«Без великодушных идей человечество жить не может».
Ф.Достоевский

Случайно услышанная история о том, что деревенский мужик водит односельчан встречать старый Новый год к лесному роднику, где они вместо самогона стаканами пьют ключевую воду со льдом, так поразила меня, что решил напроситься в их компанию. Правда, для этого пришлось проделать путь в две сотни километров до села у границы Татарстана и Марий Эл.

Поначалу герой этой истории показался мне несимпатичным. Нетерпим, ершист, с едким оценивающим взглядом и своеобразным говорком. Было в нем что-то от шукшинского Глеба Капустина, охотника «срезать» приезжих ученых горожан. Не без ехидства оглядев меня с головы до ног, многозначительно представился: «Суворов Александр». «Случаем не Васильевич?» – «Не случаем Григорьевич». Когда я объяснил цель своего приезда, он молвил: «Куда ж деваться, раз явился. Охота пуще неволи».

По ходу дальнейшего знакомства я понял, что ассоциировать его надо скорее с лесковским Левшой. Такой же даровитый мастер-самоучка: и коленчатый вал отшлифует, и схему водяного отопления рассчитает, и красивую хлебницу из капа вырежет, и фельетон в стихах напишет. Гармоничная, словом, личность!

В деревне некоторые за глаза называли его придурком. Не только за ночные походы к лесному роднику – у Суворова и других причуд хватает. Но проведенные с ним сутки убедили меня, что никакой он не чудик. Конфликтен, крут, высокомерен, однако в ремонтной мастерской, где он работал слесарем-мотористом, его за Кулибина почитали. У него над верстаком висела массивная самодельная «медаль» из тракторного маховика с наваренными по диаметру словами: «Самому-самому». Ну это так, кстати…

Несколько лет назад Александр Григорьевич задался целью остановить катастрофическое обезвоживание здешней земли – возродить, облагородить озерца и пруды, зарыбить их, где надо отсыпать плотины для проезда машин, обустроить водопои для скота. И сколотил своего рода клуб защитников природы из тех, с кем еще в молодости устраивал «маевки» с ухой

За час до полуночи он всучил мне широкие охотничьи лыжи. Наблюдая, как он прикручивает к своим буркам дюралевые самоделки, я вспомнил о «сталкере», взявшемся нелегально вести экспедицию в аномальную, таинственную «Зону». На улице к нам присоединились с десяток мужиков, для которых этот полночный марш-бросок стал таким же привычным, как субботняя баня. За околицей выстроились в цепочку и заскользили по лыжне вслед за вожаком.

Минут через сорок достигли журчащего на дне ложбинки родника. Разложили костерок, встали в круг. Когда стрелки часов сошлись на цифре 12, все достали из карманов стаканчики, и Суворов, как истый виночерпий, разлил в них ледяную воду из бочажка (они звали ее «слезой Снегурочки»). Под традиционный тост «Будем жить!» чокнулись, опрокинули стакашки, крякнули, будто хлебнули спирта, конфеткой закусили. Причастились, одним словом.

Вдруг вижу – мужики достают из карманов поллитровки. Неужто «продолжение банкета»? Нет, бутылки пустые – в них набирают «слезу» для домочадцев. Поначалу действительно тайком приносили с собой спиртное, но после того как одного из участников «тайной вечери» пришлось тащить до дому на себе, от соблазна отказались.

Наверное, со стороны этот полуночный а-ля фуршет выглядел довольно странно. Ночь, глушь, тишь и дюжина мужиков в валенках и полушубках вокруг костра. Словно двенадцать месяцев из одноименной сказки, которых повстречала в зимнем лесу девочка, посланная мачехой за подснежниками. Ни у кого – ни в одном глазу, а смеху, шуток, трепа – как в хмельном застолье!

На обратном пути поинтересовался у Суворова, что заставляет далеко не молодых и таких разных людей тащиться ночью в лес на такую вот «тусовку».

