наше, татарстанское, Министерство культуры находит средства на стоящие проекты. И это вселяет надежду.

– Интересно, как воспринимают татарскую музыку – и классическую, и современную – за рубежом?

– Замечательно воспринимают! К примеру, недавно у меня были двухмесячные гастроли в Австралии, и там на концертах я играл свою Сюиту-фантазию на темы балета Фарида Яруллина "Шурале". Вы бы видели, как ее принимали слушатели! Для них, конечно, это экзотика, но именно своеобразный национальный колорит там особенно ценят. Мне кажется, пропагандой татарского искусства за рубежом у нас пока недостаточно занимаются.

– Да. Особенно в Казани. Ведь здесь мои педагоги, друзья, родные. К тому же меня здесь знают с детства. Мне было восемь лет, когда я впервые вышел на сцену и играл с симфоническим оркестром Татгосфилармонии, а в тринадцать дал первый сольный концерт из произведений Шопена. Знаю, многие казанцы ко мне хорошо относятся, я бы даже сказал – ревностно. Им интересно: изменился ли я, сохранил ли прежние качества, которые им нравились, приобрел ли новые? Такое внимание очень важно, и потому я чувствую громадную ответственность. Не скрою, каждый концерт в Казани – это для меня экзамен.

– Казань за последнее время сильно изменилась. Что в нынешнем ее облике вам нравится и что – нет?

– Нравится многое – все-таки город похорошел к тысячелетию. Но есть и очень досадные вещи. Замечательно, конечно, что реконструировали здание бывшего Дворянского собрания, где еще недавно размещался гарнизонный Дом офицеров. Реконструкцию осуществили бережно, с очень хорошим вкусом. Но, к сожалению, его зал с прекрасной акустикой – таких в России осталось немного – не используется так, как это было до реконструкции. Там нет даже рояля. И ничто не напоминает, что в этом зале пел Шаляпин, играл Горовиц, дал последний концерт перед тем, как покинуть Россию, Сергей Рахманинов. Раньше об этом напоминала мемориальная доска, установленная, помню, по инициативе прекрасного татарского композитора Рафаэля Белялова. Но городские власти почему-то не сочли нужным вернуть ее на фасад здания. Я убежден, что в этом зале надо возобновить концерты.

– Рэм, таким, каким мы вас знаем и любим, видим и слышим, вы обязаны прежде всего своим педагогам – Марине Васильевне Суxapeнко и профессору Московской консерватории Льву Николаевичу Наумову…

– Справедливости ради замечу, что Марина Васильевна, моя музыкальная "мама", – выпускница Казанской консерватории, а ее педагог, профессор Ирина Сергеевна Дубинина (мне она как бы "бабушка"), училась в Московской консерватории у выдающегося пианиста Якова Зака, ученика великого Генриха Нейгауза. Его же учеником был и Лев Николаевич Наумов. Таково мое музыкантское родословное древо.

– Трудно сказать об этом коротко. Но его общение со мной, надо признаться, было непростым. Дело в том, что я был ужасно упрямый и не мог какую-то идею усвоить автоматически. Мне надо было понять и прочувствовать ее. А Лев Николаевич был гениален и как человек, и как музыкант. У него было настолько яркое видение, что оно начинало подавлять, хотелось, не думая, так и сделать, как он советовал. А я не мог. И начинались внутренние терзания, потому что у меня тоже было свое видение. И хотя Лев Николаевич жаловался на мою строптивость, ему, как позже выяснилось, нравилось мое упрямство. Об этом он сказал, когда я заканчивал консерваторию.

Судите сами. Мне было девятнадцать лет, когда однажды, что называется, нашла коса на камень и у нас вышли большие разногласия по одному произведению. Я ни за что не хотел делать то, что предлагал Лев Николаевич. А на следующий день перед уроком он вдруг говорит: "Я тут ночью подумал, и мне показалось, что ты все-таки прав, – играй как играешь". Меня это потрясло. Получается, я ночью спокойно спал, а человек, которому было за семьдесят, не мог уснуть, обдумывая то, что предложил девятнадцатилетний юнец. Это дорогого стоит! Таких людей я больше не встречал. И мне сейчас очень его не хватает. Многое хотелось бы еще у него узнать, прикоснуться к этому источнику жизненных сил и мудрости.

– Знаю, что вы не чужды композиции и когда-то даже мечтали написать симфонию…

– Сейчас это проявляется главным образом в транскрипциях, обработках. Отчасти эта работа тоже композиторская, творческая, а не просто формальное переложение для фортепьяно того, что написано для оркестра или какого-то другого инструмента.

– И еще одну сторону вашей деятельности хотелось бы затронуть. Сегодня вы еще и педагог, передающий ребятам свое мастерство и опыт. Насколько вам это нравится и насколько удается?