– Никакого секрета тут нет, – снисходительно (мол, корреспондент, а таких простых вещей не понимает!) пояснил он. – Люди будто душу свою почувствовали, вроде как проснулись. Обидно ведь – рядом с такой красотой живем, а ее не замечаем. Что плохого, если человек проведет новогоднюю ночь у лесного ключа? Бывают у нас и летние походы в лес: каши с костра поесть, шашлычишком побаловаться. Я заметил, человек у родника или огня другим становится: замкнутый начинает речи толкать, застенчивый – стихи читать… Приятель мой, Николай Митрохин, чернобыльский ликвидатор, к роднику как на лечебный сеанс ходит. Главное, здесь никто о водке и не вспоминает!

Впрочем, экзотический ритуал возник не на пустом месте. Несколько лет назад Александр Григорьевич задался целью остановить катастрофическое обезвоживание здешней земли – возродить, облагородить озерца и пруды, зарыбить их, где надо отсыпать плотины для проезда машин, обустроить водопои для скота. И сколотил своего рода клуб защитников природы из тех, с кем еще в молодости устраивал «маевки» с ухой. Правда, принимал в него только тех, кто «не злоупотребляет».

А когда словно грибы после дождя стали повсеместно прорастать первенцы перестройки – кооперативы, ушлый Суворов переоформил «клуб зеленых» в природоохранный кооператив (пожалуй, единственный на всю Россию), задачей которого стало создать на территории сельсовета разветвленную сеть малых водоемов. Администрация не возражала: речки-то и впрямь заилились, поймы заболотились, химические стоки с полей практически умертвили живую воду.

С тех пор и пошла слава о необычных суворовских прудах с поэтическими названиями «Черемуховый», «Вишневый», «Сиреневый», «Сосновый» – прямо как улицы в известном шлягере Юрия Антонова! Имена у прудов – от растущих по берегам деревьев и кустов. Вода в них прозрачная, как слеза. А почему? В начале апреля, когда в полях начинают журчать ручьи, «суворовцы» открывают специальную задвижку в трубе, и вся верхняя чистая вода стекает в пруд. Пошла низовая грязь – задвижку назад. Появились на прудах бобры, ондатры, норки, стали водиться утки, белые и черные чайки.

И хозяйству от всего этого практическая польза. По-умному поднятые плотины и гати, вычищенные от многослойного донного ила речки, осушенные болотистые поймы вернули в оборот десятки гектаров считавшейся утерянной пашни.

Особая гордость Суворова – именные родники. У некоторых женские имена: Зина, Настя, Катерина – в честь многодетных матерей (если, конечно, мужья и сыновья у них трезвенники). Каждый родничок заключен в бочку с крышкой и отверстием для кружки. У нашего «сталкера» за них голова не болит – чье имя ключ носит, тот за ним и присматривает. Среди этих людей пьющих нет: кому охота свою фамилию на позор выставлять?

– Был у нас Генка Ионов – забулдыга, из тюрьмы не вылезал, – вспоминает Суворов. – Так даже он сподобился увековечить себя водоемчиком. Решили кооператоры старый пруд у фермы вычистить – место гнилое, грязное, топкое. А неподалеку – родник. Что если его в пруд пустить? Тут как раз Генка после очередной отсидки освободился. Мы ему лопату в руки: «Копай!» Уж как он старался – будто грехи замаливал. Когда пруд ключевой водой наполнился, к нему кабаны и лоси повадились. А когда Генке сказали, что его имя впишут в паспорт нового водоема, он аж заплакал. Было от чего – мужик впервые за всю свою непутевую жизнь в полезном деле поучаствовал, добрую память о себе оставил. Глядишь, ему и зачтется…

Не один Генка оставил след в «водном реестре» села. Встретишь в нем и «Ленькин водопой» и «Васькину запруду» – никакой обезлички! На краю поля – огромная цистерна с надписью суриком во весь бок «Когда Мишка женился».

Фарит:  Теперь мои магазины больше ничем не напоминали забегаловки, из них выветрился сивушный дух, пьянчужки обходят их стороной. Зато покупатели, особенно женщины, говорят мне спасибо!

– А это что за автограф?

– В емкости хранится стратегический запас питьевой родниковой воды на случай войны. Герметично заваренный резервуар с выставленной наружу трубой надежно уберегает источник от порчи и загрязнения. Открыли его случайно в день, когда активист наш Ефимов Михаил женился.