– Насколько удается, судить не мне. Но подхожу к этому очень ответственно. Именно поэтому у меня немного учеников – невозможно одновременно и много концертировать, и преподавать. Педагогика мне интересна, но пока для меня это не главное. Хотя уже есть что передать, чему научить и хочется это делать. У меня, кстати, учится внучка Марины Васильевны – Оля Седмицкая. С ней интересно заниматься, и она радует меня своими успехами – недавно стала лауреатом конкурса в Самаре и удостоена президентской стипендии. А в этом году моим студентом стал Антон Кудряшов из Верхнего Услона, выпускник ССМШ.

– А как вы считаете, надо им помочь вписаться в наш меркантильный век или как-то оградить их от него?

– Что вы подразумеваете под словом "вписаться"? Научить жить по правилам этого жестокого мира? Если да, то отвечу так. В начале нашей беседы я уже говорил, что мне сегодня многое не нравится из того, что происходит и в обществе, и в искусстве. Наверное, кому-то удается приспособиться, но я не могу заставить себя заниматься искусством только ради денег и удовлетворения собственных амбиций. Понимаете, я слишком люблю то, чем занимаюсь, чтобы использовать это в корыстных целях. И такое же отношение, осознанно или неосознанно, я передаю ученикам. А принимать или не принимать – это их дело. Каждый выбирает дорогу по себе…

– Но вернемся к вашей концертной деятельности. Я слышал, что вас особенно любят в Японии и не раз туда приглашали. Как вы думаете, почему?

– Трудно сказать. Япония – страна очень своеобразная. С одной стороны, люди там очень закрытые, менталитет разительно отличается от европейского. И иной раз нам не понять, почему они плачут над тем, что кажется нам смешным, и смеются над вещами, которыe нам кажутся серьезными. Но, тем не менее, японцы очень эмоциональны и потому очень любят Шопена и Чайковского. И я стараюсь своей игрой дать им это. Может, поэтому они так относятся ко мне. Кстати, им близка и татарская музыка.

– Из беседы с Денисом Мацуевым – ведь вы с ним однокурсники – я узнал о том, какой вы тонкий, интеллигентный человек и очень востребованный сегодня музыкант. Говорил он и о том, что сейчас интерес к классической музыке умирает из-за шоу-бизнеса, меркантильности менеджеров, и чтобы как-то противостоять этому, он организует международный фестиваль "Крещендо", на который приглашает самых лучших музыкантов. Вы были его участником?

– Пока нет – не нашлось окошечка в моем плотном графике гастролей. Но идея создания таких фестивалей – замечательная! Как-то надо бороться с тенденциями постепенного уничтожения культуры.

– Желание есть, но осуществить это очень трудно. Система организации концертной деятельности, на мой взгляд, какая-то тяжелая, инертная. И самое главное, мало людей, которые горели бы этим и знали, как это делается. Сказывается, наверное, то, что Казань – очень большой город, здесь много отраслей и всему надо уделять внимание. А культура, похоже, стоит не на первом месте.

– Все зависит от того, что это за музыка. С удовольствием исполняю "Чакону" Софии Губайдулиной. Шнитке не играл, но у него есть замечательные сочинения, так же как и у американского композитора Джона Корильяно, австралийского Карла Вайна. Их я хотел бы сыграть. Так что я нe чужд современной музыки.

– Как повернуть молодежь к классике, вырвать из цепких лап попсы?

– Вопрос сложный. Но я убежден: все зависит от воспитателя. Велика и роль детских музыкальных школ. Далеко не все их выпускники становятся профессиональными музыкантами. Это и не нужно. Но такие школы воспитывают этику, нравственность, духовность. Музыкальное образование – одно из важных условий гармоничного развития личности. Но школам нужна государственная поддержка.

– Рэм, слышал, что вы с 74-летней мамой Эммой Абдулловной живете в двухкомнатной хрущовке. Как вам удается заниматься творчеством в таких условиях?

– У многих музыкантов условия жизни не самые лучшие. Так что творчеством занимаюсъ скорее не благодаря, а вопреки им. И каким бы известным и востребованным ни был музыкант, величина его гонораров несоизмерима с нынешними ценами на комфортабельное жилье. За рубежом даже учительница музыки, дающая частные уроки, может жить безбедно. Вот и уезжают из нашей страны музыканты. Но я не уехал, потому что здесь моя родина и я чувствую ответственность за музыкальную жизнь, за уровень культуры и питаю надежду, что могу быть еще полезен своей республике.

– Несмотря на наш корыстолюбивый век, сохранить в себе лучшее, свои способности, данные природой, не погасить ту божью искру, которая есть в каждом. Слушать голос своей совести и быть преданным делу, которому служишь.