По дороге к автобусной остановке мое внимание привлекла металлическая пластинка на стволе молодой сосны: лебедь на фоне рябиновой грозди, фамилия, имя-отчество, круглая печать. Оказалось, это очередное суворовское ноу-хау. Бор разделен на делянки, закрепленные за членами кооператива, – они за ними ухаживают: прореживают, подсаживают, обрубают мертвые сучки, убирают мусор. При хозяйском отношении эти «персональные» угодья весьма полезны: хочешь – заводи пасеку, нет – грибы и ягоды собирай.

Прощаясь, Суворов разоткровенничался:

– Расскажу, как меня однажды карп хвостом «умыл». Иду летом мимо «Черемухового», нагнулся попить. Мы год назад в него мальков зеркального карпа запустили. Только припал губами к воде, мать честная: вижу, поднимается из глубины карп. Постояв передо мной секунды три, вильнул и… шлеп меня хвостом по щеке! Вот я и думаю, неспроста меня карп-то отметил. Может, в знак благодарности, а? Как думаешь?

А что тут думать, все и так яснее ясного!

У этой истории не менее поразительное продолжение. В то время как мой новый знакомец посредством экологического катарсиса вытаскивал односельчан из трясины пагубных пристрастий, в соседнем районе бывший колхозный агроном, ставший владельцем сети сельских магазинов, Фарит Сафиуллин, своих земляков вполне успешно… спаивал. Бизнес свой, как и многие коммерсанты 90-х годов, он начинал с продажи спиртного – товар ходовой, не портится, доход стабильный. Наряду с сертифицированным алкоголем не пренебрегал и спиртосодержащими жидкостями типа «Трояр», «Капелька», «Максимка», включая стеклоочистители и средства для розжига костров. Весь этот товар входил в «джентльменский набор» местных алкашей.

Каким-то образом дошли и до него слухи о суворовских причудах. Из любопытства поехал познакомиться с чудаком. Исповедуемый Суворовым нетрадиционный способ борьбы с пьянством в отдельно взятой деревне так его впечатлил, что он тоже решил встать на тропу войны с «зеленым змием». Только не экзотическими, а чисто коммерческими методами. Вместе с женой (она у него бухгалтер) перевели семейный бизнес на альтернативные рельсы, возмещая алкогольные убытки прибылью с продаж «безградусных» товаров народного потребления. С магазинных полок и витрин исчезли батареи «злодейки с наклейкой», зато расширился ассортимент текстиля, посуды, галантереи, игрушек. Появились даже торты и мороженое. В хозтоварных секциях вместо всякого рода «незамерзаек» и «технарей» теперь разнообразие садово-огородного инвентаря, семян, грунтов…

За час до полуночи он всучил мне широкие охотничьи лыжи. Наблюдая, как он прикручивает к своим буркам дюралевые самоделки, я вспомнил о «сталкере», взявшемся нелегально вести экспедицию в аномальную, таинственную «Зону»

– Первое время люди не верили, что все это всерьез и надолго, а выпивохи каждый день приходили проверять. Потом перестали, – рассказывал Фарит. – Теперь мои магазины больше ничем не напоминали забегаловки, из них выветрился сивушный дух, пьянчужки обходят их стороной. Зато покупатели, особенно женщины, говорят мне спасибо!

А вот в глазах коллег по бизнесу он выглядит белой вороной, этаким донкихотом, вздумавшим сражаться с ветряными мельницами. Кстати, именно так назывались некоторые из здешних «горячительных точек» (народ переименовал их в «пьяные мельницы»). Но если герой Сервантеса был обреченным одиночкой, то у современного донкихота нашлись сподвижники. К примеру, зоной трезвости объявил свои торговые точки владелец магазинов «Виктория» Ринат Мухаметгалиев. Распространился ли этот «сухой» почин и среди православных коммерсантов, сказать не могу.

Людей, чьи истории я здесь привел, объединяет общая данность: они не хотят, да и не могут, жить без смысла, идеи. Подобно Радищеву, взглянули они окрест себя, и душа их страданиями человеческими уязвлена стала. Полностью отрезвить безмерно пьющее население им, конечно, не удалось – такое даже государству не по силам. Но они хотя бы предприняли попытку приблизить исполнение заветной мечты Рыцаря Печального Образа: «чтобы люди стали хоть чуточку лучше, чем они есть на самом деле».